Терри Сазерн - Грустное кино
Ему также пришло в голову, что эротическое содержание опыта может быть еще больше усилено предельной акцентуацией его женских качеств (так чтобы его ид, эго или любые другие тайные силы, оценивающие подобные вещи, никоим образом не смогли бы но ошибке принять это за некую разновидность безрассудного педерастического отсоса). Исходя из этого, Борис расстегнул две верхних пуговицы кардигана Арабеллы, нежно скользнул рукой внутрь и крепко ухватил ее традиционно лишенную лифчика идеальную левую грудь, держа сосок между большим и указательным пальцами. При таком нажиме, каким бы слабым он ни был, Арабелла почти неощутимо напряглась – но затем расслабилась, поддаваясь и даже немного подаваясь вперед, тогда как ее сосок начал набухать и увеличиваться, пока Борис нежно сжимал его и катал между пальцев. Это «подчинение» – позволение мужчине ласкать ее груди, – оказало на Арабеллу эффект, выходящий далеко за пределы любого непосредственного ощущения, какое оно могло произвести, и вынудило ее справляться с очевидно реальным и нарастающим возбуждением. Пока она, закрыв глаза и тяжело дыша, продолжала сосать член, руки ее принялись шарить по брюкам, стягивая их достаточно низко, чтобы пролезть внутрь и схватить Бориса за голую талию, а затем за ягодицы. В то же самое время она ненасытно отсасывала, с оханьем и стонами, подобно женщине, которую ебут, почти мучительно. Временами Арабелла забирала так много, что задыхалась (однако, как отметил Борис, даже задыхалась она с идеальной артистичностью – с определенным классическим подъемом).
Теперь Борис, играя ее грудями и видя эту убедительную демонстрацию страсти, мог мыслить об Арабелле исключительно как о женщине, а потому задумался, не предоставит ли ему этот момент возможность предельно расширить опыт (который он уже испытывал). Он чувствовал, что Арабелла в этом опыте нуждается, а он не прочь его осуществить, причем его стремление к этому усилилось, стоило ему только взглянуть на плавную линию ее тела, изогнутого подобно ложке. Глядя на туго обтягивающие идеально округлую задницу Арабеллы модные черные слаксы, под которыми смутно просматривалась линия ее трусиков, Борис задумался о том, черные ли у нее и трусики. Еще он задумался, влажно ли у нее там, и его рука почти невольно потянулась, чтобы это проверить (раз сосок откликается, то почему не клитор?), – но затем, повинуясь внезапному уколу интуиции, Борис отдернул руку. Он совершенно внезапно уверился, что, коснись он ее там, это могло бы разом все разрушить… к этому она, скорее всего, пока еще не была готова… и потом, вышла бы неловкая возня со снятием слаксов (и сандалий) – именно та разновидность разрушающего всякую интимную атмосферу катализатора, которой следовало всячески избегать. Борис сделал себе мысленную заметку использовать когда-нибудь подобную ситуацию в фильме, а затем еще одну заметку – как можно скорее выебатъ Арабеллу, после чего вернул свое внимание к ее сказочной голове. Стоило ему это сделать, как она на секунду остановилась и с мягкой улыбкой взглянула на него – совсем запыхавшаяся, простодушная и доверчивая, с поблескивающими влажными губами.
– Хочешь ли ты кончить в прекрасный рот Арабеллы?
– Ну да, вроде того, – сказал Борис, лихорадочно думая: «Господи, неужели она теперь остановится?»
Арабелла кивнула, закрыла глаза, открыла рот, а затем взглянула на него, надувая губки, точно маленькая девочка.
– Мне кажется, она должна это проглотить, верно?
– Угу.
Она улыбнулась заговорщицкой улыбкой.
– Хорошо – тогда она хочет это проглотить.
Арабелла всерьез возобновила свое занятие. Борис ласкал оба соска, крепко их сжимая, и она реагировала тем более жадно, чем крепче он сжимал. Почувствовав приближение оргазма, Борис отпустил ее соски и взял в ладони голову Арабеллы, удерживая ее и подтягивая к себе, желая как можно глубже кончить в этот знаменитый, прекрасный рот – вбить сперму в самую заднюю стенку ее девственного горла. И Арабелла пожирала долгожданный подарок, глотая и всасывая, словно в каком-то ненасытном отчаянии, – пока Борис, уже в состоянии коллапса, слабым тычком не оттолкнул от себя ее голову.
– Ох-х, – выдохнул он.
Арабелла посмотрела на него, ее огромные глаза мерцали. Она с радостью осознала, что доставила удовольствие.
– Надо же, – сказала она, обводя розовым язычком поблескивающие губы, – как странно. Я всегда думала, что этого там будет больше.
– Знаешь… это очень щедро.
– Ах, это просто фантастика, вкус такой… я не знаю, такой живой.
Не открывая глаз, Борис потянулся и нашел ее руку.
