Николай Двойник - Повесть об одиноком велосипедисте
И вдруг понимаю, что совсем не знаю, зачем я тут. Настолько мала была вероятность ее найти, что я даже не подумал, что делать, если найду ее. Развернуться и уехать. Но нет, пойдем до конца.
По лицу папы я вижу, что он тоже меня не узнает. Снимаю бейсболку и слезаю с велосипеда. Удивление. Он открывает ворота, сосредоточенно улыбается, но руки не подает.
– Заходи, ты откуда?
– Из города.
– На велосипеде?!
– Нет, местами на электричке.
Мы идем к дому. На крыльце появляется Лена. Улыбка, радость, удивление.
Я останавливаюсь внизу у крыльца. Возможно… Хотя что тут возможно? В руках у меня был велосипед, я не мог к ней сразу броситься и обнять. И она не спустилась. Мы смотрели друг на друга несколько длинных секунд, и я чувствовал, как с каждой их долей утекает безвозвратно из сегодняшнего дня так неожиданно посланное нам волшебство.
Но восторг в ее глазах был. Что нашел. Хотя ничего не знал. Мама ее удивлялась громче всех.
Я ставлю велосипед под навес к серому «Ниссану», Лена идет показать мне сад и дом, свою недостроенную комнату на втором этаже. Она чем-то была занята. Все уходили, чтобы оставить нас одних, но под разными предлогами исчезала и она, и я стал сомневаться, надо ли было соглашаться остаться на обед. Я поднялся к ней. Она скрупулезно сметала с пола витые стружки. Не спешила. Я что-то спросил, стоя в дверях, и она медленно и обстоятельно ответила. И все, что в этот день она говорила, произносилось медленно. И никак я не мог поймать ее взгляд. Смотрела то на веник, то в тарелку, то просто вниз или отвлекала мой взгляд, указав куда-то.
Съел первое, выпил немного вина и сказал, что мне пора. Ленина сестра говорила про шашлык, остальные тоже предлагали остаться, но молчала Лена. Играло радио, и она делала вид, что слушает его. Теплый августовский вечер. Мирные дачи за окнами. Легкий ветерок колышет тюль на окнах.
Я вышел в коридор, завязывал шнурки, чувствовал спиной солнце, и передо мной стояла Лена. В запомнившихся по прошлому году коротеньких шортиках. Я был глуп, на что-то надеясь, когда ехал сюда. Теперь было видно, насколько глуп. Мы ни о чем не поговорили. Никакого разговора не вышло.
Я взял велосипед, она объяснила кратчайшую дорогу на станцию. Открыла ворота. И сама дала мне в руку свою ладошку. Зачем? Мы медленно прошли в виду окон столовой. «Знаешь, – хотелось сказать, – я чуть не погиб в понедельник…» Но какой смысл? «Да? – медленно спросит она. – Правда?» И мне будет лень рассказывать, потому что я вижу, ей это не нужно.– Далеко не пойду, тут вдоль дороги не очень удобно.
– Да, – отозвался я.
– Ну вот и все.
– Угу.
Я не очень удачно поцеловал ее куда-то в висок.
Гордая девочка ушла не оглядываясь.
Что она там скажет родителям? На вопросы мамы и папы, почему не оставила меня, видимо, ответит: «Все, у нас все кончено, я уже сказала».
А я поехал по просторам сперва к Кубинке, а потом подумал: раз уж я нашел одну дачу, то почему бы не найти и другую? И свернул на бетонку. Дорога не очень удобная, обочина узкая. Много воинских частей. Долго добирался до нужного места. Заехал сперва (уже почти были сумерки) на станцию посмотреть расписание. Последняя электричка в город уходила в половине одиннадцатого. Время на поиски есть. К тому же здесь, возле станции, я еще надеялся что-то вспомнить.
Покупаю в ларьке бутылку воды. Хорошо, что тепло.
Черт его знает, откуда берется все это в памяти, но мне кажется, я узнаю несколько домов, мимо которых мы когда-то проходили. А узнав, начинаю спешить. Главное, в правильном направлении выбраться из пристанционного поселка, а то уже плохо видно.
На окраине, среди старых двухэтажных бревенчатых и каменных домов, многолетняя память снова срабатывает – я точно вспоминаю нужный поворот, низину, забранный в бетонную трубу ручей. По накатанному гравию съезжаю в лес. Здесь километра три, не больше… В полной тишине велосипед неприятно дребезжит на камнях. За последние часы я привык к быстрой езде, а тут надо медленно. Тут холодно и немного туманно. Луны нет. Я оглядываюсь и думаю, как буду выбираться в полной темноте, если никого не найду. И вместо страха и уныния, нервно вздрогнув, чувствую прилив сил и бодрости. Извилистая полоса гравия белеет среди елей.
Где-то там, на старых дачах, спрятанных в лесу, есть крайний дом в три окна. Там меня тоже сегодня не ждут. Там у друзей живет Наташа. Со своей дочкой. И еще там есть приехавшая в гости Юля, только пока я об этом не знаю.Отрывок 88
– А выпить нечего?
