Марк Ламброн - Странники в ночи
Я ожесточенно пытаюсь взломать гладкую, непроницаемую поверхность, а Тина разжигает во мне это ожесточение. Как будто созданные ею образы самой себя — это фотографии, которые надо порвать. Каждый вечер она сокращает наши прогулки по Риму, чтобы увести меня туда, где она ждет меня, где она меня обретает. Она словно добивается чего-то, и путь к этому лежит через секс.
В конечном итоге я ненавижу актеров «Чинечитта»: они бегут от жизни, чтобы остаться детьми, чтобы ломать комедию и придавать мнимую важность всякой ерунде — скверным костюмным фильмам, декорациям из папье-маше, склокам в гримерной. Они играют роли сказочных персонажей, хотят быть героями Колхиды, полубогами древнего Средиземноморья. В кинотеатрах Ларнаки, Бейрута, Афин, Триполи зрители с молитвенным восторгом взирают на Мациста и Геракла. Но античные боги к нам не вернутся.
Я припарковал машину недалеко от дома Тины — и вдруг увидел, что по улице идет Ингрид, та манекенщица из Мюнхена. Она меня не заметила. Что ей понадобилось в этом квартале?
29 июля 1960 годаЯ привожу в действие некий механизм, не зная, что лежит в его основе. Тина каждую ночь пытается это понять. Что ею движет — неутоленная жадность тела, растревоженная память? Она ходит кругами, напрягает все силы, словно ей нужно доказать, что она может вернуться туда, откуда пришла.
Может, она использует меня? Но с какой целью?
Помню, в Сайгоне, в 1953 году, я разговорился в Спортивном клубе с одним человеком. На вид ему было лет сорок. Он рассказал мне, как люди рассказывают о катастрофе, в которой они уцелели, о своем приключении с молоденькой вьетнамкой из Банг-Сона. Несколько месяцев она жила у него на содержании. «Потом, — говорил он, — девушка перешла какую-то грань. Деньги перестали ее интересовать. Чего ей хотелось? Присасываться своим срамным местом к моему, днем и ночью, круглые сутки. Помните, в Библии сказано: „Не отдавай женщинам сил твоих“. Эта женщина выкачивала из меня кровь, как из зарезанного быка. И при этом она жаждала не меня, а чего-то еще, чего-то другого. Это едва не стоило мне жизни. Я был на краю ужасающей бездны, мне казалось, будто меня поглощает пустота. Друзья заставили меня сесть в самолет, и я провел полгода в Париже, вдали от нее. Когда я вернулся, оказалось, что она куда-то исчезла. Так и не знаю, что с ней сталось».
Пять часов вечера, бар на виа Ломбардиа. Кампари с содовой. Я уже мертвецки пьян. Четыре раза бросал монетки в музыкальный автомат, чтобы послушать одну и ту же песню Нила Седаки:
Darling I love you Though you treat me cruel,
You hurt me and make me cry,
But if you leave me I will surely die[18].
Вчера вечером на террасе кафе «Доуни» я заметил типа, который сидел через несколько столиков от нас. Хорошо сшитый светло-серый костюм, на вид лет тридцать, темные очки и розовый, выбритый затылок. Он прилежно перелистывал «Коррьере делла сера», но был очень уж похож на американца. Заметив, что я на него смотрю, отвел глаза в сторону.
Я пытаюсь проследить, как изменились мои отношения с Тиной за последние месяцы. Вначале все было похоже на сон. И даже развивалось как-то удивительно ровно и спокойно: я ведь на десять лет старше ее, и некоторые гармонические созвучия сейчас чувствую лучше, чем когда был в ее возрасте.
Выдавались дни, когда я переживал каждое мгновение с такой напряженностью и глубиной, каких не ведал прежде. Я был влюблен в Тину, в то, что давали мне ее красота, ее близость, ее молчание.
Однажды вечером она сказала: «I look like an angel, but I'm a fiend inside» («С виду я похожа на ангела, но в душе я демон»). И расхохоталась.
Потом началось лето. В Форте деи Марми солнце стояло в зените над ее жизнью и над моей.
И в какой-то момент она стала меняться. Неистовство ее тела, которое словно ищет чего-то. Возбуждение, сменяющееся унынием. Я перестал что-либо понимать.
Тина требует от меня все более и более сумасбродных вещей.
5 августа 1960 годаВчера вечером она вдруг выгнулась в моих объятиях, закрыла глаза, вцепилась в меня, ее ногти вонзились мне в спину. Она выдохнула:
— You are Evil. You are bad[19].
6 августа 1960 годаТина опять принялась за свое. Тело к телу, как одержимая, как машина.
Но затем вдруг, словно с другого конца света, закатив глаза:
— You are Evil… You are bad.
