Ирина Кисельгоф - Пасодобль — танец парный
Моя мама убирала квартиру, я тоже. Чуть-чуть. Мама запрещала. Она беспокоилась за мое здоровье. Чересчур.
— Пока тебя не было, дважды звонил твой муж, — сказала мама. — Говорил, что не может дозвониться домой. Спрашивал, как ты и дочка.
— А ты?
— Как ты велела. Уклончиво.
Мама была молодец. Людям типа моего мужа не стоит рассказывать душещипательные истории и бить на жалость. Лить слезы и вымаливать сочувствие. Такие люди скажут только одно:
— Фу!
Моему мужу не стоило ничего знать. Это было бы роскошью для его эго. Пусть живет, как живется. И бог с ним.
— Я не оправдываю твоего мужа. Но все же ты максималистка. Как папа.
— Нет. Ты его оправдываешь. Здесь нет ни одной детской игрушки.
— Возвращайся домой. Мы переделали твою комнату под детскую. Здесь даже ремонта нет, — у мамы перехватило дыхание, и она прокашлялась. — Давай запишем дочку на нашу фамилию. Это будет лучше. Я тебя прошу. Очень прошу!
Мама вдруг заплакала. Я ее обняла.
— Что ты плачешь?
— Мне страшно за тебя, — тихо плакала мама. — Я ночи не сплю. Боюсь. Сама не знаю чего.
— Я его не зарежу. Обещаю.
— Мне на него наплевать! Мне он чужой человек! — закричала мама. — Я за тебя боюсь!
Я поджала губы.
— Давай я сама разберусь со своим добром. Надо будет, я обращусь за помощью. И закончим на этом!
Я разогрела детское питание и потеребила соской губы моего детеныша. Он ухватился губами за соску прямо во сне. Я рассмеялась вместе мамой. Хорошо, что в этом возрасте дети больше спят и ничего не знают о жизни.
— Имя придумала?
— Решим на семейном совете. Я, ты и папа. Время еще есть.
— Но мало.
Мама, уходя, замешкалась в двери.
— Зачем ты осталась здесь? Я не понимаю тебя. Совершенно.
— Затем, что мне повезло. Я имею дело с копией. Оригиналы покоятся в земле.
Мама судорожно вздохнула.
— Ты его любишь? — спросил она. У нее было умоляющее лицо.
— Фифти-фифти, — ответила я. — Сама не знаю. Посмотрим.
— Хорошо, — мама немного успокоилась и ушла.
Маме нужна была какая-то мотивация, какое-то оправдание в пределах нормы. Я сделала ей подарок. Утешила. На самом деле я ее обманула. Я ненавидела своего мужа больше всех людей на свете. Зоологически. У меня такого не было. Никогда. Мою душу грязными, немытыми хелицерами[9] укусили три фаланги и заразили ее своим трупным ядом. Тихо, без свиста. Без лишнего шума. Незаметно для остальных. А может, дело совсем не в фалангах. Мы с моим мужем обменялись медальонами, подарив свою аутентичность друг другу, и убили друг друга знаками собственных профилей.
Мне требовалось знать, какой была семья моего мужа. Я нашла фотографии в ящике старого письменного стола. Мой муж походил на отца как две капли воды. Даже маленьким. Он улыбался в объектив фотоаппарата так же, как его отец. А фотографий матери не было. Я перерыла все и вся и не нашла. Я не нашла ни одной ее вещи, никаких следов ее присутствия. Абсолютно ничего. На свете жила женщина, которая дала моему мужу жизнь, но ее не осталось даже на фотографиях. Память о ней стерлась легко и просто.
Через три часа я снова покормила своего любимого детеныша. Моя дочка росла искусственницей. Она не должна была привыкнуть к чужой женщине, я бы этого не перенесла. Моя дочка привыкала к эрзацам.
Глава 9
— Мы ничего не нашли, потому задержались, — сказал мой муж.
— Ничего? — я про себя улыбнулась.
Начиналась первая терция корриды. Испытание плаща — капоте. Быка встречают при выходе из загона, стоя на коленях. Рискованно, но отвлекает внимание. К чему бояться беззащитных и слабых? Все должно быть путем. Я имею в виду капкан.
— Ничего. По крайней мере, мне не повезло. Чем тебе помочь?
— Пока ничем. Если будет нужно, я попрошу.
— Я дочке имя придумал! — рассмеялся он. — Маша. Мария. Как тебе?
— Похоже на то, что придумала я.
— Какое?
— Марина.
Мне это имя пришло в голову давно. Оно выплеснулось из маленького моря, оставшегося от древнего океана. Тот день был для меня самым счастливым. Счастливее дня в моей жизни не было. Я не стала менять имя. Просто привыкла за девять месяцев беременности.
— Пусть будет Марина, — мой муж был великодушен. — Я по тебе соскучился. Очень! Теперь тебя можно и обойти и объехать.
— Обходи.
