Ложка - Эрикур Дани
Мне все не отвечают и не отвечают. Длинный гудок прозвучал уже раз шестнадцать. Кто сейчас за стойкой? Двадцать, двадцать один, двадцать два… Сокрушенно вешаю трубку. Наркотический оптимизм выветривается.
Придя в кемпинг, отупело брожу среди палаток, не в силах отыскать свою или ту, в которой ночуют мои новые знакомые. Неожиданно меня осеняет: на звонок никто не ответил, потому что в гостинице произошла трагедия!
Почему-то на ум приходит цитата из Шекспира, правда несколько адаптированная к моей собственной жизни: «Не все спокойно в королевстве „Красноклювых клушиц"».
В воображении успел прокрутиться целый кинофильм. Итак, прошлой ночью на пороге гостиницы появился неизвестный. Моей измученной матери недостало проницательности, той легендарной проницательности, которая в первые секунды знакомства позволяет ей чуять потенциально опасных людей и с деланым сожалением сообщать им, что свободных номеров сейчас нет. Как назло, прошлой ночью мама «пустила козла в огород» и поселила его в моей комнате номер двадцать три, расположенной в мансарде и отделанной филенкой от пола до потолка. Пока все мирно спали, «козел» пил пиво бутылку за бутылкой и курил сигарету за сигаретой (курение запрещено во всех номерах за исключением семнадцатого и восемнадцатого, в которых имеются балконы). Пепел падал на одеяло, окурки летели на ковер. Когда «козел» в несвежей майке и грязных трусах заснул, красный огонек на конце сигареты, зажатой в его пальцах, указывал на филенчатый потолок.
Мои дед, бабушка, мама и двое братьев сгорели заживо. Смерть наступила быстро, никто из них не мучился.
Похоже, у меня начинается паническая атака. Надо окунуть голову в воду.
Освеженный прохладной водой канала мозг рождает новую гениальную идею — прежде чем заочно хоронить родных, возможно, стоит еще раз позвонить домой.
— Гостиница «Красноклювые клушицы».
— Алло, алло, Дэй? Как ты, как мама, как Нану, как там Ал, Ал, а как Помпон?
— Да нормально все. Серен, ты знаешь, сколько сейчас времени?
Поднимаю взгляд и смотрю на огромные звезды, озаренные лунными отблесками. Кажется, я схожу с ума.
— Ау, Хоббит, ты меня слышишь?
— Передай трубку маме.
— Не могу, она взяла отгул.
— Какой отгул?
— Мама говорит, что надо больше наслаждаться жизнью. Она решила ежемесячно…
Лихорадочно кидаю в приемник еще несколько монет.
— …На всякие там экскурсии, выставки, походы по магазинам.
— А гостиницей кто занимается?
— Дед, бабушка, Ал…
— Ал? Что ты мелешь?
Слышу, как Дэй смеется.
— Так ты где, Серензо?
Слово «Серензо» в устах брата дает мне понять, что он любит меня и очень скучает.
— В районе Авалона. Нет, Крезо. Завтра еду домой.
— Уже? Бы-ыстро малышка наигралась!
Пи-пи-пи-и-и-и… Связь прерывается, короткие гудки больно колют ухо. Между урнами у входа в кемпинг шныряет какой-то зверек. Я не двигаюсь и почти не дышу, так что он меня не замечает.
Меня вдруг настигает мысль: если бы гостиница и в самом деле сгорела, я стала бы единственной из семьи, кто уцелел! Благодаря мобилизующей силе ложки я не задохнулась бы в собственной постели, и — хотя я совершенно не желаю близким смерти — случись такой пожар взаправду, можно было бы считать, что ложка спасла мне жизнь.
Дэй прав, только бестолковая малявка сдалась бы так быстро из-за какого-то жалкого извращенца в кинотеатре.
[...] именно ложка будоражила изобретательные умы представителей палеолита. Долгое время ложки изготавливали из наиболее распространенных материалов соответствующей эпохи (кость, рог, дерево), но в XV в. ложка сделала выбор в пользу серебра и связала свою судьбу с вилкой. Они образовали дуэт под названием «пара столовых приборов». Чтобы быть вправе так именоваться, ложке и вилке следовало иметь идентичное оформление и носить подпись мастера, сделанную в один и тот же день.
