Энн Ветемаа - Лист Мёбиуса
Неужто и в мозгу Эн. Эл. идет нечто подобное процессу проявления? Ведь он обнаруживает все новые точки. Когда же свершается непостижимый переход и точки превращаются в линию? Однако пока ни линий, ни контуров не возникло; наверное, математики докажут, что для возникновения линии потребуется бесчисленное множество точек, ибо у этих чертовых точек нет протяженности. Ну, а как же из них тогда хоть что-то может получиться? Впрочем, жизнь это все-таки не математика.
Большой интерес представляет также полка с химикалиями. Она задернута плотной занавеской, предохраняющей от дневного света, но якобы жара тоже пагубна для этих таинственных веществ. Каких только завораживающих снадобий нет на полке — глицин или пара-оксифениламиноуксусная кислота, гидрохинон, метабисульфат! Еще красная и желтая кровяная соль. «Почему такие мрачные названия?» — спрашивает мальчик. Этого, кажется, даже дедушка не знает, потому что он хмурится. Зато он знает, для чего они нужны. Уж конечно, для нового колдовского фортеля: готовую карточку опускают в раствор, содержащий эти соли, — и надо же! — словно все их предыдущие хлопоты пошли насмарку, потому что кровянка вбирает в себя забальзамированные мгновенья — изображение исчезает, в растворе опять лежит белый лист — табула раза. Однако тут вступает в дело uranium nitricum — едкое зелье из коричневой бутыли — этот ураниум удивительным образом помнит все, даже кошку, которая в тот давнишний зафиксированный миг сидела на крыше. Все восстанавливается, теперь уже в мягких коричневатых тонах. Откуда урановой соли все это знать, коль скоро она находилась в бутыли? Рождение, угасание и возрождение как некий вечный круговорот, или «все вновь проступает на солнце», как было сказано когда-то в одном стихотворении.
Угасание и возрождение. Эти понятия перекликаются с той молитвой, что пастор произносит у гроба. Он говорит о дне страшного суда, о вознесении и о том, что «в доме отца моего обителей много» [6]. А какой запашок идет от возносящихся в этот святой день, никто не говорит. Во всяком случае, мальчик знает, как в летнюю пору пахнут гробы усопших, но об этом тоже не говорят… Мальчику представляется, что крестьяне слушают рассуждения пастора о вечной жизни, не вникая в суть, ибо как же еще объяснить их равнодушный вид на кладбище (мужики по очереди отходят в кустики покурить), а у него благодаря фотокомнате чувство посвященного в таинство — там тоже имеет место исчезновение и возрождение. Он пристально смотрит в глаза пастору, словно стараясь передать — он, мальчик, несмотря на молодость и короткие штанишки, знает об этих вещах гораздо больше всех остальных. Однако во взгляде пастора нет ни проблеска радости, ни намека на взаимопонимание, он по-прежнему, как ни в чем не бывало, произносит свое напутственное слово. И на поминках пастор за обе щеки уписывает студень, — хотя посвященному это как-то не пристало. И вообще, посвященный ли он?
В фотокомнате не до разговоров, как видно, они мешают извлекать из небытия минувшие мгновения, хотя изредка бывают исключения. В таком случае дедушка покашливает как-то необычно и мальчик может не сомневаться — сейчас последует какой-нибудь каверзный вопрос. По большей части из области математики, науки, к которой дедушка относился с большим почтением. У него было много книг по математике, химии и физике, преимущественно на немецком и русском языках, которые он по вечерам прилежно изучал.
Например, дедушка спрашивал, какова окружность земного шара. Ответ — «несколько десятков тысяч километров» — не находил полного одобрения, как, впрочем, и осуждения, просто дедушка уточнял: пока остановимся на сорока тысячах километров, хотя это и не совсем точно. Ну что же — остановимся! Затем следовал промежуточный вопрос — знаете ли вы в своем пятом классе, чему равна длина окружности? Да, мы проходили весной, она равна диаметру, умноженному на число «пи», уверенно сообщал мальчик. Тут дедушка хмыкал одобрительно и выдерживал солидную паузу — побалтывал раствор или переворачивал пинцетом снимки. Но мальчик знал — так легко ему не отделаться, вскорости последует главный вопрос, тот крепкий орешек, из-за которого и затеян разговор. Обычно пауза затягивалась, и мальчик уже начинал думать, что дедушка забыл о нем. Вот тогда-то он и задавал вопрос:
— Если бы ты опоясал земной шар канатом (очень было весело вообразить такое!), на это ушло бы сорок тысяч километров каната, не правда ли? А теперь представь себе, что канат необходимо поднять на метр над каждой точкой земного шара, то есть так, чтобы коровы на озимые не попали. Тебе наверняка придется попросить у хозяина какой-то дополнительный кусок каната, чтобы нарастить прежний. А теперь скажи, сколько тебе придется попросить?.. — И тут он усмехнулся: — У этого очень богатого хозяина…
И опять пинцет звякал по ванночке и пластинку снова опускали в раствор, чтобы выявить последние, самые мелкие детали.
