Пауло Коэльо - Мата Хари. Шпионка
Но консул заметил мой скучающий взгляд и постарался побыстрее подвести итоги. Хотя отправленные на запад семь дивизий уверенно продвинулись в глубь Франции и от Парижа их отделяло всего пятьдесят километров, генералы все еще не представляли, как верховное командование намерено организовать наступление – и германские войска оттеснили к бельгийской границе. И вот уже почти год ничего не происходило, если не считать огромных ежедневных потерь с обеих сторон.
– Я уверен, что, когда эта война кончится, в каждой французской деревушке поставят памятник павшим. Французы гонят своих солдат под огонь наших пушек, как скот на бойню.
От упоминания бойни меня передернуло. Консул увидел гримасу отвращения у меня на лице.
– Скажем так: чем скорее кончится этот кошмар, тем лучше будет для всех. Пусть даже Англия помогает Франции, пусть даже наши убогие союзнички австрияки едва сдерживают наступление русских, войну выиграем мы! Но нам нужна ваша помощь.
Моя? Чтобы покончить с войной, стоившей жизни десяткам тысяч людей, как я прочла или, может быть, услышала на одном из тех редких ужинов в Гааге, на который меня пригласили? Что он имеет в виду?
И внезапно, будто въяве услышав голос Франца, я вспомнила его прощальное предостережение: «Что бы ни предложил вам Крамер – не соглашайтесь».
Меж тем мое положение было просто отчаянным. Я по-настоящему нуждалась, чтобы не сказать «бедствовала», у меня не было крыши над головой, долги мои росли. Я знала, чем мне предложат заняться, но была уверена, что найду способ ускользнуть из ловушки. Не впервой.
Я попросила Крамера перейти прямо к делу. И мгновенно консул весь как-то одеревенел и резко изменил тон. Я больше не была для него посетительницей, с которой следовало быть любезной хотя бы поначалу. Он уже обращался со мной как со своей подчиненной.
– Из вашей записки я понял, что вы хотите в Париж. Я могу вам это устроить. А кроме того, мы вам выдадим нечто вроде вспомоществования в сумме двадцати тысяч франков.
– Этого недостаточно, – сказала я.
– Когда пройдет испытательный срок и станет понятно, насколько хорошо вы справляетесь с работой, – прибавим. Не беспокойтесь, на это мы деньги не жалеем. Но взамен мне будут нужны все сведения, какие вы сумеете раздобыть в тех кругах, где привыкли вращаться.
«Отвыкла, – подумала я. – Еще неизвестно, как меня встретят в Париже после такого долгого отсутствия, тем более что полтора года назад я уехала оттуда в турне по Германии».
Крамер вынул из ящика стола три маленьких стеклянных пузырька и протянул мне.
– Это симпатические чернила. Всякий раз, узнав интересные для нас новости, запишите и переправьте их капитану Гофману, он будет с вами на связи. И никогда не подписывайтесь собственным именем.
Он пододвинул к себе листок бумаги, пробежал его глазами и поставил какую-то отметку.
– Ваша агентурная кличка будет Н21. Не забудьте! Н21.
Я никак не могла решить, кажется ли мне происходящее забавным, пугающим или нелепым. Уж кличку они могли бы выбрать получше, эта больше напоминала номер места в поезде.
Из другого ящика Крамер вынул пачку денег и вручил мне двадцать тысяч франков.
– В комнате напротив вам выправят все недостающие бумаги – паспорта и пропуска. Как вы, должно быть, понимаете, через линию фронта вам не проехать. Так что придется отправиться вначале в Лондон, а уже оттуда – в этот ваш любимый город, где наши доблестные войска вскоре пройдут маршем под этой помпезной, но фальшивой Триумфальной аркой.
От Крамера я вышла со всем необходимым: деньгами, двумя паспортами и охранными грамотами. Проходя через мост, распечатала пузырьки и вылила в воду их содержимое. Симпатические чернила! Забава для играющих в войну детишек. Я и представить не могла, что есть еще взрослые люди, всерьез занимающиеся такими глупостями. Я дошла до консульства Франции и потребовала у торгового атташе устроить мне разговор с начальником военной контрразведки. Мое требование было встречено недоверчиво:
– А зачем он вам понадобился?
Я сказала, что у меня частное секретное дело и что не буду же я говорить о нем с тем, кто не уполномочен. Видимо, это прозвучало достаточно убедительно, потому что он соединил меня по телефону со своим начальником, не назвавшим своего имени. Я подробно рассказала, как меня вербовала немецкая разведка, и попросила назначить мне встречу в Париже. Мой собеседник спросил, как меня зовут, сказал, что он мой большой поклонник, и заверил, что как только я приеду в Город-светоч, со мною немедленно свяжутся. Я сказала, что еще не знаю, где остановлюсь.
– Не беспокойтесь, мы сами вас найдем. В этом и состоит наша работа.
Жизнь тем временем снова стала захватывающей, хотя я узнала об этом только по выходе из консульства. К моему несказанному удивлению, в гостинице я обнаружила записку от одного из директоров Королевского театра с просьбой о срочной встрече. Театр одобрил мою древнеегипетскую затею и приглашал меня дать несколько представлений, при условии что я не стану раздеваться донага. Я подумала, что это не может быть совпадением, только не знала, кто мне поворожил – немцы или французы.
Я приняла условия театра. Поделила программу на четыре части: танцы Невинности, танцы Страсти, танцы Целомудрия и танцы Верности. Местные газеты обмазывали меня елеем, но после восьми спектаклей я уже опять умирала от тоски и мечтала только об одном – вернуться в Париж.
В Амстердаме у меня было восемь часов, чтобы пересесть на пароход до Англии. Я вышла прогуляться и встретила уже знакомого мне попрошайку, снова певшего про Тею. Увидев меня, он прервал свою песню:
– Почему за тобою следят?
– Потому что я хороша собой, обольстительна и знаменита, – ответила я.
– Нет, – сказал он, – не поэтому. Двое каких-то мужчин следовали за тобой по пятам, а смекнув, что замечены, словно растворились в воздухе.
Я уже и не помню, когда в последний раз вступала в разговоры с нищим на улице; даме это не пристало, а я дама, хотя мои завистники видят во мне актерку и проститутку.
– Сейчас ты в раю, просто не понимаешь этого. Конечно, здесь скучновато, но на то он и рай. А ты опять ищешь приключений. Не сочти за дерзость, но люди – ужасно неблагодарные твари и вечно недовольны своей долей.
Я поблагодарила его за заботу и пошла прочь. Что это за рай, где никогда не происходит ровным счетом ничего, заслуживающего внимания? Я искала не счастья, а того, что французы называют «la vrai vie» – полной жизни. С ее невыразимой красотой и мгновениями черного отчаянья, с ее верностью и предательством, с ее страхами и ощущением мира и безопасности. Когда нищий предупредил, что за мною следят, я почувствовала, что теперь мне выпала более важная, чем прежде, роль – от меня зависели судьбы мира, я могла принести победу французам, притворяясь, будто шпионю для немцев. Иные утверждают, будто Бог – математик, но они не правы. Бог, если он существует, – шахматист, он просчитывает ходы противника, а потом побеждает его.
