Элена Ферранте - История нового имени
— Антонио того не стоит, — сказал он, — но Ленучча — хорошая девушка. Ради нее я могу поговорить с одним другом, спрошу, что тут можно сделать.
Обрадованная, я поблагодарила его.
Лила выбрала булочки, перебросилась парой дружеских реплик с Джильолой и ее отцом, который высунул из-за шторы голову и сказал: «Кланяйся от меня Стефано». Лила подошла к кассе и стала доставать деньги, но Марчелло отрицательно помотал головой, и даже Микеле, хоть и не сразу, последовал примеру брата.
Мы собирались уходить, когда Микеле, чеканя каждое слово, произнес своим не терпящим возражений тоном:
— Ты хорошо вышла на той фотографии.
— Спасибо.
— И туфли хорошо видны.
— Я уже не помню.
— Зато я прекрасно помню. И хотел тебя кое о чем попросить.
— Ты что, тоже хочешь мою фотографию? Чтобы в баре повесить, что ли?
Микеле рассмеялся коротким холодным смешком.
— Нет. Но тебе известно, что мы открываем магазин на пьяцца Мартири.
— Я в ваши дела не вмешиваюсь.
— А должна бы. Дело это важное, а ты — неглупая женщина. Если портниха использует твое фото для рекламы, то почему бы нам не сделать то же, только лучше? Марке «Черулло» нужна реклама.
— Ты что, хочешь поместить мое фото в витрине магазина на пьяцца Мартири? — рассмеялась Лила.
— Нет. Я хочу сделать твой огромный фотопортрет и повесить его внутри магазина.
Лила на минутку задумалась.
— Спроси у Стефано, — равнодушно сказала она. — Я ничего не решаю.
Братья обменялись недоуменными взглядами. Я поняла, что они уже обсуждали эту идею и, судя по всему, пришли к выводу, что Лила ни за что не согласится. Теперь они не верили своим ушам: Лила не взбунтовалась и спокойно сослалась на авторитет мужа. Они ее не узнавали. Да я и сама уже засомневалась, та ли она, что была раньше.
Марчелло проводил нас до дверей. На улице он торжественно произнес:
— Лина, мы давно не разговаривали, и я волнуюсь. У нас с тобой не вышло, но тут уж ничего не поделаешь. Но я не хочу, чтобы между нами оставалось недопонимание. Я не хочу, чтобы на меня возлагали вину за то, чего я не делал. Я знаю, что тебе сказал твой муж насчет этих ботинок. Клянусь тебе перед Лену: они сами. Стефано и твой брат сами подарили мне эти ботинки, чтобы показать, что мы не враги, а партнеры. Я тут ни при чем.
Лила слушала его молча; с ее лица не сходило благодушное выражение. Но как только Марчелло договорил, она вдруг снова стала прежней.
— Вы как дети, — со знакомым презрением в голосе сказала она. — Валите все друг на друга.
— Ты что, мне не веришь?
— Да нет, верю. Только, видишь ли, мне на это плевать. И ты, и они можете говорить что хотите. Мне на это глубоко плевать.
16
Я потащила Лилу к нам во двор. Мне не терпелось рассказать Антонио, что мы для него сделали. По дороге я поделилась с Лилой своим планом расстаться с Антонио, как только у него все наладится. Лила шла молча, погруженная в свои мысли.
Я окликнула Антонио. Он выглянул в окно и спустился вниз. Поздоровался с Лилой, демонстративно не обратив внимания ни на ее шикарный наряд, ни на ее прическу, и вообще стараясь на нее не смотреть; возможно, боялся, что я его приревную. Я сказала, что у меня мало времени и я пришла только для того, чтобы сообщить ему хорошие новости. Он слушал меня, но с каждым моим словом менялся в лице.
— Он обещал тебе помочь, — радостно воскликнула я и повернулась к Лиле за подтверждением: — Ведь правда, Марчелло пообещал?
Лила кивнула. Антонио побледнел. Если до того он смотрел в землю, то сейчас медленно поднял глаза и хрипло спросил:
— Кто просил тебя ходить к Солара?
— Вообще-то это была моя идея, — соврала Лила.
— Спасибо, но ты зря беспокоилась, — ответил он, не глядя на нас.
Он попрощался с Лилой и, не сказав мне ни слова, развернулся и ушел.
У меня скрутило живот. Почему он на меня разозлился? Что я сделала не так? Я начала жаловаться Лиле на Антонио, который стал вести себя хуже Мелины, своей матери, говорить, что у него дурная наследственность и что я больше с ним не могу. Лила выслушала меня и предложила проводить ее до дома. Когда мы подошли к ее подъезду, она пригласила меня подняться.
— Но ведь Стефано дома, — отказалась я, хотя дело было не в Стефано. После разговора с Антонио мне хотелось побыть одной, обдумать случившееся и понять, в чем я ошиблась.
— Всего на пять минут, — сказала Лила.
Мы поднялись. Стефано расхаживал по квартире в пижаме, небритый и нечесаный. Он вежливо поздоровался со мной, посмотрел сначала на жену, потом на пакет с булочками.
— Ты ходила к Солара?
— Да.
— В таком виде?
— А что, мне не идет?
Стефано мрачно покачал головой и развернул пакет.
— Хочешь, Лену?
— Нет, спасибо, я дома поем.
Стефано надкусил булочку.
— Кого ты видела в баре? — спросил он у Лилы.
— Твоих друзей, — ответила та. — Наслушалась от них комплиментов. Правда, Лену?
Она в подробностях передала ему разговор с Солара, не упомянув только об Антонио и цели нашего визита, и самодовольно заявила:
— Микеле хочет разместить мой портрет в магазине на пьяцца Мартири.
— А ты что?
— Я сказала, пусть спрашивает у тебя.
Стефано в один присест доел булочку и облизал пальцы.
— Ты хоть понимаешь, к чему меня вынуждаешь? Завтра мне придется тащиться к этой портнихе на Реттифило, — озабоченно сказал он, сделал глубокий вздох и повернулся ко мне: — Лену, ты разумный человек, объясни, пожалуйста, своей подруге, что мне нужно работать и у меня нет времени на ее идиотские выходки. Хороших выходных, передавай привет родителям.
И он скрылся в ванной комнате.
Лила насмешливо усмехнулась ему вслед и проводила меня до двери.
— Если хочешь, я останусь, — сказала я.
— Он подонок, но ты не волнуйся.
И, коверкая голос, повторила:
— Объясни, пожалуйста, своей подруге, что у меня нет времени на ее идиотские выходки.
Глаза ее повеселели.
— Он тебя бьет?
— А что мне его побои? Подумаешь! Они быстро проходят, а я становлюсь еще красивей.
На площадке она снова передразнила мужа:
— Лену, мне нужно работать.
Потом вдруг понизила голос и повторила еще раз:
— Лену, мне нужно работать!
Не знаю почему, но мне вдруг захотелось передразнить Антонио, и я прошипела:
— Кто просил тебя ходить к Солара?
В ту минуту мы словно увидели себя со стороны: стоят на пороге две девчонки, наломавшие дров, и обсуждают своих хахалей, и расхохотались.