– Уже нечего.
– Жаль.
– Ну что же ты не купил?
– Я забыл.
– Лучше бы ты голову забыл! У нас так классная в школе говорила, когда сменку забудешь.
– У нас тоже говорила, – замечает Юля.
– Мне кажется, у нас тоже, – вспоминаю я, – что-то про голову было.
– Вот и я говорю, что-то у вас с головой было!.. Чем мы встречу отметим??
– Мы все, похоже, в одном классе учились, – продолжает Юля.
– Только что-то я вас не помню.
– Меньше надо было прогуливать.
– Ты какой образ матери у Светки создаешь?! Она нас слушает и что думает?
Мы с Юлей оглядываемся на дверь в соседнюю комнату.
– А давайте завтра устроим шашлык? – предлагаю я.
– А что?
– Идея!
От тепла меня развозит не хуже чем от спиртного. Мне ужасно хорошо. Можно говорить, можно молчать, можно говорить невпопад и о чем угодно. Так тепло и хорошо мне не было уже очень давно. Почему я только сегодня добрался до Наташи?
– …Как вас только разместить, не знаю. Вот что значит, папа, приезжать без предупреждения!
– Ты сама говорила: приезжай, когда хочешь… К тому же я звонил.
– Звонил! Надо принимать во внимание, что Светка любит мой телефон то в супе искупать, то в грядке зарыть…
Смешно.
– Хватит уже ржать! У меня живот болит. Светку разбудите! Тогда не до смеха…
Мы снова складываемся с Юлькой пополам.
– Ну ты смотри, опять ржут! Что я смешного сказала?!
Я не знаю, что она сказала смешного, умом я понимаю – ничего, но нам уютно и хорошо, и, наверно, можно смеяться надо всем.
– Будем рассуждать логически.
– Кто из нас летит в Ленинград… – подсказывает следующую фразу Юлька.
– Мама, молчи! Я ложусь в комнате со Светкой, есть большая кровать, для мамы, в той комнате – и диван на террасе, но там очень холодно будет спать.
(Наташа со школы называет Юлю мамой. Меня она тоже когда-то называла. Папой.)
– Я могу подвинуться, – заявляет Юля.
Я сначала отнекиваюсь.
Однажды мы уже спали с Юлей на одной кровати, во времена, когда они снимали скудную мебелью квартиру в Бутово.
В те зимние дни я считался бойфрендом Наташи, но она заснула беспробудным сном, заняв всю ширину своей узкой кровати, рано утром ей нужно было на работу. А нам с Юлей наутро было неловко друг с другом, хотя потом, тайком от Наташи, мы один раз встречались.
– Папа, ну что ты ломаешься? Лучше женское тепло, чем зимняя стужа.
На улице действительно холодно, над лесом поднимается невероятно яркая – смотреть больно – луна, пробирает озноб, и скорее хочется обратно в тепло. Я стою возле яблоневой гущи и не двигаюсь с места, смотрю на хорошо видимый в лунном свете пар от дыхания. Наташа очень легкий человек, хотя Сергей как-то обмолвился, что с ней тяжело.
Отрывок 89
Встаем поздно.
Пилю поваленные июльским ураганом березы. Вокруг бегает маленькая Света.
Обедаем под старыми яблонями в старой покосившейся беседке.
Идем на заросшее лесное озеро.
И делаем шашлык – я палю в темноте огромный костер. Он освещает снизу листья двух огромных дубов, горячий воздух шевелит их.
Наташа приносит маленький столик и коньяк.
– Мы здесь будем?
– Тут холодно. Это мама тебя велела снабдить, чтобы ты не скучал.
Я вспоминаю большой винный магазин, где мы всегда покупали вино, когда ездили к Наташе. И помню даже те вина, которые мы там брали. От костра начинает идти такой жар, что рядом невозможно стоять, и я снимаю куртку.Приходит Юля, садится у огня и кутается в мою куртку.
– Юль, ты помнишь то вино в огромных бутылках, что мы покупали всегда у Наташки?
– Вино?
– Да, большие бутылки, на них еще всякие фрукты нарисованы.
– «Сангрия»? Помню.Нам, как обычно, смешно до боли в щеках, мы веселимся, и маленькая Света цепляется то за Наташу, то за меня и не верит в счастье, что ее никто не гонит в кровать.
– Я посмотрю костер, – говорю я, обуваюсь на террасе, кроссовки – явный признак осени – внутри холодны, и выхожу на улицу. Слышится пронзительный голос Наташи: «Я сказала – марш спать!..» Света что-то возражает. Юлин смех.
Подхожу к двум дубам. Угли дышат и переливаются, иногда вырывается язычок пламени и что-то выстреливает. Шапкой поднимается тепло. Я сажусь на бревно и протягиваю над углями руки. «Ну что же, Леночка, ты не захотела быть со мной. И не надо. Видишь, как мне хорошо и весело тут. Пусть даже я никого здесь не люблю. В жизни надо научиться отделять ерунду от пустяков».
