Сгинь! - Реньжина Настасья
Бабка равнодушно отвернулась, включила воду зачем-то и сказала:
– Хрен ты моржовый, а не Игорь. Херней какой-то страдаешь.
– Могу паспорт показать, – сказал Игорь и принялся шарить по карманам, где-то здесь должен быть.
– Не ищи, мне по херу.
Бабка закрыла кран, повернулась, улыбнулась еще более мерзко, голова у нее опять затряслась, вместе с ней и руки, будто бы из бабки выходила вся ее чернота, вся ее нутряная гниль. Сейчас как изрыгнется, как зальет собой все вокруг, прибежит соседка снизу, начнет ругаться, кричать, что у нее по обоям течет, и не заметит, как сама прогниет от бабкиных извержений.
– Валя! Валя! Валя! Валя! Валя! – Заездил по стеклу пенопласт. – Валей был, Валей и останешься! Похер мне на твой паспорт. Валя! Валя! Валя! Валя!
Вот сейчас нужна суперсила, такая, чтоб можно было убавить бабкину громкость, выключить звук совсем, и саму бабку поставить на паузу.
Но суперсилы не было.
А бабка продолжала орать:
– Твой дебильный папаша тебя хотел Борисом назвать! Говнисом! В честь своего отца, видите ли. Нам такая честь не нужна.
Игорь попытался примерить на себя это имя, но не село, потому что бабка верещала дальше, децибелы все выше и выше.
– Я им с маткой твоей бестолковой сказала, что, если Валей не назовут моего внука, я им ничего не дам. Они и назвали, но я все равно ничего не дала. Алкашам проклятым.
Лицо Игоря покраснело.
– Заткнись, – прошипел он.
Бабка не затыкалась.
– Они приходили ко мне, ноги целовали, у порога ночевали. Ох, я и оторвалась. Вынесла им помои и заставила жрать. Твой папаша-недоумок все и сожрал. Свинья-а! И ты весь в него! Свинья-а!
Игорь понимал, что бабка врет, бабка выдумывает. Не могли они так. Незачем им. Было бы ради чего помои хлебать. Врет бабка, выводит только.
– Что думаешь, не знаю я, что имя твое дебильное? Папаша твой дебильный. Дочь моя тоже с ним дебильной стала. И ты дебильный вышел. И жизнь твоя дебильная. Все подходит, Валя!
– Я не Валя!
Громко. Злобно.
– ВАЛЯ! ВАЛЯ! ВАЛЯ!
Игорь тряхнул головой, выкинул оттуда бабкины крики, растопырил ладони и зарычал:
– Задушу!
Он не собирался душить бабку. И вообще трогать ее не собирался. Но бабка испугалась. Сказала:
– Ой.
И осела. Сгорбленной спиной проехалась по кухонному гарнитуру, прижала руку к груди и сказала:
– Помогите.
Больше бабка не произнесла ни слова. Никогда. Скорая (Игорь плохой внук плохой бабки, но человек порядочный – вызвал врачей) констатировала смерть, предположительная причина – остановка сердца.
Бабку увезли в морг, перед этим подробно рассказав Игорю, как потом получить тело, куда можно обратиться, чтобы организовать похороны.
Ничего этого Игорь не собирался делать.
Можно было бы побегать, собрать документы, получить в наследство квартиру, продать ее, жить на эти деньги недолго и, скорее всего, несчастливо. Но как на все это наплевать. Не хотелось даже обшаривать бабкину квартиру в поисках того самого золота или пачки денег, что были скоплены на похороны. Это все гниль! Такая же бабкина гниль. От этих денег руки почернеют и отвалятся. Не надо такого «добра».
Не надо.
Смерть бабки Игоря не тронула. Наоборот – ему стало чуть легче дышать. Словно даже через километры, что разделяли Игоря и бабку все эти годы, последняя отравляла воздух внука своим гнилым дыханием.
А теперь все. А теперь лежит себе в морге и не дышит. Лежит в морге и никого не дождется: ни безутешного внука, что не в силах решить – хоронить или кремировать, ни толпы рыдающих подруг, родственников, соседей, похоронных зевак, вежливо хлюпающих носами в ожидании халявных салатов и халявной же долгожданной водки за упокой.
Что делают с телами, которые никому не нужны?
Да какая, в общем, разница?
Игорю вон все равно.
