Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету
– Я уж думал, ты меня забыл, – сказал папа; реплика Радужного Билли, Джеку она нравилась, папа произнес ее точно так, как в кино.
Джек обвел комнату рукой, показывая на фотографии.
– А я думал, ты забыл меня! – выпалил он своим голосом, совсем не как Радужный Билли.
– Мой дорогой малыш, – сказал папа и похлопал рукой по кровати; Джек сел рядом. – У тебя еще нет своих детей, но когда они у тебя появятся, ты поймешь – детей невозможно забыть!
Тут только Джек заметил у отца на руках перчатки. Дамские, судя по всему, – сидят очень плотно, но сделаны из тонкого материала, так что Уильям без труда может в них переворачивать страницы. Цвет светло-коричневый, почти телесный.
– У меня такие уродливые руки, – прошептал Уильям. – Они состарились раньше меня самого.
– Дай посмотреть, – сказал Джек.
Уильям снял перчатки, поморщился от боли пару раз, но сыну помочь не позволил. Джек взял отца за руки – немного дрожат, словно от холода, а Джеку-то казалось, что в спальне жарко. Как искорежены костяшки, в самом деле, даже кольцо надеть нельзя, а надев, нельзя снять – впрочем, Уильям колец не носил. Узлы Гебердена оказались куда массивнее, чем Джек воображал.
– В остальном я в порядке, – сказал папа и положил руку на сердце. – Только здесь что-то не так, периодически. И здесь, – он поднес палец к виску, словно целился себе в голову из пистолета, и хитро улыбнулся. – А ты как?
– Я в порядке, – сказал ему Джек.
Глядишь, словно на самого себя – тот же Джек, только сидит на больничной кровати и одет в одежду, которую сам Джек никогда не станет носить. Точь-в-точь Джек, словно бы вчера заснул тридцати восьми лет от роду, а сегодня проснулся шестидесятичетырехлетним.
Уильям Бернс был худ, как многие музыканты. Выглядел скорее рокером, чем органистом, – длинные волосы, почти по-женски симпатичное лицо, вылитый лидер-певец или гитарист. Между тем он «клавишник», как говорила Хетер.
– Мы и правда идем сегодня в «Кроненхалле»? – спросил отец.
– Ну да, а что тут такого особенного?
– Ну что ты, там на стенах настоящие картины – Пикассо и тому подобное. В «Кроненхалле» был постоянный стол у самого Джеймса Джойса. И там вкусно готовят, – сказал Уильям. – Надеюсь, с нами не собирается доктор Хорват. Клаус милый, я ничего не хочу сказать, но ест он как деревенщина!
– Нам составят компанию доктор фон Pop и доктор Крауэр-Поппе, – сообщил Джек.
– О, как я рад! – произнес Уильям с тем же нескрываемым сарказмом. – Две первые красавицы среди психиатров всего света, этого у них не отнимешь, однако с Рут даже две минуты засчитываются за два часа, как у меня только терпения хватает, а Анна-Елизавета – о, куда бы мы ни шли, она всегда берет с собой аптечку!
Джек все гнал от себя ощущение, о котором предупреждала сестра, – папа и в самом деле казался совершенно нормальным, в его поведении не было ничего эксцентричного. Уильям совсем не выглядел пружиной на взводе в духе профессора Риттера, никакого намека ни на буйство доктора Хорвата, ни на серьезность докторов Бергера, фон Pop и Крауэр-Поппе. Вообще в команде папиных врачей лишь доктор Хубер показалась Джеку нормальным человеком – да и то сказать, она интерн, а не психиатр, и по характеру – прагматик, если верить Хетер.
– У тебя тут столько фотографий, – сказал Джек. – Моих, я имею в виду.
– Ну конечно, еще бы! – воскликнул Уильям. – Что мы сидим, давай посмотрим на них поближе! Готов спорить, в доброй половине случаев ты и не подозревал, что тебя снимают!
Джек встал с кровати и подошел к доскам, отец следовал за ним в носках, не отставая, словно тень.
В самом деле, очень много фотографий с борцовских соревнований – слишком много. Кто мог их сделать? Порой по десятку снимков с одного и того же матча! Джек и понятия не имел, что у него есть столь преданный поклонник, что в Реддинге, что в Эксетере. Он уже давно знал, что за учебу и там и там платил отец; возможно, Уильям попросил кого-то из школы снимать Джека на ковре, но кого?
Джек почувствовал, как папа обнимает его за грудь, просунув руки ему под мышки; длинные пальцы Уильяма сомкнулись в замок над сердцем сына, он поцеловал Джека в затылок.
– Мой дорогой малыш! – сказал он. – Я и вообразить себе не мог, что мой сын станет борцом! Это не укладывалось у меня в голове, поэтому мне пришлось приехать и посмотреть собственными глазами.
– Ты видел меня на ковре?
