Элена Ферранте - История нового имени
Она восприняла мои слова странно. Сначала назвала меня вруньей: если я готова унижаться перед Солара, значит, по-настоящему люблю Антонио, ведь все знают, что Солара за просто так никому не помогают. Потом принялась расхаживать туда-сюда по комнате, то усмехаясь, то хмурясь, то снова издавая нервный смешок. Наконец она остановилась и сказала:
— Ну что ж, сходи поговори. Посмотрим, что из этого выйдет. — И тут же добавила: — А ты знаешь, Лену, в чем разница между моим братом и Микеле Соларой? Или между Стефано и Марчелло?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что лучше бы я вышла за Марчелло.
— Я тебя не понимаю.
— Марчелло хотя бы ни от кого не зависит. И делает что хочет.
— Ты что, с ума сошла?
Она засмеялась и замотала головой, но я видела, что она не шутит. Мне не верилось, что она может серьезно рассуждать о браке с Марчелло. И потом, этот странный смех, от которого за милю несло фальшью… Наверно, поссорилась со Стефано, подумала я, вот и болтает всякую чушь.
Мои подозрения тут же нашли подтверждение. Лила вдруг отбросила свою натужную веселость, прищурилась и заявила:
— Вместе пойдем.
— Куда?
— К Солара.
— Это еще зачем?
— Узнать, согласятся ли они помочь Антонио.
— Не надо.
— Почему?
— Стефано разозлится.
— К черту Стефано. Он с ними общается, а почему мне нельзя? В конце концов, я его жена.
15
Я так и не сумела ее отговорить. В следующее воскресенье — Стефано по воскресеньям спал до полудня — мы пошли прогуляться, и Лила потянула меня к бару Солара. Выглядела она сногсшибательно — когда я ее увидела, у меня аж дух перехватило. Куда подевалась бедно одетая девчонка, моя детская подружка? На Жаклин Кеннеди, фотографии которой мы рассматривали в журналах, она тоже больше не походила. Скорее уж на Дженнифер Джонс в фильме «Дуэль под солнцем» или на Аву Гарднер в «И восходит солнце».
Я немного стеснялась и даже побаивалась идти рядом с ней. Она рисковала показаться нелепой и дать пищу сплетням, что с неизбежностью отразилось бы и на мне, ее бесцветной компаньонке, сопровождавшей ее с покорностью собачонки. Всем своим обликом Лила — прической, серьгами, облегающей блузкой и узкой юбкой, даже походкой — выделялась на фоне окружающей нас серости. Проходящие мимо мужчины с трудом удерживались, чтобы не свистнуть ей вслед, а женщины, особенно те, что постарше, провожали ее изумленным взглядом — некоторые останавливались посреди тротуара и принимались хихикать себе под нос, как иногда делала сумасшедшая Мелина.
Но когда мы вошли в бар-кондитерскую Солара, где было полно мужчин, покупавших воскресные сласти, на нас посмотрели с уважением; кое-кто из посетителей кивнул нам в знак приветствия, а стоявшая за стойкой Джильола Спаньюоло окинула Лилу восхищенным взглядом. За кассой сидел Микеле. Он громко сказал нам: «Добрый день!», как мне показалось, с искренней радостью. Их с Лилой дальнейший обмен репликами шел на диалекте; видимо, оба были так напряжены, что не нашли в себе сил строить правильные фразы на литературном итальянском.
— Что вам угодно?
— Дюжину булочек.
Микеле обернулся к Джильоле и с оттенком сарказма в голосе крикнул:
— Дюжину булочек для синьоры Карраччи.
Едва прозвучало это имя, как штора, отделявшая зал от конторы, раздвинулась и из-за нее возник Марчелло. Увидев Лилу, он побледнел и отступил назад, но через пару секунд взял себя в руки и подошел к нам поздороваться.
— Чудно слышать, как тебя называют «синьора Карраччи», — обратился он к Лиле.
— Как ни странно, мне тоже, — заметила Лила с добродушной улыбкой, до глубины души поразив не только меня, но и обоих братьев.
Микеле внимательно смотрел на Лилу. Голову он немного наклонил, точно изучал картину.
— А мы тебя вчера видели, — сказал он и обернулся к Джильоле: — Правда, Джи, это ведь вчера было? После обеда?
Джильола неохотно кивнула.
— Точно, видели, — поддакнул Марчелло, но в его голосе не было ни следа насмешки. Он стоял точно загипнотизированный и смотрел на Лилу, как зрители смотрят на фокусника.
— Вчера? После обеда? — удивилась Лила.
— Да, — подтвердил Микеле. — В Реттифило.
Марчелло, которому надоело, что брат говорит намеками, не выдержал:
— Твоя фотография в свадебном платье висит в витрине ателье.
Следующие несколько минут они говорили о фотографии: Марчелло — с восхищением, Микеле — все с той же иронией, но оба сошлись на том, что Лила на ней — настоящая красавица. Лила притворно нахмурилась: дескать, знала бы, что портниха выставит фотографию в витрине, ни за что бы ей ее не подарила.
— А я хочу, чтобы в витрине была моя фотография! — нарочито капризным тоном крикнула из-за стойки Джильола.
— Сначала надо, чтобы на тебе кто-нибудь женился, — сказал Микеле.
— На мне женишься ты, — веско ответила она и собралась развить свою мысль, когда ее внезапно перебила Лила.
— Вот и Ленучча собирается замуж, — выдала она.
Внимание братьев Солара переключилось на меня. До этой минуты я чувствовала себя невидимкой и не произнесла ни слова.
— Ничего подобного! — вспыхнула я.
— Почему же? Я бы на тебе с удовольствием женился, — сказал Микеле и мрачно посмотрел на Джильолу.
— Поздно спохватился, у нее уже есть жених, — ответила Лила.
И заговорила об Антонио, рассказав и про его повестку, и про то, как трудно придется его семье, если он уйдет в армию. Меня удивило не столько ее красноречие — оно не было для меня секретом, — сколько ее тон, уверенный и нахальный одновременно. На ее губах алела яркая помада. Она намекала Марчелло, что прошлое позабыто, а Микеле давала понять, что его враждебность ее скорее веселит, чем отталкивает. Но самое поразительное, она разговаривала с братьями как опытная женщина, хорошо знающая, что такое мужчины; ей уже нечему было учиться, напротив, она сама могла кого угодно кое-чему поучить. Она не играла, не повторяла, как мы делали в детстве, слова из романов о падших женщинах, она говорила так, что всем становилось ясно: она и правда знает, о чем говорит, и это ничуть ее не смущало. Потом она вдруг резко меняла тон на равнодушный, словно давала братьям понять: ей известно, что она им нравится, но они ее не интересуют. Так она лавировала, смутив братьев до того, что они уже не знали, как себя повести. Марчелло уставился в пол, и даже Микеле растерялся, лишь блеск глаз на помрачневшем лице выдавал его мысли: пусть ты и синьора Карраччи, но я тебя, шлюха, отделаю. Тогда она снова меняла тембр голоса на игривый, делая вид, что ей очень весело и приятно в компании братьев. Микеле оказался крепким орешком, зато Марчелло продержался недолго.