Он обошел меня руками. Человек с другим мозгом не понял, что я имею в виду.
— Мне предписан половой покой, — я отстранилась.
— Поцеловать можно? — рассмеялся он. — Не на полу?
Мой муж ничего не нашел, и ему не повезло, но он был веселым и бодрым. На зависть. Я подставила губы из любопытства. У меня во рту скользил чужой, влажный отросток по нёбу, зубам, языку. Раньше я бы сдалась без боя, а сейчас не требовалось даже бороться. Мне было все равно. На зависть. Моему мужу полагались две близняшки Микки и Рурк.
Он по-газельи заглянул в мои глаза, я улыбнулась. У меня появился устойчивый условный рефлекс на трагический, беззащитный, газелий взгляд. Два острых когтя в оба глаза, как штепсель в розетку.
— Есть будешь? — спросила я.
Я стала образцовой матерью и домохозяйкой. Теперь у меня было другое амплуа.
— Да. Я не ел почти сутки.
Он ел, глядя в тарелку, а я думала, когда же ему захочется взглянуть на свою дочь. Хотя бы из простого любопытства.
— Я уже и забыл, когда ел суп.
— Кроме супа, ничего нет, — вздохнула я. — Не успеваю.
Это был намек, мне надоело ждать. Мне хотелось экшена.
— Можно на нее посмотреть?
— Нельзя.
— Что за чушь? — неожиданно вскипел он.
— Ты о своем вопросе? — невинно спросила я. — Можно или нельзя?
Он бросил ложку и пошел в спальню. Я вылила остатки супа и аккуратно вымыла тарелку. Когда я вошла в спальню, моя дочь спала в манеже, купленном моими родителями. Он обернулся ко мне, улыбаясь до ушей.
— У нее две макушки! Как у меня. Она будет счастливой!
Хрен тебе быть счастливым!
— Не трогай ее. Пусть спит.
— А это что? — Он смотрел на фотографию Горыныча на своей половине кровати.
— Я тоже скучала, — я улыбнулась про себя. — По тем временам.
— Значит, ты скучала по саксаулу?
— Но ты же специально сделал фотографию, чтобы я его не забыла. Сам.
Бычья шкура его радужки вздыбилась бычьей шеей. Для броска. Два рога в красную тряпку.
— Ты чем-то недовольна?
— Да. Ты ничего не нашел. Я надеялась, мы разбогатеем.
— Значит, тебе не повезло!
Я улыбнулась. Улыбка — отличное оружие для корриды. За короткое время я превратилась в профессионала, а мой муж даже не стал афисьонадо. Я тоже не матадор[10], даже не новильеро[11]. Но у меня все еще впереди. Я была не одна. Моя семья придумала имя моей дочери, сделав большой палец вниз. Я уже проходила обучение в школе для начинающих матадоров.
Мой муж молчал, не зная, что делать и что говорить. Самое лучшее время для нападения, когда есть ожидания. Неоправдавшиеся ожидания — это не шутка. Я знала это по себе. Только мне было хуже. Намного. Но этого не понять тому, кто не испытал то, что испытала я.
* * *Я застала его на кухне. В холодильнике наполовину. И подождала, когда он закончит любимые археологические раскопки. Он не мог там ничего найти. Ночью я все выбросила, кроме детского питания.
— Есть нечего, — у него был виноватый вид.
— Не успеваю, — вздохнула я. — Встала в шесть утра, еще не присела. Надо кормить, греть бутылочки, купать ребенка… Сам понимаешь.
— Хочешь, я схожу в магазин?
Идиот! Тупой, еще тупее! Эти два придурка умнее его. Я действительно встала в шесть утра и еще ни разу не присела. Я устала как собака, пока он дрых без задних ног. А он спрашивает, не сходить ли ему? Идиот! Идиот! Идиот!
— Ну что ты, — сказала я. — Ты устал с дороги. Я схожу сама.
Я пошла в магазин, перекинув гамачок с Маришкой как перевязь. С пятого этажа в доме без лифта. Ребенок в одной руке, сумка в другой. Новорожденного ребенка не берут с собой в толпу, но разве я могла доверить ее мужу? А няня мне не полагалась. На няню требовались деньги. Отец был согласен оплачивать няню, если я вернусь домой. Я осталась. Я шла по ступенькам, пытаясь унять, успокоить свое сердце, а мой муж отдыхал от тяжелой дороги. Ему хотелось есть, но не хотелось добывать мамонта. Он ждал, когда его принесут.
Я зашла в супермаркет, прошлась по нижнему этажу и выбрала продукты. Если бы не нужно было кормить Маришку, я бы еще не скоро вернулась.
Я кормила своего детеныша, он таращил на меня свои умные глаза и бил ладошкой по груди. Все было о'кей. Детеныш со мной соглашался. Я легла на кровать, положив Маришку на грудь, и закрыла глаза. Была еще только первая половина дня, а я уже устала до безумия. Так устала, что захотелось домой. До слез.
