Дора Карельштейн - Дурочка
Всё необходимое было дома, а на карманные расходы я имела стипендию.
Это был прекрасный период, когда меня на время отпустила вечная проблема с едой: я не голодала, как в Сибири не считала копейки на еду как в Новосибирске и не боялась растолстеть как теперь.
Тогда, в Черновцах, в то солнечное, счастливое время всё было компенсировано.
У меня всё было хорошо!
Я была счастлива, молода, беззаботна, до еды ли мне было?
В доме было всё лучшее и в достаточном количестве.
Я могла есть что хочу и сколько хочу и поэтому ничего не хотела.
Я бегала, летала, порхала и что-то клевала.
Недалеко от нашего дома, на улице Красноармейской, был большой базар. Чего там только не было! И очень дёшево.
Иногда тётя брала меня с собой на базар.
Мы накупали массу фруктов и овощей, покупали цветы, которые в вазах расставляли во всех комнатах.
Тётя готовила из овощей чудеса еврейско-молдавской кухни, пекла кондитерские шедевры и делала из мяса такую построму, которую, наверное, подают архангелам в раю, да, видимо, подавали в кошерном ресторане дедушки Ши Монсе.
А я весила пятьдесят три килограмма, носила подростковый размер одежды и игнорировала лифчики задолго до того, как это стало модой.
Жизнь в Черновцах напоминала довоенную.
Большинство населения составляли евреи, которые создавали свой стиль. Кроме того в шестидесятых годах был период некоторого благополучия. Денег у населения было не так много, поэтому в магазинах было достаточно много всего.
Но денег хватало, чтобы не отказывать себе в еде.
На Кобылянской с обеих сторон были магазины.
В колбасном рядами висели колбасы разных сортов.
В рыбном магазине стояли в бочках селёдка, а так – же чёрная и красная икра.
В ювелирном магазине я купила себе золотое колечко с тремя александритиками, которое стоило 14 рублей (моя месячная стипендия в училище). Подобных вещей было много.
Чтобы понять о каком благополучии я говорю, надо вспомнить семидесятые и восьмидесятые годы, когда у населения были кое-какие деньжата, но в магазинах ничего не было, поэтому, для того, чтобы что-нибудь купить, надо было в два раза больше переплачивать. Или девяностые годы, когда волчье отродье коммунистов, переодевшись в овечьи шкуры демократов и залив кровью, начатую Горбачёвым перестройку, повторно создали «НЭП», но на сей раз ублюдочный ельциновский, завалили магазины объедками с барского стола «запада», ограбили народ, выгодной им инфляцией, и взяли за правило «задерживать» ту жалкую зарплату, которой кое-как хватало бы на пропитание.(Назвали «неплатежами») В итоге, при «изобилии» в ларьках, население уже ничего не могло купить и, чтобы не умереть с голоду, стали грабить и убивать друг друга. (Назвали русской мафией). Коммунисты стали величать друг друга господами и бизнесменами, обжираться уже в открытую, а не в спец жилье и спецмагазинах, как раньше. (Назвали «новыми русскими».) Если появлялся наивный истинный бизнесмен, его отстреливали в подъезде собственного дома, симулируя потом расследование).
Но безмозглое стадо, именуемое народом, умело натравляемое друг на друга, и, принуждаемое купаться в собственной крови, так ничего и не поняв, стало проситься назад в социализм (с «человеческим лицом»), не ведая, что они из этого дерьма, пока ещё никогда не выбирались!
В это время на «Западе», недооценив опасность гангренозной стадии ИМПЕРИИ ЗЛА, делали вид, что верят в «Российскую демократию», и задабривали коммунистических оборотней огромными долларовыми займами, которые загадочно исчезали.
Поэтому можно назвать шестидесятые годы ХХ столетия, годами некоторого благополучия в Российском муравейнике.
В шестидесятых годах ещё было спокойствие!
Никто не покупал, на всякий случай, по тонне пододеяльников, как стало в восьмидесятых годах, когда в магазинах, как вихрем «сносили» всё с прилавков, и во время открытия магазинов, озверевшая толпа, не раз ломала двери и на лестницах иногда оставались растерзанные трупы, по которым пронеслись дикари, не заметившие упавших.
