Антон Ботев - Т-390, или Сентиментальное путешествие по Монголии
Вышла Арыалинерк на середину яранги, взяла бубен и запела. А как запела, снаружи шум послышался. Все шум ближе и ближе. Вот уже за стенами волны заплескались, в сени вода хлынула. Тут Арыалинерк стала по бубну быстрее поколачивать, волны откатились, а в сенях много водорослей осталось. Взяла Арыалинерк таз, собрала водоросли, стала гостей угощать. Дивятся гости. Угостила, взяла палочку от бубна, проткнула ею стену полога. Из отверстия в стене свежая прозрачная вода полилась. Наполняет Арыалинерк ковш этой прозрачной водой, поит гостей. Гости пуще прежнего дивятся, никогда таких чудес не видели. Сын старшины больше всех восхищался. Все признали Арыалинерк победительницей. Тут и кончились состязания.
Поняла Арыалинерк, что закончился праздник. Побежала к своей нарте. Так торопилась, что один торбаз свой из красной замши в сенях оставила.
Быстрее ветра домчали ее собаки до Нунака. Сошла она с нарты, смотрит — только моржовая кость лежит да мыши разбегаются. Вошла в ярангу. А там работа сделана, как ей лисичка и говорила. Все прибрано, так и светится яранга.
Вскоре семья вернулась. Только разговоров, что о неизвестной красавице колдунье.
На следующий день пришел посыльный с вестью. Сын старшины должен на колдунье жениться, победительнице состязаний. Убежала она, только торбаз остался. Кому в пору придется, та станет хозяйкой.
Поднялся переполох. Торбаз маленький очень. Не влезает ни на кого. Все науканские девушки перемерили, пришел черед нунакских.
Попыталась одна сестра Арыалинерк торбаз одеть. Мал оказался, пятка торчит. Мать ей говорит:
— На нож, отрежь себе пятку.
Ты отрезала, влезла в торбаз. Кровь потекла, а замша красная, не заметно. Подвели ее к сыну старшины. Он смотрит и никак понять не может: торбаз тот же, а лицо другое. Попросили ее спеть и станцевать, сестра еле ковыляет. Соскочил торбаз с ноги, все увидели, что у нее пятка отрублена. Выгнали сестру с позором.
Стала вторая сестра торбаз примерять. Все бы хорошо, да большой палец торчит. Мать ей нож дает, говорит:
— Отрежь большой палец, торбаз наденется.
Так и сделала. Повели ее к сыну старшины. Стала танцевать, торбаз соскочил. Выгнали и вторую сестру с позором.
Наконец стала Арыалинерк торбаз мерить. А он ей как раз по ноге. Взяла она бубен, запела. Потом стукнула палочкой по земляному низу стены — откуда ни возьмись разные съедобные коренья появились. Собрала их Арыалинерк, гостей угостила.
С тех пор все признали ее великое искусство, ни одного состязания без ее участия не проходило. Вышла она замуж за сына старшины. Вот такая это длинная сказка.
С тех пор они хорошо жили. Всё.
26. Бабушка уходит
Как-то тихо стало и пусто на душе после этой сказки. Хотелось плакать, и стоял комок в горле, непонятно почему. Всё ведь хорошо закончилось.
— Всё ведь хорошо закончилось, да? — спросил молодой Архар.
Ему никто не ответил.
Молодой Архар открыл рот, посмотрел на соратников… захлопнул рот. Тетя Валя, кряхтя, спускалась с мачты. Хрюша, Степашка и все прочие высыпали из каюты и побежали ее встречать. Монголы испуганно отдергивали ноги, отпрыгивали к борту судна.
Не испугался только Старый Архар. Он схватил Мишутку, поспешающего к бабушке. Оторвал ему лапу. Торжествующе вскрикнул.
Крик радости превратился вдруг в крик боли. Это Менге стегнул Архара плетью.
— Пришей обратно, сейчас же, — прошипел он. Архар никогда не видал командира таким злым.
— Где, где нитки! Иголки! Где! — закричал он на Афанасия. Афанасий молча принес суровую нить и шило.
Монголы медленно отступали к горизонту. На копьё предводителя была насажена голова шофёра Коли, кровь капала на островерхую шапку и на плечо Менге, тот в задумчивости смотрел на небо, искал глазами дождевые тучи, не находил, удивлялся, кровь капала снова, Менге поднимал красное лицо, удивлялся, кровь капала снова.
Экипаж «Каччхапы» в угрюмом молчании смотрел всадникам вслед.
Мишутка почесывал пришитую кое-как лапу и грозил монголам кулаком. Степашка пел про шарики, ролики, родителей-алкоголиков.
Надо было похоронить Колю. Лопат, конечно, ни у кого не было, вырыть могилу было непросто. Хорошо, что капитан вспомнил, что палуба бронеаэродрома такая же плоская, как и степь вокруг, и сообразил похоронить Колю в трюме.
