Ирэн Роздобудько - Одолеть темноту
И вот он – Карташ, Картаго, а точнее – желанный старый Карфаген! Любимое место отдыха Мопассана, Экзюпери, Уайльда, Франсуазы Саган… Колыбель древней культуры, жаркая родина финикийцев, земля «королевы бродяг» – Эллис Дидон.
Пока в прохладном автомобиле они ехали мимо нескончаемых оливковых плантаций, она с восторгом слушала рассказы о тех давних временах, когда финикийское войско во главе с ее тезкой Эллис решило остаться на этих благодатных холмах.
– По легенде, местный царь позволил прибывшим взять себе клочок земли размером с бычью шкуру, – рассказывал он. – И хитроумная Эллис с радостью согласилась, невзирая на возмущение своих вассалов. Она взяла шкуру и отправилась на самый большой холм. Там под ее руководством воины вырезали из кожи микроскопически тонкий и длиннющий ремешок и опоясали им самый лакомый и плодородный участок. Так в 814 году до нашей эры тут возникла «картадажи», что означает – «новая столица». А Эллис Дидон стала ее первой царицей…
Он попросил таксиста остановиться – и они покупали у торговцев, стоящих под пальмовыми палатками прямо при дороге, восточные сладости, черные оливки и запивали их замечательным «пальмовым» ликером.
В машине он облизывал ее сладкие от сока и патоки пальцы…
– Это земля гордых людей, – продолжал рассказывать он, – по крайней мере была такой, пока римляне не разрушили Карфаген. Представь только: когда финикийский полководец стал перед войском победителей на колени, его жена взошла на башню вместе с детьми, отрубила им головы и сама бросилась вниз…
– Не говори мне о грустном… – попросила Алиса.
– Разве это грустное? Это поступок гордой женщины! – улыбнулся он и нежно привлек ее себе. – Хорошо, расскажу о веселом – о нашем ближайшем будущем. Сейчас мы приедем в одно удивительное место – я давно его выбрал для нас. Там нет шума – только море, горы и маленькое бунгало. Завтра, когда ты отдохнешь с дороги, поедем в церковь – здесь есть православные храмы – и обвенчаемся. А потом будем есть фрукты, плавать, рыбачить и… любить друг друга, как одержимые!
Она счастливо засмеялась.
Пейзажи за окнами почти не менялись – оливковые плантации протянулись на многие километры. Они проезжали поселки, и Алиса с удивлением разглядывала необычной формы дома, улочки без единого деревца и множество крошечных кофеен, где сидели смуглые мужчины в длинных халатах, курили кальяны, беседовали. У магазинов на огромных крюках висели туши коров или коз, облепленные мухами. По улицам носились толпы смуглых детей – совсем маленьких и постарше. Стоило притормозить, как они начинали догонять машину, показывая жестами, что хотят есть.
– Не обращай внимания, – сказал он. – Это страна контрастов. Через пару дней, как только отдохнем, накупаемся, поедем с тобой в Тунис – так называется их столица, и ты увидишь, что это – маленький Париж…
Она не заметила, как в одно мгновение, около восьми часов, на землю упали сумерки – вдруг и сразу. И она заснула, утомленная перелетом и убаюканная гулом мотора. В городок, где должны были остановиться, они приехали в полной темноте. Проснулась она от того, что он нежно будил ее, щекоча травинкой щеки и нос. Машина стояла возле небольшого домика. В темноте вокруг него, как на экзотической открытке, вырисовывались высокие пальмы, четко очерченные лунным светом.
– Просыпайся, соня! Мы приехали! – сказал он. – Я даже успел получить ключ. Жаль было тебя будить, но водителя надо отпустить.
Она вылезла из машины, воздух уже не был таким жарким, как днем. Приятная прохлада щекотала кожу.
– А где море? – спросила она.
– Вот там, – махнул он рукой за дом. – Совсем близко. Утром будем нырять. А сейчас – баюшки, баюшки, спатки… Дай я тебя отнесу!
Он схватил ее на руки, и она, как ребенок, покорно обхватила его за шею.
Пока она, сонная и уставшая, сидела в темноте в плетеном кресле, он занес вещи, зажег свечи и быстро разложил на столе еду – он подумал даже об этом.
– В ресторан идти поздно, – сказал он, – а завтрак начинается рано – не успеем проголодаться. Сейчас только перекусим.
– А где ресторан? – спросила она.
– Здесь все находится на большом расстоянии – и это мне больше всего нравится в этом отеле! Кстати, знаешь, как у них называется отель? Фундук! Смешно, правда? Ну ешь, ешь – и в кроватку!
Они намазывали хлеб джемом, запивали пепси-колой и смеялись.
– Слышишь? – шепотом спросил он.
– Что?