В XVIII в. возможности сервировки стола расширяются благодаря коллекциям из двенадцати или двадцати четырех пар приборов. С появлением в XIX в. комплектов марки «Менажер», отвечающих кулинарным изыскам своего времени и ставших бесценными в глазах молодых невест, воображение мастеров разгорается с новой силой.
Особенно утонченными можно смело назвать работы французских мастеров. При Наполеоне III они создают необычайное множество подлинных шедевров. Приревновав к успеху французов, их европейские соперники тоже включаются в игру, каждый мастер стремится разработать собственную таксономию ложек на все случаи жизни. Отметим, что ни одна страна не увлекалась придумыванием новых разновидностей ложек так самозабвенно, как Великобритания в Викторианскую эпоху. Именно тогда появляется ложка для сыра Стилтон, ложка для холодца, ложка для грейпфрута и несравненная чайная ложка, которую британцы обожают по сей день.
Полковник Монтгомери Филиппе.
Воспоминания коллекционера
Бедная Маргарита
Сверившись с атласом, схемой и заметками пчеловода, решаю начать с замка Маргариты Бургундской, расположенного в коммуне Куш. На повороте «вольво» злобно рычит, и я останавливаюсь на несколько минут, чтобы успокоить мотор. Мне и самой сейчас не очень: видимо, вчерашний гашиш боком выходит.
Подъезжаю к бывшей резиденции Маргариты. Башни цитадели воплощают сдержанность и спокойствие. Мое настроение поднимается. Предвкушаю знакомство с бытом милой одинокой аристократки, влюбленной в столовые приборы и гербы. Фантазирую, что она угостит меня чаем и булочками с шоколадом.
При виде стоянки перед замком мое настроение резко падает. Четыре автобуса, дюжина машин, два автодома и толпа скаутов в плащах, пластмассовых шлемах и с мечами в руках. Трое запыхавшихся вожатых пытаются построить мальчишек в колонну, но у них ничего не получается: стоит угомонить одних, другие отбегают и принимаются тыкать друг дружку мечами в живот. За окном мини-фургона я вижу двух стариков, которые с отсутствующим видом жуют пирожные. Эта сцена перебивает мне аппетит.
В арке ворот стоит застекленная будка. Билетерша сообщает, что вход платный. Я решаю, что не готова терпеть убытки только ради того, чтобы осмотреть башню и донжон, к тому же мой кошелек остался в машине. Объясняю даме цель визита, но она не слушает и переводит взгляд на группу из десяти пожилых людей за моей спиной, больше напоминающих зомби.
Приходит экскурсовод. Прямая юбка, мясистые икры, стрижка каре. При ее появлении скауты чудесным образом превращаются в агнцев, преданно следующих за пастухом. С таким лицом, словно сейчас поведет их ко рвам, дама кивает на плакат и говорит таинственным тоном:
— Юные рыцари, посмотрите внимательно на гербы Маргариты Бургундской! Когда экскурсия подойдет к концу, вы мне скажете, сколько раз они нам встретились…
Поднимаю голову и разглядываю три герба. Два — в желто-красную полоску, усеяны синими крестиками. На третьем изображена коронованная дама с детским лицом. Первые два герба поддерживают (или стискивают?) ее с обеих сторон. Ее мизинчик, цепляясь за пустоту, кричит о потребности своей хозяйки ухватиться за что угодно, пусть даже за воздух, потому что Вселенная стремится ее поглотить. Бедная Маргарита. Увы, ни латинских букв «В», ни каких-либо зверей на гербах нет. Здесь о происхождении ложки я ничего не узнаю.
Следующий замок на «Б» находится километрах в двадцати от Маргаритиного. «Вольво» спокойно едет по дороге между золотистыми виноградниками. На душе у меня легко и весело — вероятно, по той причине, что я не Маргарита Бургундская и что почти все мои близкие живы.
Замок Бурдон-Мотт пестрит объявлениями о продаже. Судя по тому, как выцвели буквы, эти листовки висят тут уже не первый год.
Отыскать замок Брале мне не удается, но, подъехав к парку, посреди которого стоит новый пансионат для престарелых, я прихожу к выводу, что замок, скорее всего, снесли.