Перелома не было, но чертово «Валя» било по ушам бабкиным голосом даже после ее смерти, со скрежетом пролезало в мозг и оседало там, принося нестерпимую боль. Нужно было постоянно что-то делать, чтобы не думать о бабкином «Вале», чтобы он не проник в голову, не застрял там, не сверлил изнутри. Но бабка приходила во сне, и оттуда было ее не прогнать. А иногда заявлялась даже перед сном и не позволяла переключиться хотя бы на овечек, что прыгают через забор: те испуганно разбегались при ее появлении, застревали меж перекладин и истерично блеяли.
И не до сна.
Она приходила вместе с кухней, на которой померла, кастрюлями и холодильником за спиной и кричала:
– Валя! Валя! Валя! Валя!
Из беззубого рта летели слюни, попадали Игорю на лицо.
Игорь вскакивал. Бабкины слюни превращались в пот, тот ручьями стекал по щекам и дальше, вниз по шее.
Игорь затыкал уши руками, открывал рот, мотал головой, пытаясь вытрясти оттуда бабку.
Не получалось.
Бабка всюду следовала за Игорем. Он менял съемные квартиры, но она уже сидела в них на диване. Он уезжал в другие города, но бабка находила его и там. Он громко слушал музыку, до стука соседей по батареям, до вызова полиции. Он не слышал ни стуков, ни дверного звонка, ни шума на лестничной площадке, ни музыки, что сам же и поставил орать, – одну только бабку в своей голове, а та скрипела без конца: «Вааааааля».
Игорь сделался раздражительным. Его бесило все: как дворник метет под окнами асфальт, как смеются дети во дворе, как сосед хлопает дверью, как медленно переключается светофор, как быстро мигает поворотник у машины, как шумит по подоконнику дождь, как светит солнце, как бегут по небу облака.
ВСЕ!
В одну из бессонных ночей он вышел на улицу, наспех накинув куртку, шнурки на ботинках не завязал, бежал от бабки, надеялся, что та останется в комнате, будет кричать там, а не у него в голове.
Улицы темные, пустые – не за что зацепиться, чтобы отвлечь себя.
Игорь зажег сигарету и побрел в сторону кафе «Мечта». План был прост: сосчитать, сколько шагов до кафе, перевести их в уме в метры, высчитать время и свою скорость. Не то чтобы это важно. Он вообще ни разу не заглядывал в «Мечту», не ел там пересоленный суп или рыхлые котлеты с пюре комочками, не заказывал кофе.
Просто нужно занять мозг. Вытеснить оттуда бабку.
От кафе можно пройти до гаражей. Вглубь лучше не соваться, вдруг какая шпана выжидает одинокого путника и только рада будет попинать Игорево белое брюхо. От гаражей обратно к дому через соседний район.
И считать шаги.
И переводить в метры.
И сравнивать скорость до кафе со скоростью до гаражей.
В соседнем районе под девятиэтажкой пошатывался мужик. Асфальт тянул его к себе, мужик сопротивлялся, изгибался в спине, кренился вбок, но не падал. Сначала он что-то мычал неразборчивое. Потом собрался с силами и заорал:
– Ва-АА-аля!
Игорь вздрогнул.
– Ваа-ааля! – продолжал орать мужик, пытаясь смотреть в окно то ли на пятом, то ли на четвертом этаже, но окно убегало от него, уплывало, растекалось. – Ва-Ааля! Пусти меня! Вааааа-аля! Пусти, сука! Ва-АА-ааля!
Мужик звал свою жену. Или любовницу.
Но у Игоря внутри заклокотало, закипело, словно это ему кричат, словно это он – сука.
Не стоит обращать на пьяного внимания.
Не стоит.
Пройти мимо.
Сжать зубы и пройти.
Закурить еще одну сигарету и пройти.
Считать шаги.
Переводить в метры.
Игорь поравнялся с мужиком. Тот оглянулся, взглянул на Игоря пустыми осоловелыми глазами и вновь заорал:
– Вааааааааля-аааааа-АА!
Пьяные всегда медлительные, вот мужик и не успел повернуться к окнам. Вот и смотрел на Игоря. Вот и орал:
– Валя-аааааа!
И тут Игорь врезал мужику по морде. Пьяница свалился на асфальт и не шевельнется. В окне на четвертом (все же четвертом) этаже зажегся свет, потом с грохотом открылась форточка, в ней показалась лохматая голова той самой Вали.
– А ну отойди от него! – верещала голова. – Я сейчас полицию вызову! Ты ж его убил! Лю-уу-ди! Да что же делается! Убили! Лю-у-уди! Помогите!