Мальчик напрягал воображение, хотя знал наперед, что едва ли сможет ответить. «Пи» весьма своеобразное бесконечное число — три запятая четырнадцать и так далее. Диаметр земного шара он вполне мог бы вычислить, но для этого понадобится карандаш и бумага. А тут было ясно, что надо обойтись без того и другого, иначе вопрос не был бы задан. После долгих раздумий, которые, само собой, ничего не дали, он решил сказать, что попросил бы у «богатого хозяина» по меньшей мере тысячу километров каната. Дедушка слегка фыркнул в усы и немного погодя спросил снова:
— Какой длины леска на твоем удилище?
— Не знаю… Метра четыре или пять наверняка.
— Тогда прихвати с собой удилище!
— Зачем?
— Твоей лески хватит и еще немного останется.
Ну уж этому мальчик никак не хотел поверить — такой большущий земной шар и вдруг его леска…
— Попробуй потом подсчитать сам. Если споткнешься, я тебе помогу. Хотя вообще-то молодой человек, знакомый со столь важными вещами как «пи», да, весьма сообразительный молодой человек, не должен попадать впросак в таком простом деле.
Наконец гасили красный свет — торжественный как королевская мантия в театре — и в комнату впускали солнышко.
Немного погодя мальчик попробовал обвить веревочкой банку, измерил, дал припуск и сообразил, что дедушка, вероятно, прав: для того чтобы между банкой и веревкой было расстояние в сантиметр, пришлось удлинить веревку примерно на три сантиметра. То же самое произошло с более длинной веревкой, когда он повторил операцию с самой большой банкой, оказавшейся в доме — веревку также пришлось удлинить сантиметра на три. Дедушка посмотрел на его потуги и сердито изрек: какой смысл давать образование современному человечку, мышление которого осталось на уровне каменного века, если он все хочет пощупать своими руками. Дедушка торжественно снял колпачок самописки, которую постоянно носил в нагрудном кармашке жилета, и показал мальчику, как обстоит дело, при помощи цифр и знаков; и в самом деле каната потребовалось на три и четырнадцать сотых или чуть больше, одним словом на «пи» метров больше, чтобы вожделенно мычащее стадо не попало на молодые, светло-зеленые озимые…
Если признаться, положа руку на сердце, мальчика не очень-то интересовали все эти «пи», — полет фантазии при таких задачках был гораздо занимательнее. (Мальчик все-таки решил тайком поднять канат чуть-чуть выше — на метр двадцать сантиметров, — скорее всего потому, что это требовало так мало дополнительных затрат, немножко больше десяти сантиметров). Но мысль работала дальше. Если земной шар на высоте двух метров покрыть тоненькой пленкой, ну, вроде оболочки воздушного шара, то из-под нее высовывались бы (не будем принимать в расчет деревья и жирафов, а только людей) головы нескольких баскетболистов и прыгунов в высоту; во всяком случае самых толковых голов среди них было бы относительно немного. Подлинно умственная сфера заключалась бы между метром шестьюдесятью пятью и метром восьмьюдесятью пятью; те головы, что находятся в этом промежутке, выдумали большую часть всего хорошего и плохого, что нам известно. В том числе, конечно, растворы и пластинки, над которыми дедушка колдует в своей фотокомнате, как, впрочем, и то задание, которое дали мальчику. Затем следует сердечная сфера. В ней располагаются, кстати, те самые соблазнительные жировые образования на женских грудных клетках, которые равным образом интересуют пеленашек и взрослых мужчин… А на высоте метра от земли идет бурный пищеварительный процесс — там шедевры поварского искусства разлагаются на составные части; эта булькающая сфера не очень-то привлекательна.
Еще ниже сфера, связанная с таинствами продолжения рода — да, необходимые для зачатия нового человека атрибуты у мужчин помещаются примерно на равной высоте от земли. Эта сфера для молодого мыслителя пока была сферой будущего, и музыка этой сферы — музыкой будущего… И так далее, и так далее. А где-то в самом низу по свету шествуют ноги — одни с прелестным педикюром, другие — с ужасными мозолями.