– Море…
Она прислушалась, услышала только ветер, но кивнула.
– Не будем включать свет – так романтичнее, – прошептал он.
…Потом, когда они лежали на плетеных циновках прямо на полу, она сказала, что всегда мечтала об экзотике, и вскрикнула: по белой стене, освещенной луной, ползла ящерица.
Он засмеялся:
– Это и есть экзотика. Привыкай! Они безопасны…
А еще через полчаса, когда сон влился в нее, как струя горячего меда, она, уже погружаясь в эту душную жаркую массу, услышала странные неземные звуки, льющиеся с небес, – длинную пронзительную мелодию, которую напевал странный человеческий голос, и пошевелилась.
– Это муэдзин… Ты еще не раз его услышишь… – прошептал он, целуя ее во влажный лоб. – А теперь спи, детка, спи…
Она уснула.
И медленно поплыла по жаркому медовому туннелю, в волнах голоса, который звучал сверху – где-то оттуда, из середины пальмовых зарослей…
* * *…Она лежала на спине в горячей воде и знала: откуда-то снизу должна пробиться струя холодного источника и поэтому стоит подождать, потерпеть. Поверхность воды покачивалась и затягивала вниз. Она старалась не делать резких вдохов: с каждым вздохом она все больше погружалась в воду, на поверхности оставались лишь глаза, рот и нос.
Волосы большим цветком распустились вокруг головы, щекотали уши, которые уже были под водой. Она ждала, когда струя источника, который она чувствовала спиной где-то глубоко под собой, подтолкнет ее на поверхность и она снова услышит звуки и сможет выпрыгнуть из этой воды. Тем более, что увидела берег, который был похож на край большой глиняной тарелки. Очерчивая взглядом круг, она неожиданно заметила, что по бокам тарелки появились какие-то тени – очертания мужских торсов.
Именно они и раскачивают тарелку, и поэтому вода выплескивается, заливая лицо. Она хочет попросить не качать ее, но только захлебывается водой, которая имеет привкус формальдегида. Несмотря на жару, ее конечности под горячим слоем становятся ледяными…
Она начинает кашлять, хрипеть, вода разъедает глаза. А тени посмеиваются и напевают песню муэдзина. В отчаянии она шарит рукой рядом с собой, ищет помощи – но рядом с ней, и над ней, и внизу – пустота…
Голоса теней становятся сильнее, звучат угрожающе, пронзительно, гортанно, как шум пеликанов. И она вдруг осознает, что совершенно голая, что ее прикрывает только вода…
Она переворачивается на живот и тонет…
Упирается ногами в скользкое дно, отталкивается от него из последних сил и стремительно летит на поверхность…
– Ох… – Алиса вскакивает на жесткой циновке.
Оглядывается.
Ее слепит острое жаркое солнце.
Алиса падает навзничь, щурится и с удивлением замечает, что в комнате есть люди: несколько темных силуэтов на фоне яркого солнца.
Сон продолжается?
Алиса протягивает руку, нащупывает рядом с собой только скомканную простыню. И окончательно просыпается. Слышит над собой гортанный клекот и с ужасом вскакивает – кто это?
Глаза привыкают к свету. Над ней стоят четверо мужчин. Двое – в выгоревшей, почти белой, грязной форме, похожей на военную. Двое – в длинных, до пят, рубашках, на головах – клетчатые платки. Они что-то говорят – все разом. Наконец один наклоняется над ней. Внимательно осматривает, говорит кратко: «ля бес»…
Алиса натягивает на себя простыню, вертит головой: то, что вчера в сумерках показалось ей гостиничным бунгало, оказывается обшарпанной комнатой со щелями в стенах, с потрескавшимися плетеными табуретами. Циновка грязная, затоптанная, накрытая пожелтевшим одеялом. Мужчина в форме снова произносит короткое слово.
Алиса вертит головой, ищет свою одежду, повторяет лишь одно: «Не понимаю…» Мужчины хохочут. Поднимают ее с циновки, она едва успевает прихватить простыню, кричит. Она знает, что произошла какая-то ошибка, что сейчас с моря вернется тот, кто все уладит.
«Мы будем жаловаться в посольство!» – угрожает Алиса.
Один из мужчин обращается к другому – тому, что в гражданском. И тот, дико коверкая слова, перемежая их какой-то бессмыслицей, смеется, обдавая ее запахом изо рта:
– Цигель-цигель-ай-лю-лю, Наташа! Как делья? На шару! Пажалуста! Адин доллар!
Алиса оглядывается на дверь: сейчас, сейчас все кончится. Она гордо объясняет, что она – туристка, гражданка другой страны. Что они не имеют права на такое вторжение, что им попадет от руководства гостиницы, сейчас вернется ее муж и тогда…