Я гляжу на нее потрясенный. Мы с ней играем, и она увлекает меня куда-то за пределы игры. Почему же у меня сжимается горло, как только я чувствую, что она отдаляется от меня?
7 августа 1960 годаНочь без сна. Тина захватила меня, выжала как лимон, сделала своей вещью.
10 августа 1960 годаВчера мы пошли ночевать в ее мансарду. Очень скоро она заснула. А я смотрел, как она спит. Голова лежала прямо на матрасе, без подушки, светлые волосы свесились на лоб. Она вновь стала похожа на ребенка.
Я встал поискать себе сигарету. На туалетном столике было несколько инкрустированных деревянных коробочек восточной работы. Наверно, в одной из них лежат сигареты «Вайсрой», которые она иногда курит. В первой коробке оказались разные мелочи, сережки, золотистые заколки для волос. Во второй — засушенные цветы. Я открыл третью. Она была наполнена белым, похожим на муку порошком. Я уже собирался ее закрыть, как вдруг у меня возникло одно подозрение. Такую муку я уже видел однажды в Шолоне. Я взял немного порошка на палец и лизнул. Вкус едкий, вяжущий.
Это был кокаин.
11 августа 1960 годаУтром, когда она проснулась, у нас произошла бурная ссора. Я вытянул из нее признание: да, она нюхает кокаин, и если, по моему мнению, это плохо, то я идиот, потому что в Риме кокаин употребляют очень многие. Она называет кое-какие имена. Я ей говорю, что наркотики убивают, а она потешается надо мной. Для нее это просто тонизирующее средство, благодаря которому она всегда в хорошем настроении.
У нее своя тактика: она сначала дуется, потом начинает разговаривать со мной как наказанная маленькая девочка. Иначе говоря, заставляет вести себя с ней по-отечески. Хмурая мина, дерзкие глаза. Она явно бросает мне вызов, чтобы увидеть мою реакцию.
Я спрашиваю, кто продает ей кокаин. Она не желает отвечать. Я чувствую подвох. Она нарочно обостряет отношения между нами, чтобы довести дело до взрыва.
12 августа 1960 годаЯ спросил у Вальтера Бельтрами, действительно ли в Риме увлекаются кокаином. Он не стал юлить, ответил сразу. Да, в городе есть любители белого порошка, но они соблюдают закон молчания. По его словам, небольшие кружки кокаинистов существовали еще до войны — среди художников, представителей аристократии. За последнее десятилетие в эти группы влилась золотая молодежь. В 1953 году этот вопрос привлек всеобщее внимание из-за дела Монтези: на пляже, недалеко от Рима, нашли тело Вильмы Монтези, девушки, умершей от остановки сердца во время кокаиновой вечеринки. Причем свою последнюю ночь она провела в обществе сына одного из столпов демохристианской партии. Бурный расцвет «Чинечитта» привлек в город наркодилеров. Некоторые американские актеры специально приезжают в Рим, чтобы нанюхаться в свое удовольствие: ведь здесь они почти что неприкосновенны. По мнению Вальтера, в кругах, связанных с модой, этот порок не так распространен, хозяева модных домов зорко следят за девушками и, чуть что не так, могут выставить за дверь. До него доходили слухи, что чемпионы ралли и велогонщики нередко принимают тонизирующие средства на основе коки.
Вальтер клянется, что сам не имеет к этому никакого отношения. Но он называет кое-какие имена. Некоторые из них совпадают с теми, что назвала Тина.
Я вспомнил Пьера В., которого знал в Сайгоне. Он сорок лет занимался экспортом гевеи. Жена его бросила еще десять лет назад. Он уже не мог жить без кокаина и был в рабстве у корсиканской мафии, которая снабжала его этим зельем. Во время ломки его всего трясло, адски болела носовая перегородка. Он только и думал, только и печалился, что о своей отраве, своей подруге и погубительнице. Не человек — развалина.
Только белые, прожившие жизнь в колониях, могут знать о таких вещах, да еще джазовые музыканты.
Выходя от Вальтера, я заметил человека, которого видел раньше — американца в темных очках, читавшего итальянскую газету в кафе «Доуни». Он сидел за рулем «фиата», припаркованного на углу улицы. Я не стал оборачиваться.
14 августа 1960 годаТина открыла мне дверь: она была совершенно голая.
— Я ждала тебя, Джек. Ты хочешь меня такой, правда ведь?
Я словно обезумел. Хотел повалить ее на кровать, но она вырвалась, прошла на кухню и тут же вернулась. В руке у нее была жестяная баночка, вроде той, из которой дети через соломинку высасывают разноцветные сладкие крупинки. Тина открыла крышку так, чтобы я увидел содержимое: белый порошок. И протянула мне банку, глядя на меня блестящими глазами. Моя реакция была мгновенной. Банка описала круг в воздухе и перевернулась. Белая пыль усеяла пол.