Библиотекарист - де Витт Патрик

– Я и не знал, что с Европой так плохо, – сказал Боб.

– А ты попробуй открыть глаза. Попробуй открыть газету.

– Непременно, сэр. Хорошего вам дня.

Отец Конни отошел, а на его месте оказалась Конни, которая из-под капюшона хитро смотрела на Боба, и во взгляде ее читалось, что она знает, что отец ее – полоумный, и знает, что Бобу это тоже известно, и что она рада, что по этому поводу расхождений во мнениях у них нет. С этого момента и впредь, когда Конни появлялась в библиотеке, они с Бобом изучающе посматривали друг на друга, пусть и сдержанно, не обмениваясь ни словом.

Время шло, и неделя за неделей отец Конни вел себя сносно; но и Боба, и Конни не отпускало ощущение шаткости ситуации, опаска, что наступит момент, когда отец Конни утратит контроль над собой, сорвется. Стрястись это могло в любой день, когда угодно и вообще без причины, но стряслось летом и спровоцировано было присутствием двух священников.

Ничего необычного не было в том, чтобы застать в библиотеке священника или, чаще всего, пару священников. В нескольких милях отсюда, в Форест-Парке, располагалась семинария, так что Боб регулярно общался с семинаристами. Спрашивали они неизменно о чем-то неинтересном, беседы заводили неинтересные, поражали своей однотипностью и, по опыту Боба, все как один стремились войти в контакт с миром за пределами их собственного. У них и в заводе не было получить на стойке книгу и просто уйти; нет, обсудят того и этого автора, спросят совета, поговорят о погоде: как она, правда же, получше вчерашней? Предпочтение отдавали современной беллетристике с динамичным сюжетом: уютным детективам, шпионским историям, приключениям военного времени – при условии, что повествование развивается в темпе, лишено стилистических изысков и не касается секса и прочих пороков. В общем, Боб не слишком ценил литературные вкусы священников. Когда они заговаривали с ним, он улавливал наигранное смирение, проистекавшее, полагал он, из убежденности в том, что на земле они представительствуют за Бога. Как неверующий, Боб находил это утомительным, но настраивался на то, чтобы видеть в священниках скорей чудаков, чем невеж.

Тех двоих, что пришли в тот день, когда отцу Конни запретили посещать библиотеку, Боб хорошо знал. Один из служителей божиих был полнолицый, румяный, приземистый, лет тридцати с небольшим; второй – постарше, классического ирландского образца: высокий, поджарый, с кустистыми бровями и густой, зачесанной назад седой шевелюрой. Они ходили между стеллажами, седовласый указывал на ту или иную книгу, в то время как румяный слушал его с преувеличенным, льстивым вниманием.

Боб, поглядывая на перемещения этих двоих, заметил, как с волчьей ухмылкой на физиономии к ним подкрадывается отец Конни. Сама Конни держалась у него за спиной; из-за капюшона Боб не мог видеть, что у нее на лице, но в целом ее фигура выражала тревогу: стиснув перед собой руки, она прокрадывалась вперед: шажок, другой – а затем замирала. Будто знала, что что-то произойдет, и не просто что-то, а неприятность, и ей оставалось только выжидать, наблюдать… И вот оно началось: седовласый священник читал текст на задней обложке, когда отец Конни приблизился и выхватил у него книгу из рук.

– Простите, – сказал священник, – но я просматривал эту книгу.

– Да, и заляпал ее всю своими грязными отпечатками! – сказал отец Конни. – Как не стыдно, явиться сюда с немытыми руками!

Священника до того поразила эта атака, что он не смог подобрать слов; с недоумением, написанном на лице, он повернулся к своему собрату, призывая того вступиться. Румяный пришел на помощь, обратившись к отцу Конни:

– Слушайте, с чего это вы, а? Что вам нужно?

Отец Конни развернулся к нему.

– И ты! – сказал он. – Разгуливаешь тут, а у самого грязища на морде. Да как ты смеешь обращаться к приличным людям, рожа немытая!

И он двинул румяному в нос. Удар был не такой уж и сильный, ничего не сломалось, но священник, ошарашенный нападением, отскочил и вскинул руку к лицу, защищаясь, чтобы не досталось еще.