– Да… еще бы.
Арабелла негромко рассмеялась, тоже закрывая глаза и уютно пристраиваясь к нему иод бок. Вместе они погрузились в глубоко мирный сон – там, на прохладном травянистом берегу серебристого горного озера.
9
Ласло Бенвенути, великий оператор Бориса – или, если точнее, главный оператор картины «Лики любви», – в тот день прибыл из Лос-Анджелеса вместе с двумя операторами-ассистентами, бригадой осветителей из трех человек, одним звукооператором и парой тонн оборудования, включая гигантскую студийную камеру.
– Какого черта ты ее из Парижа или из Рима не притащил? – поинтересовался Борис.
Но Сид отмахнулся жестом в стиле Муссолини и торопливо взглянул на Морти в поисках поддержки.
– Быстрее, – заверил он Бориса, – и безопаснее доставить ее с Побережья. Поверь мне, я точно знаю. С лягушатниками и макаронниками я уже кое-какие дела имел. А кроме того, у нас с Хайми Вайссом вышла славная сделка на этот «митчелл». Верно, Морти?
– Верно, Сид.
– Ты имеешь в виду славный магарыч, – сказал Борис, изучая камеру. – Ласло ее проверял?
Сид сделал колечко из большого и указательного пальцев, а для верности еще и подмигнул.
– Самое то, Б.
– А как насчет «арри»? – спросил Борис.
– Сегодня днем мы получили из Парижа два подходящих «аррифлекса». Что касается «арри», тут я лягушатникам доверяю. Но только не с большим «митчеллом». Верно, Морти?
– Вернее не бывает, Сид!
Борис смотрел на них с усталой улыбкой.
– Ловко это у вас, парни, получается. Вам бы концерты давать.
Сид загоготал, пихая Морти локтем и закатывая глаза.
– Может, мы их и даем – верно, Морти?
Морт безумно ухмыльнулся.
– Верно, Сид!
10
Из-за задержки с сооружением декорации касбы, а также ввиду непосредственной доступности Арабеллы съемочный график был пересмотрен. Теперь первым предстояло отснять лесбийский эпизод. Тем вечером за обедом, прежде чем отправиться в постель, Борис пересказал Тони историю Арабеллы, Денизы и дяди. Сид и Морти тоже слушали.
Тони пришел в восторг.
– Заебись фантастика! – Он тут же шлепнул на стол свой желтостраничный блокнот и принялся набрасывать диалоги.
– А сможет она за такую молодую сойти? – с сомнением спросил Сид.
– Сможет, – заверил его Борис. – Мало того, при помощи дю Кувье она сможет назад в колыбель вернуться. Все будет прекрасно.
Дю Кувье был французским волшебником гримерного дела. Специализацию его как раз составляло превращение пожилых актрис в орлеанских дев.
Сид щелкнул пальцами в сторону Морти.
– Будь любезен мне этого человека.
– Все уже улажено, – сказал Борис. – Она сама его позвала. Завтра утром он будет здесь.
– Расслабься, Морти.
– А кто будет играть другую девушку? – поинтересовался Тони, поднимая взгляд от своего желтого блокнота.
Борис улыбнулся.
– Вы не поверите… Памела Дикенсен.
Тут все разинули рты.
– Памела Дикенсен?!
– Ты как пить дать шутишь!
– Это уже совсем заебись фантастика!
Памела Дикенсен была прелестной британской актрисой лет двадцати двух, в стиле Сюзанны Йорк. Ее амплуа составляли инженю девятнадцатого столетия (сплошь нижние юбки и кружева) – девственные, чопорные и даже стыдливые.
Тони никак не мог это переварить.
– А чья это идея?
– Арабеллы. Она решила, что охотнее всего проделала бы это с Памелой Дикенсен – после Анджелы Стерлинг и принцессы Анны.
Сид был ошеломлен.
– Принцессы Анны?! Ты хочешь сказать – принцессы Маргариты, да? Верно?
Борис, медленно вращая бокал с коньяком, внимательно изучал лицо Сида.
– Верно? – повторил Сид, шокированный неуместностью предложения.
– Да, конечно, – кивнул Борис. – Послушай, Сид, а как бы тебе понравилось сыграть дядю?
– Ты как пить дать шутишь, – сказал Сид, затем посмотрел на Тони. – Он ведь шутит, да, Тон?
– Лучше тебе, блин, в это поверить – он шутит, – отозвался Тони, раздраженно размазывая в пепельнице только что закуренную сигарету.
Борис пожал плечами.
– Арабелла сказала, что Сид напоминает ей дядю. Тони бросил карандаш и заговорил с интонацией Линдона Джонсона:
– Эх-ма, какой же, тут это, диалог для, тут это, Сида Крассмана нанишаш? Эх-ма, он же, тут это, ни хера его не прочиташ! Говна мне, мама, а не Вьетнама!
