М. Маллоу - Пять баксов для доктора Брауна. Книга четвертая
— Что означает: либо Форду понравятся результаты, либо же вы избавитесь от Форда. Кстати, а каковы ваши планы относительно местных жителей? Они ведь настроены очень враждебно.
— О Боже! — простонал ее пациент. — Дайте же мне отсюда выйти, они у меня хороводы вокруг станции будут водить! Знаете, что нужно сделать?
Тут вошла миссис Кистенмахер и доктор сказала:
— Мистер Саммерс, я не буду с вами беседовать, если вы опять не станете обедать. Пока няня ставила поднос на тумбочку, а пациент с трудом садился в постели, его мысли вернулись к тому, что он считал самым главным.
— Если Форду понравятся результаты, — коммерсант терпел, пока миссис Кистенмахер повяжет ему на шею салфетку, — то, как ни странно это звучит, дела наши будут хуже. Я бы даже сказал более: нас все равно ждет катастрофа. И катастрофа эта произошла бы даже, если бы никаких конкурентов не было в помине.
— Почему вы так думаете?
Саммерс пил бульон, глядя поверх чашки.
— Форд любит, чтобы его работники делали карьеру. В случае успехов Клей очень скоро продвинулся бы по служебной лестнице, его место занял другой, и тут все опять возвращается к тому вопросу, о котором мы с вами уже говорили. Тупик, доктор. Как там говорил профессор: бороться с Фордом — то же самое, что голыми руками драться с паровозом Тихоокеанской железнодорожной компании.
— В таком случае, вам остается рассмотреть оставшуюся версию: каковы будут возможности, которые предоставит вам катастрофа.
Коммерсант поперхнулся бульоном.
— Это должна была быть моя идея!
— Чепуха, вывод очевиден, — отмахнулась доктор. — Учитывая, правда, то обстоятельство, что она может не предоставить никаких. Однако, предположим. Коммерсант помолчал.
— Подмочить репутацию, — осторожно выговорил он, — можно по-разному. Если допустить, например, что Форд в силу обстоятельств почувствует себя перед нами виноватым, то…
— Форд? — доктор даже рассмеялась. — Виноватым? Да вы идеалист! Каковы же должны быть обстоятельства, при которых Форд почувствует себя виноватым? Коммерсант был, однако, серьезен.
— Обстоятельства, — произнес он в задумчивости, и поднял глаза от чашки. — Фарс. Скандал. Что-нибудь такое, что похоже на…
— На геморрой, запор или расстройство желудка.
— Мелко, доктор.
— Самоуверенность здорового человека. Вы не знаете, какую власть имеют над большими людьми эти маленькие неприятности.
— Тогда, может быть, импотенция? Сифилис?
— Вас найдут мертвым, если вы попробуете шантаж такого рода. Несчастный случай, мистер Саммерс.
— Да, вы правы… А! Есть! Знаете, что это? Это благие намерения. Хотели, как лучше, а получилось…. получилось что-то такое, что легче бросить нам какую-нибудь кость — да и с глаз долой, чтобы в корпорации духом нашим не пахло.
— Одним словом, какая-нибудь благонамеренная нелепость, которая начнется за здравие, а кончится скандалом. Я заметила, что у вас талант к подобным вещам.
— Мерси. Ну-с, что у нас есть? Ваша история с вакцинированием? Но она отлично укрепила наши позиции на "Форд Мотор”.
— Вы так думаете?
— О да, еще как. Клей все ему объяснил в отчете. Любит прогресс, подлец. Так что наше обстоятельство — не вы.
— Не я? — удивилась доктор. — Что вы хотите этим сказать?
— Нет, — отмахнулся коммерсант, — даже не уговаривайте. Я мечтал провернуть эту штуку еще давно. Кто мог знать, что Форд одобрит мой план с плакатом?
Лицо доктора Бэнкс окаменело.
— Ваш план?
— Не смотрите на меня так страшно. Мы бы убили двух зайцев. Я как раз и думал, что вы-то от этого только выиграете, а я сначала устрою из пропаганды вакцинации инферналии, а потом предстану пред фордовы очи с оправданиями: "Хотел, как лучше. Да, я правда так думаю. Нет, я не идиот, выслушайте меня!" Я довел бы их там до помешательства, а при попытке выкинуть нас из дела пригрозил бы обращением в Департамент Здоровья. Где повторил бы все слово в слово. Представляете? Потом пресса, компании пришлось бы оправдываться, я бы вступил в полемику — ах, доктор, я уже почти видел этот роман в письмах! Вы читали когда-нибудь полемики в "Письмах в редакцию"? Вот, я как раз про такую. Нет, я бы не обличал. Я бы просил, умолял, доказывал. Я цитировал бы Луку, Иеремию и Захарию, поминал бы коня белого и всадника бледного и слезно умолял о предотвращении язв и мора, для которого все средства хороши. Словом, получилось бы, что Форд связался с идиотом (а я на редкость навязчивый идиот, вы себе даже не представляете!) прелесть, что бы было.