Отец Конни, весьма довольный собой, похоже, считал, что его вмешательство пошло этим двоим на пользу.

– Что такое, водопровода там нет, что ли, в вашей убогой академии? Или вы оба такие лентяи, что не соблюдаете самые элементарные правила гигиены?

Мисс Огилви и Боб, стоявшие бок о бок у стойки книговыдачи, явились свидетелями этого эпизода. Боб собирался вмешаться, когда мисс Огилви придержала его за предплечье. Искоса, жутковато посверкивая глазом, как будто в трансе, она обошла стойку, двинулась к отцу Конни и, дойдя, длинным пальцем коснулась его плеча:

– Прошу прощенья, могу я взглянуть на ваш читательский билет?

Отец Конни отвлекся от священников, чтобы рассмотреть мисс Огилви.

Они примеривались друг к другу уже не один месяц, каждый из них знал, что поединка не избежать, и вот момент настал, и невыносимо долго, как показалось Бобу, они стояли, упершись взором друг в друга. Уж какой там информацией на уровне эмоций они обменивались, неведомо; но очевидно, что некие военные действия в сфере психики состоялись. Корона победительницы в итоге досталась мисс Огилви: на глазах у Боба рука отца Конни задвигалась, как бы сама собой, помимо воли владельца, вынула и протянула читательский билет.

Мисс Огилви взяла билет, подняла повыше и с великолепной медлительностью разорвала пополам. Засунув два обрывка в карман своего кардигана, она сказала отцу Конни:

– Вы безвозвратно утратили право на доступ к системе публичных библиотек штата Орегон. Данное решение вступает в силу незамедлительно. Если вы когда-либо переступите порог этого или любого другого из библиотечных филиалов штата, вы будете немедленно арестованы и привлечены к ответственности как злостный нарушитель. А теперь я попрошу вас пройти сюда.

Она указала на выход и шагнула в том направлении. Отец Конни не последовал за ней сразу, а стоял рядом, моргая и пытаясь собраться с мыслями. Его временно ослепила сокрушительная уверенность мисс Огилви в своем праве на вето, но теперь, когда он начал осознавать, что его триумф позади, к нему вернулся негативизм, свойственная душевнобольным жажда, что бы там ни было, противодействовать внешним силам: повернувшись к священникам, он наклонился и плюнул им под ноги. На этом он вышел из библиотеки, и Конни тенью удалилась за ним.

Когда они ушли, Боб выступил вперед с тряпкой, чтобы стереть плевок; мисс Огилви отняла тряпку у Боба, опустилась на колени и сама вытерла пол, покачивая костлявым задом. Боб посмотрел на священников, как они отнесутся к такому нежданному повороту, но румяный священник осторожно ощупывал свой нос, проверяя, не больно ли, в то время как седовласый присматривался к своим рукам, стараясь делать это понезаметней.

Через неделю после этого события Конни пришла в библиотеку одна. Одета она была как всегда, но капюшон лежал на плечах. Волосы у нее оказались средней длины, светлые и прямые, на лице ни следа косметики, но у Боба создалось впечатление, что она наслаждается уже тем, что ее видят, вообще тем, что она молодая женщина, в отличие от бесполой фигуры, какой хотел видеть ее отец, когда они были вместе.

Выложив на стойку высокую стопку книг, она встала рядом, не спуская глаз с Боба.

– Сдаете? – спросил он, и она кивнула.

Он уже спрашивал себя, может, ей не разрешено высказываться публично или вообще как-нибудь, когда она шевельнулась и сказала скрипуче:

– Не знаю, признали вы меня или нет.

– Признал, – сказал он. – Вас выдает накидка.

– О, точно, – сказала она, глянув вниз. – Что ж, возвращаю вам папины книги. Но у меня есть еще список, который мне поручено проверить, есть ли эти книги у вас. Это можно или нельзя?

– С чего бы это было нельзя?

– С того, что произошло. Книги нужны отцу, а не мне.

– Не мое это дело, спрашивать, кому нужны книги, – сказал Боб, – и вам не обязательно это мне сообщать. Если у вас есть действующий читательский билет и нет непогашенных штрафов, вы вправе взять любые книги, какие хотите.