– Я пообещал твоей матери, что не буду вступать с тобой в контакт. Но что я не буду на тебя смотреть – нет, этого я ей не обещал! – воскликнул отец. – Твои выступления по борьбе были открыты для всех желающих, так что если бы даже твоя мама знала – а она не знала, – она не смогла бы не пустить меня в зал!
– Так это ты делал эти снимки?
– Да-да, кое-какие я делал сам! А еще тренер Клум – добрый малый, хотя фотограф посредственный, а также тренеры Хадсон и Шапиро, просто замечательные люди! И еще этот твой приятель Герман Кастро – просто золотой человек! Ты не теряй его из виду – и вообще, вам, я думаю, надо куда теснее общаться. Но кое-какие в самом деле снял я. Да, я! – Уильям неожиданно принял раздраженный вид – видимо, ему не понравилось, что Джек стоит как обухом ударенный. – В конце концов, до Реддинга с Эксетером не ближний свет из Шотландии, я не собирался уезжать оттуда без пары-другой снимков! – воскликнул с возмущением отец.
Джек прикинул, что Хетер родилась, как раз когда он начал бороться в Реддинге; получается, Уильям ездил в Мэн, когда Барбара была беременна или только что родила. Когда Джек выступал в Эксетере, Хетер была маленькой девочкой – вероятно, она не запомнила папины отлучки. Но Барбара? Как она относилась к этим папиным поездкам? Сначала у нее был рак, потом ее сбило такси – и тогда папа к Джеку уже не ездил.
На очередной доске Джек заметил фотографию, где он сидит в «Хама-суши», улыбается в камеру – значит, снимала Эмма. А вот Эмма сидит у Джека на коленях, он даже помнит, как она делала этот снимок – в их первой квартире, проеденной крысами халупе в Венисе. А вот Джек, вырядившийся в официантскую форму, в «Американ Пасифик»; эту фотографию тоже не мог сделать никто, кроме Эммы.
– А эти тебе Эмма прислала? – спросил Джек.
– Я знаю, с Эммой тебе порой бывало трудно, – сказал отец, – но все же она была тебе хорошим другом, Джек, верным, настоящим. Я ни разу не встречался с ней – только периодически говорил с ней по телефону. А вот еще посмотри! – вдруг воскликнул он и потащил Джека к другой доске. – Эти мне прислала твоя подружка Клаудия!
И правда, вот они – Клаудия и Джек, тем самым летом, когда играли Шекспира, Джек хотел роль Ромео, а получил – Тибальта. А вот театр в Коннектикуте, где Джек и Клаудия играли женщин в пьесе Лорки «Дом Бернарды Альбы» – слава богу, фото не с того представления, когда у Джека было расстройство желудка.
– Ты виделся с Клаудией? – спросил Джек.
– Нет, тоже только по телефону общался, – сказал Уильям. – Милая девушка, очень серьезно настроенная. Только вот детей хотела до зарезу, так?
– Ага, – сказал Джек.
– Вот ведь как бывает, некоторых людей встречаешь не вовремя! – сказал отец. – Возьми хоть меня и твою мать – время оказалось, что и говорить, неподходящее, как для нее, так и для меня.
– Она не имела никакого права лишать тебя возможности общаться со мной! – воскликнул в ярости Джек.
– Ты брось эти свои американские замашки! – сказал отец. – Вы, американцы, все считаете свои права – право на то, право на се. Да кто вам их дал-то? Я встретил юную девушку и сказал, что буду любить ее вечно, а не смог. Я вообще ее любил, прямо скажем, не очень долго. Правду сказать, я довольно скоро решил, что ошибся, – но было поздно, я уже изменил всю ее жизнь! А если ты изменил чью-то жизнь, Джек, о каких таких правах можно говорить? Разве у твоей мамы не было права, скажем так, обидеться на меня?
Он рассуждает разумно, подумал Джек, вполне здравомыслящий человек, так какого же черта он делает в сумасшедшем доме? Впрочем, Хетер его предупреждала – именно такие мысли будут приходить ему в голову поначалу.
Вот Джек танцует в «Кабаре», вот лето 1986 года, Джек играет «Эсмеральда» в гей-постановке голубого коршуна Бруно Литкинса. Это все Бруно виноват, что кинокарьера Джека началась с ролей трансвеститов, спасибо хоть гетеросексуальная ориентация Джека не пострадала.
– В женских ролях ты очень хорош, – сказал Джеку Уильям, – но, сам понимаешь, я как отец предпочитал смотреть, как ты играешь мужчин.
Вот фотографии Джека с мамой и Лесли Оустлер, а вот он с матерью в салоне «Дочурка Алиса». Интересно, кто это снимал, Лесли или какой-нибудь Алисин клиент?
– Эмма хотела, чтобы я посмотрел на ее маму, – объяснил Уильям, – она беспокоилась, не будет ли Лесли плохо влиять на тебя!
– А она тоже присылала тебе фотографии? – спросил Джек. – Ты говорил с ней по телефону?