Гроб несли вдвоем Алеша и запасной шофер Виталик.
За дядей Лешей увязались Хрюша, Степашка и прочие. Они никогда раньше не были в трюме. Впрочем, из экипажа никто никогда не был в трюме, если не считать механиков и машинистов. Зато механики и машинисты крайне редко бывали на свежем воздухе и в последнее время даже обедать стали внизу.
На палубе тем временем капитан, для большего сходства с поверхностью земли, снова выстроил из матросов рощу, которая качалась и свистала птичьим пением. Капитан думал, что Коле приятно было бы если б над его могилкой росли русские деревья и пели птицы. Коле бы, конечно, хотелось, чтоб деревья росли, но ему бы хотелось голландских деревьев, а не русских. Впрочем, капитан хотел как лучше.
— Где же радист? — раздраженно думал капитан. — Почему он не ходит вокруг нас, как вокруг деревьев, ведь ему же так понравилось в прошлый раз как будто оказаться на Родине!
А радист на коленях ходил вокруг своих боевых товарищей, как и в прошлый раз. Только радиста никто не видел, потому что он уменьшился уже настолько, что боялся провалиться в щель между досками. Ужасно болели колени, и хотелось в туалет. Но радист стеснялся отлучиться.
Внизу Алеша с Виталиком не знали, куда нести гроб. Наверх они не торопились, потому что там было холодно, а здесь где-то подбрасывали уголь в топку, и от нее шел жар.
— Вот, смотри, Хрюша, — объяснял Алеша, — вот эта штука называется… Э, неважно, как она называется, а используется она в трюме.
— А как она используется, дядя Леша?
— Ладно, неважно, как она используется. Используется… используется в растопочном хозяйстве. Понятно, Хрюша? Степашка?
— Понятно!.. — важно говорили куклы.
— А вот эта штука…
Цап-Царапыч пел про шарики и ролики.
Запасной шофер Виталик зажег карманный фонарь. Луч света уперся в ржавую стенку. Потом с фонариком что-то случилось, он погас, но Виталик, чертыхнувшись, смог включить его снова. Снова явился круг света, зато теперь в нем можно было увидеть не только внутреннюю поверхность трюма, а страшную рожу с большой бородавкой на носу. Рожа сощурилась и прокричала:
— Что это вы здесь делаете, на электростанции! А ну, документы!
— Ой! — пискнул Степашка, а Хрюша испуганно хрюкнул.
Рожа сердито приближалась к похоронной бригаде, стремительно увеличиваясь в размерах. Виталик не выдержал и запустил в нее фонариком. Фонарик полетел, кувыркаясь, вперед, выхватывая из темноты сплетенные трубы, шланги, пыльную мебель, какие-то железяки, всё крутилось в переменчивом свете, Степашка, дрожа, схватился за Алешину ногу, Хрюша завизжал. Фонарик долетел до стенки трюма и погас с глухим звуком. На мгновение показался свет — фонарь пробил стенку корабля — потом снова стало темно, послышалось шуршание, как будто песок стал сыпаться в пробоину. Рожа зачертыхалась и кинулась, судя по звукам, затыкать дыру, включилась сирена, Алеша с Виталиком бросили гроб с Колей и побежали к выходу. В спину им раздавалось: «Вот я сейчас кого следует позову!» Потолкавшись, люди и звери вылезли по узкой лестнице наверх.
Наверху было тихо, даже странно. Прислушавшись, можно было различить шуршание деревьев и пение дрозда, которого изображал рядовой матрос Гриценко, и кукушки, которую изображал Дэн.
Потом драили палубу. Драили всей командой, даже кок Афанасий, да что там кок Афанасий, даже боцман драил палубу. Через два часа упорного труда палуба стала чище прежнего.
— Чище прежнего — это неправильно. — Решил капитан. — Надо, чтоб была такой же, как раньше. Экипаж! Слушай мою команду! Всем два часа топтаться по палубе.
Матросы послушно стали топтаться по палубе. Топтались, топтались, броуновски сталкивались друг с другом. Алеша сталкивался с Дэном, рядовой Гриценко — с Афанасием, Маша (или Галя) — с боцманом, Хрюша со Степашкой. Интересно было ходить и толкаться — кто кого сильнее толкнет. Упавший вскакивал и бросался в кучу-малу. Играя, развеселились.
— Пора мне, — посреди общего веселья вдруг вздохнула бабушка. — Пора. Ресурс кончается.
— Ну и утречко, — вздохнул капитан. Он вылез из толпы и утер пот со лба. — Что, правда уходишь?
— Правда ухожу.
— Как же мы без тебя?
— Ничего, как-нибудь. Теперь уже все позади, не бойтесь, монголы больше не придут. У меня ресурс кончается. Я не могу больше с вами.
— Она робот! Робот! — кричала одна из соколиц.
— Девочка Роза! — Ощерилась бабушка. — Ну-ка иди сюда!
