Сергей Тепляков - Двуллер-2: Коля-Николай
– Езжай, Коля, зачем тебе лишнее? А то еще побег пришьют… – проговорила Ирина. – Езжай, прошу тебя…
Бобров боялся, что вот прямо сейчас этот мужик на диване умрет – тогда не уйдешь. Он схватил Грядкина за рукав и потащил.
– Идем! Идем! – торопил Бобров. Тут поднялся из-за стола приведенный Радостевым строитель – он, видимо, решил их удержать.
– Скорую! Скорую вызывай! – повелительно сказал ему Бобров, чем, видать, смешал всю программу – мужик оцепенел. Бобров бросился на выход, таща за собой Грядкина.
– Дай мне попрощаться! Дай мне попрощаться! – бормотал Грядкин.
– Ты уже попрощался! – зло ответил Бобров. – Уж теперь она тебя точно не забудет никогда!
Они сели в машину.
– Гони! – прокричал Бобров.
– Вылезайте на хер! – закричал шофер. – В какую историю вы меня втравили!
– Гони! – рассвирепев, зашипел Бобров. И это шипение, а особенно оледеневшие глаза Боброва напугали водителя больше, чем увиденное в квартире – он поехал.
Они летели по городу. Бобров взглядывал на Грядкина – тот то белел, то краснел.
– Останови! Останови! – заговорил Грядкин. Но его никто не слушал. Когда выехали за город, Грядкин стал хвататься за ручку, пытался открыть дверцу и выпрыгнуть. Бобров с трудом успокоил его.
– Не паникуй! – кричал Бобров. – Сейчас я позвоню, и выясню, как там.
Возле какого-то придорожного кафе они остановились, Бобров ушел звонить. Он поднес трубку к уху, постоял так, кивая головой, потом сказал в трубку какие-то слова, улыбнулся и бодрым шагом вернулся в машину.
– Живой этот хрен! – радостно сказал он. – Рана неопасная, обойдется все…
Грядкин подумал – кому же это звонил Бобров? «Может, в милицию, у него же везде связи..» – решил Грядкин. Проскочила у него вдруг мысль о том, что и не звонил Бобров никуда вовсе, но он ее от себя отогнал – так ему хотелось верить, что и правда все хорошо, ну или почти хорошо.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1
Месяц за месяцем жила Ирина в тюрьме. Следствие шло ни шатко ни валко. Сокамерницы, расспросив Ирину, пояснили ей, что ничего особенного у следствия на нее нет.
– Что с того, что кроме тебя некому? – говорила ей Лариса Степановна, та самая седая женщина, позаботившаяся об Ирине в ее первый тюремный вечер. – Может он и правда сам напоролся. Может, он так решил покончить с собой – ну надоела ему его жизнь, и все. Прямых улик нет. Может, инопланетяне прилетали?
«Может, и прилетали…» – невесело подумала Ирина. О Грядкине она не рассказывала в камере никому.
Впрочем, обсуждать дела Ирины большой охоты не было – у самих дела были пострашнее любого уголовного романа.
На той же Ларисе Степановне висело убийство его собственного сына-наркомана. Он сначала курил, потом кололся. Ради дозы продавал из дома все подряд.
– Ковровые дорожки пришлось разрезать на куски, чтобы не имели товарного вида, а то он и их бы продал… – рассказывала Лариса Степановна, школьная учительница литературы. – Только они да книжки в доме остались – остальное продал. Я его запирала, так он по простыням с четвертого этажа спускался. Комнатка его была как собачья будка. Под себя ходил. Весь в язвах, нарывах, даже голова была не круглая, а какая-то… не понять… Он уже не человек был.
Когда Ирина впервые услышала эту историю, она поразилось, как просто и спокойно Лариса Степановна обо всем рассказывала. Та, заметив, пояснила:
– В душе я уже столько раз его и убила, и похоронила, что когда это произошло на самом деле, уже и не плакала. Вот я седая. А как думаешь, сколько мне лет? Сорок один. Не намного тебя старше. Эх, да что говорить, я с именем Лариса никого счастливых не встречала – у всех жизнь через пни да кочки…
Она зарезала сына и потом сидела с ним в квартире три дня, пока запах не поплыл по дому. Ирина думала, что Лариса Степановна все же не в себе. Однако даже если и так, то советы она давала дельные.
С того самого августовского дня, когда для Ирины кончилась свобода, не знала она ничего о Николае и о себе не давала знать – Бобров велел на время прервать переписку, да и не знала Ирина, куда писать – Грядкина-то поди опять перевезли. Она привыкала думать о нем, как о прошлом. Приучила себя к мысли, что он освободится и начнет новую жизнь – счастливее прежней. Ей казалось, что вот этим всем – даже смертью Радостева – судьба дала им выход, разрубила затянувшийся до предела узел их с Грядкиным отношений.
