Насмешливое вожделение - Янчар Драго
Из книги Блауманна:
Жестокость средневекового правосудия была не болезненным извращением, а тупым, животным наслаждением. Ярмарочным удовольствием. Массы становились жертвами меланхолической болезни, которая черпала удовольствие в чужих страданиях. Жители города Монса выкупили разбойника, чтобы наслаждаться его четвертованием. При этом они одновременно вздыхали и смеялись больше, чем при воскрешении какого-нибудь святого тела. В течение долгого времени люди не могли насытиться сценами пыток, и поэтому они часто откладывали экзекуцию, хотя приговоренные сами просили о ней.
Он стоит на крыше дома, того, с черепичной крышей и зелеными балконами на углу Филипп-стрит и Роял-стрит. На самом краю, и нет больше сил лететь. Его тянет вниз, он вот-вот упадет. По экрану бежит текст, по экрану 666-битного компьютера бежит текст: formatus de spurcissimo spermate, conceptus и pruritu carnis, образован из нечистого семени, зачат в зуде телесном. У меня он есть, этот зуд, Фред, — произносит он, — это начало меланхолической болезни. Меланхолическое вещество, самое грязное семя, из которого человек зачат, из спермы, из эякулята, из совокупления тел. Дурная кровь, потные тела внизу в толпе, бесплодная секреция тел внизу, в комнатах под крышей, бессмысленное спаривание. И гигантский беснующийся фаллос внизу, на улице, он бросается на людей, набухает, поднимается и извергает белесую жидкость, обдающей город. Меланхолическое вещество, извергающееся из набрякших членов и вытекающее из всех обессиленных тел на насквозь мокрых простынях Французского квартала, в подъездах домов, возле стен, в плоть, в рот… Весь Французский квартал состоит на службе только у spurcissimo spermate, липкого, размазанного по животам, грудям, по черным и белым лицам, поверх масок и уродств, семени. Меланхолическое вещество, это меланхолическое вещество, которое этой ночью изливается через окна сверкающих жилищ и грязных лачуг, через дыры без окон, через двери, через коридоры и темные подъезды, стекает по улицам и заливает рынок у реки, вещество, которое пересекает берега Миссисипи и, минуя набережную, вливается в бурую воду, в желтую воду, в ее медленные грязные волны, так что она пенится, а вспененная становится липкой, вязкой как слизь и прилипает к бокам лодок, которые больше не могут передвигаться, облепленные месивом фекалий, полным spurcissimo spermate, вода и вещество, в котором плавают эмбрионы, принесенные каналами, эмбрионы белых и чернокожих, затерянные в волнах, устремившихся вниз по течению к океанскому заливу и там стекающих в кишки земли, в адскую реку.
Он поскальзывается, цепляется за черепицу на крыше, хватается за желоб, повисает, срывается и падает, снова падает, и снова по экрану пробегает текст, который он пытается повторить и выкрикнуть, но не может разомкнуть губ, элохим, элохим.
Текст исчезает. Наблюдатель продолжает падать.
Его разбудила тишина. Вдруг вокруг ни звука. Тромбоны умолкли. Ему даже показалось, что он слышит пение птиц где-то возле окна. Первый утренний луч пробивался сквозь грязные окна. Он почувствовал, что коснулся локтем чего-то мягкого. Рядом, свернувшись клубком, покрытое до пояса простыней, лежало черное женское тело. Она лежала, повернувшись в другую сторону, рядом с его локтем оказалась ее задница. Он взял ее за плечо и потряс. Она медленно повернулась, открыла глаза и зажмурилась от утреннего света. Молодое лицо с курчавыми волосами над высоким черным лбом.
«Что ты здесь делаешь?»
Женщина поднялась на локтях и посмотрела на него.
«Что я здесь делаю? Я здесь сплю».
Она села на кровати и обулась.
«Сплю рядом с абсолютно пьяным человеком, который всю ночь кричит и разговаривает во сне».
«Спишь?»
«Да, сплю. Хотя ты предлагал мне кое-что еще».
«Я?»
«Нет. Король Зулу».
Он лег обратно и попытался собраться с мыслями. Ивонн. Ее зовут Ивонн. Она сказала, что нельзя спать, закинув руки за голову. От этого снятся кошмары. Так ей говорила ее бабушка, которая владела вуду. Это она сказала ему в «Ригби». Он ответил, что одному спать еще хуже. Хлоп. Пленка рвется.
Тогда она засмеялась, сверкнув жемчужными зубами. А сейчас она в плохом настроении. Да, она родом с той стороны реки. Он вздрогнул, когда она хлопнула дверью. Что снилось ей, той, что не закидывала руки за голову? Почему он ее не спросил? А теперь вот она ушла. Снаружи, и правда, щебетали птицы. Он закрыл глаза. И увидел, как она плывет на лодке через реку. Среди волн, которые успокаивают и уносят все зло. Плеск желтых волн. И тишина. Долгая тишина. Потом опять вода. Бульканье воды в фонтане патио. Вода помогает, жемчужные зубы успокаивают, большая река успокаивает. Он снова уснул. Когда он ближе к полудню проснулся, тело было пустым и сухим как скорлупа. Квартира была в отчаянном беспорядке. Под окном рокотал и гремел мусоровоз. Черные работяги перекликались друг с другом.
Бес — это индюк без глаз.
Эта картина осталась. Индюк без глаз склонялся над обезумевшей толпой. Когда толпа отступает, он склоняется над ним, над его кроватью. Красная складчатая кожа там, где должны быть глаза, опасный клюв. Чернокожая девушка, которая была здесь в гостях, оставила после себя эту формулировку, этот образ. Ивонн, чернокожую девушку звали Ивонн. Она исчезла, и больше он никогда ее не увидит. Все равно, подумал он, все равно. Это было не столько суждение, сколько положение вещей. Безнадежная пустота естественного положения вещей. Он долго сидел на кровати как отлетевший обломок каких-то руин. Перевернутая бутылка лежала на полу. Везде была разбросана одежда, скомканные газеты. Trashy, сказала бы Ирэн. Где Ирэн? В суде. Пепельная среда дала отменный урожай насильников и грабителей. Где Фред? За меланхолическим компьютером. Trashy.
Когда он открыл кухонную дверь, тараканы бросились врассыпную. Грегор Замза обрел компанию.
На улице рокотал мусоровоз. То, что происходило на улице, транслировалось по радио в прямом эфире. Репортер вещал с Канал-стрит. Безмерно хвалил коммунальные службы. Мусорщики были героями труда. Пока вы отдыхали, утомленные Марди Гра, они чертовски хорошо потрудились. Улицы чисты и с каждой минутой становятся еще чище. Возможно, — подумал он, — а вот квартиры определенно не становятся. Тысяча восемьсот пятьдесят тонн мусора эти герои труда убрали сегодня ночью. И эта цифра с каждой минутой растет. Сколько же это тараканов, — попытался представить он, — тысяча восемьсот пятьдесят тонн мусора, по которым ползут тысяча восемьсот пятьдесят тонн тараканов. Далее в интервалах между музыкальными паузами ведущий изрыгал все новые и новые статистические данные: двое убитых, двадцать три изнасилования, сто тридцать семь краж со взломом, семьсот двадцать семь нападений и грабежей. Статистика была удовлетворительная, в этом году Марди Гра прошел относительно спокойно, по сравнению с годом… потом дали слово начальнику полиции и главврачу больницы. Они тоже выразили относительное удовлетворение.