— Представляю себе эту "прелесть".
— Настоящая прелесть. Форд в смешном положении. С него станется, конечно, устроить идиоту несчастный случай, но зачем пачкать руки, когда можно просто разорвать контракт, потребовать возмещения убытков — и все! Мы — сами по себе, они… Но, черт, старый мерзавец оказался с чувством юмора. Неожиданно, признаю. И в данном случае… Доктор забрала у него посуду, дала термометр и позвала няню.
— …в данном случае обстоятельство, которое могло бы с пользой подмочить нашу репутацию — не вы. Жаль. Доктор, вы что, опять? Я же не сказал вам тогда ни слова неправды!
— Мне нужно идти, мистер Саммерс.
— Подождите! — взмолился пациент.
— Сожалею, я очень занята.
— Но, может…
Дверь аккуратно закрылась. Саммерс подождал, но доктор не возвращалась. Вместо нее опять явилась миссис Кистенмахер, которая только однажды вышла, чтобы ответить на телефонный звонок, а затем, похоже, растопить колонку в ванной. Пока она этим занималась, внизу хлопнула дверь и во дворе раздался шум мотора. Доктор уехала, а нянька вернулась на свой пост.
Время тянулось ужасно. Коммерсант задремал. Когда он проснулся, все оставалось по-прежнему. Прошла еще вечность и, судя по звукам, во двор въехал автомобиль. Из коридора послышался скрип кресла: нянька встала. Саммерс, лежавший с закрытыми глазами, принял безмятежный вид и постарался дышать как можно ровнее. Он услышал почти бесшумные шаги, потом какое-то время ничего не происходило, и, наконец, на лестнице скрипнула ступенька: миссис Кистенмахер спускалась вниз. Саммерс немедленно сполз с кровати и добрался до подоконника. В сумерках тускло желтели бортовые фонари черного “Модель-Т”. Разглядеть отсюда, чей он, не было никакой возможности. Проклиная все на свете, коммерсант вернулся в постель, но скоро из нее выбрался и попытался подслушать, что происходит внизу. Ему пришлось повторить свою вылазку дважды. Наконец, он счел безопасным спуститься по ступенькам на один марш. Там, прижимаясь к стене и стараясь не забыть о часах, висевших вровень с его головой, он услышал голоса. Часы мерно качали маятником.
Раздался щелчок — отперли дверь приемной.
— От того, что вы оба лишний раз впадете в панику, — послышался голос доктора Бэнкс, — не будет никакой практической пользы. А у миссис Кистенмахер есть и другие обязанности помимо того, чтобы следить за вашим поведением. Мистер Маллоу, я надеюсь на ваше благоразумие.
Чудо в Сочельник
Маллоу сказочно повезло: всего лишь ушиб почек, благодаря которому он добрался до койки, согнувшись в три погибели и держась за поясницу, всего лишь сломанный нос и некоторое количество впечатляющих кровоподтеков. Кровоподтеки эти, судя по виду, наносились тоже бейсбольной битой и такими же патентованными "Бойден Тобогганингс”, обитыми по ранту полоской жести с шурупами.
— Вот уж ты бы, действительно, мог спокойно лежать дома, — заметил Саммерс.
— Да какой там! — отмахнулся Маллоу, устраиваясь (он уже забрался в койку). — Но ничего, так даже лучше. Безопаснее.
И пошутил:
— У вас, доктор, теперь не амбулатория, а военное убежище.
Доктор Бэнкс ничего не ответила. Она была холодна и официальна.
— Однако, — (Д.Э. попробовал повыше уложить подушку, но ему не позволили), — дело становится все интереснее.
— Нашел, чему радоваться, — буркнул М.Р. — Головорез.
Ответить компаньон не успел: по лестнице поднимался еще кто-то.
— Клянусь, леди, я займу только пять минут! — послышалось через распахнутую дверь, и в палату вошел ни кто иной, как профессор Найтли.
Судя по тому, что на профессорском сюртуке не хватало пуговиц, судьба его пальто была грустной. К глазу Найтли прижимал свинцовую примочку.
— У вас чертовски невезучий монокль, профессор, — усмехнулся Саммерс.
— Увы, мой друг, — отозвался тот и обернулся. — Леди, я прошу, нет, умоляю: пожалуйста! Клянусь, разговор не нанесет молодым людям никакого вреда! Вопрос жизни и смерти, леди!