Насчет предстоящего суда в камере все сходились на том, что тут уж как повезет: если попадется судья, которую муж хоть один раз кулаком пригрел, то быть Ирине вольным человеком. Но если попадется баба небитая, а тем более мужик, так тут дело плохо…
Следствие кончилось в сентябре. Чтобы не лежать в камере целыми днями и не выть от своих мыслей, Ирина поступила в рабочую команду (рабочку) – работала в столовой, в ларьке, в комнате передач. Иногда посылали и в свинарник – это была работа тяжелая, но тем и хорошая: никаких сил не оставалось на разные окаянные мысли.
Утром одного из первых октябрьских дней она шла по территории СИЗО в столовую. У корпусов кучками стояли мужики. Краем глаза Ирина увидела, как из этой массы вдруг отделился кто-то и быстро подошел к ограде. Она чувствовала себя так, будто что-то жжет ей затылок. Удивленная, она оглянулась. Из-за забора безумным взглядом смотрел на нее Грядкин. Глаза их встретились. Оба молчали, инстинктом зэков поняв, что свое знакомство им показывать нельзя.
Ирина почувствовала, как сердце ее колотится возле горла. Она пошла дальше, спиной чувствуя на себе его взгляд.
Когда вечером она шла к себе в корпус, она уже знала, что он будет ждать ее у этой ограды. Он и правда стоял там. Она подошла так, будто ей надо что-то поправить в одежде. Грядкин смотрел на нее во все глаза. Она мельком взглянула на него и сказала в сторону:
– Не пришел твой товарищ, не помог.
Грядкин сразу понял эти слова – значит, Бобров пропал. Внутри у Грядкина заныло – он вспомнил, как надеялся на то, что все кончилось хорошо, как убеждал себя, что Бобров не соврал, позвонил, и как понимал с самого начала, что нет Боброву никакого дела ни до Ирины, ни до него, Грядкина.
– Я сейчас пойду и напишу явку с повинной… – сказал он, глядя безумными глазами на нее, на ее глаза, на ее лицо. Она казалась ему сейчас прекраснее, чем была в те дни, когда они познакомились, прекраснее, чем даже в ту первую их ночь.
– Прекрати… – проговорила она торопливо. – Может, еще оправдают меня по самообороне.
Она пошла дальше. В камере первой на ее странное лицо с блуждающей улыбкой обратила внимание Лариса Степановна.
– Ты чего это цветешь, девка? – спросила она с недоумением. – Вроде с ума не сошла, а цветешь…
– И правда, – заметил Надька, еще одна знакомица по первому тюремному дню, разрубившая по пьянке своему мужу голову, когда из этой головы, по ее словам, полезли змеи и тараканы. – Или вас там, в рабочке, мужики обслуживают?!
– Тьфу на тебя, Надька… – беззлобно отозвалась Ирина. – Только про мужиков и думаешь.
– А вот посидишь с мое, тоже только про них думать будешь! – твердо заявила Надька.
Вечером, когда камера угомонилась, Надька с Ларисой Степановной на правах старых подруг подсели пошептаться с Ириной. Она рассказала им коротко: так и так, привезли в СИЗО того парня, который на самом деле моего мужа убил. Обе ахнули.
– А я же чувствовала! – с легким торжеством сказала Лариса Степановна. – Я когда читала Агату Кристи, так на середине понимала, кто кого и за что убил. И здесь понимала, что ты кого-то прикрываешь. Только, уж извини, думала, что это сын мужа твоего зарезал…
– Заложи ты его, заложи! – горячо зашептала Надька. – Вон сколько горя из-за него принимаешь.
– Не могу… – покачала головой Ирина. – Его за мошенничество уже в третьем или четвертом городе судят. Это лет шесть, если не больше. Да убийство – лет десять.
– Ему многовато, а тебе что – в самый раз? – ехидно спросила Надька. – Вот в школе рассказывали нам про жен декабристов, которые за своими мужьями в Сибирь поперлись. А ты, выходит, решила вместо него сидеть.
– Ого! – сказала Лариса Степановна. – А ты в школе училась что ли?
– А то! – важно ответила Надька. – И ничего училась. Только задурила в девятом классе. И додурилась…
– Так поди не посадят еще… – сказала Ирина. – Да и не поверит ведь мне никто.
– Чего же не поверит? – удивилась Надька. – Ты же не одна его видела.
– Так у него алиби… – усмехнулась Ирина. – Железобетонное.
– Какое? – спросила Лариса Степановна.
– Он в день убийства в тюрьме сидел… – ответила Ирина, усмехаясь.
– Как это?! – поразилась Надька.
– Да вот так. За 200 тысяч его из тюрьмы ко мне домой привезли повидаться.
– Ого! – поразилась Лариса Степановна. – Разве так бывает?
– Если было, значит, бывает… – пожала плечами Ирина. – Он с февраля по тюрьмам, а в августе приехал. А муж-то про все знал – и что любовник у меня есть, и что в тюрьме он, и даже фотографии его видел.