В шестидесятых годах отъезд из страны советов был ещё не повальным, а только тайной розовой мечтой миллионов, удававшейся единичным «счастливцам» транзитом через тюрьмы, борьбу и голодовки. (Назвали диссидентством).
В шестидесятые жизнь текла размеренно и спокойно.
Незаметно, окольными путями, появлялись богатые и очень богатые люди.
Остальные жили достаточно прилично, т.е. имели, что покушать и кое-что одеть.
Железный занавес ещё наглухо отделял Советский Союз от остального мира, поэтому труженики полей и заводов, а также интеллигенция были глубоко убеждены, что бесплатное пропагандистское образование и бесплатная убогая медицина – это высшие достижения человечества, которые никому недоступны, кроме советских счастливцев!
Никому и в голову не приходило, что работают эти счастливцы тоже бесплатно.
Алкоголизм в шестидесятые ещё не был всеобъемлющим, особенно в еврейских Черновцах.
В центре Кобылянской находился ресторан.
О! Это было особое место!
Сюда ходили самые богатые люди.
В ресторане играли прекрасные музыканты, и было роскошное убранство с преимуществом красного плюша и позолоты.
Главной фигурой ресторана был руководитель оркестра, он же ударник, по имени Томми.
Ох, Томми!!
Смуглый, изящный, подвижный, с чёрными круглыми глазами, он покорял многие неосторожные сердца…
О мужских достоинствах и возможностях Томми ходили легенды.
Когда он загорал на пляже, дамы незаметно косили глазом в его сторону, пытаясь установить насколько достоверны легенды.
Летом пляж являлся как бы дневным филиалом Кобылянской и ресторана.
Все учреждения и предприятия, как будто бы исправно функционировали, однако целыми днями пляж кишел черновчанами.
Мало кто лежал и загорал.
Большинство фланировали как на Кобылянской, но при минимуме одежды.
Во второй половине дня пляж пустел.
Народ ненадолго отправлялся домой.
Обедали, приводили себя в порядок и устремлялись в город, разделившись, примерно, на три потока: 1) Кобылянская, 2) ресторан и 3)"Дом офицеров" или «ДК» или «Седьмое небо». Это место с тремя названиями заслуживает специального описания.
Представьте себе возвышающееся в центре города большое гранитное здание модерновой постройки с разными уровнями высоты.
Самый высокий уровень здания завершался огромной залой с мраморными колоннами, которая раздвижными стеклянными дверями делилась на две половины. Одна была летним залом под открытым небом, с мраморным полом и лёгкой подцветкой белых колон. Вторая – с паркетом и хрустальными люстрами была зимним залом.
Черновцы город южный, поэтому большую часть года занимает лето, далеко продвинувшее своё тепло на весну и осень.
Большую часть года мы всё-таки танцевали под открытым небом.
Слушая музыку, можно было смотреть на звёзды или любоваться мерцающими огнями ночного города, в зависимости от настроения.
Лучшего места для танцев я нигде не видела.
Вечера танцев бывали три раза в неделю.
В самый будничный день стоило только подняться на это «седьмое небо» и услышать музыку тех лет в виртуозном исполнении еврейских музыкантов, как душа ныряла в праздничное ожидание чуда.
Три раза в неделю, протянув в кассовое окошечко рубль и, зажав в ладошке голубую бумажку, как бесценный лотерейный билет, мы вмиг взлетали на семиэтажное небо, в пустой ещё зал, занимали место у любимой колонны и с бьющимся от быстрого бега и ожидания сердцем, с надеждой устремляли широко открытые глаза на вход, каждый раз вновь уверенные, что наконец-то сегодня сбудется!!!
В городе были русский и украинский драматические театры, были кинотеатры и был клуб железнодорожников, который в народе назывался «железка». Собирались туда представители пролетариата.
Отношения там выяснялись просто и убедительно – врукопашную.
Чудесный старый парк в городе назывался именем украинского поэта Тараса Шевченко. Там тоже была танцплощадка, которая летом работала ежедневно, поэтому в парке всегда звучала музыка. На танцплощадке веселились подростки, а по аллеям, слушая музыку, степенно гуляли отошедшие от суеты и забот пенсионеры.
Этот старый парк!
Когда на меня плавно и незаметно опустилась неземная фея первой любви, одна из скамеек в зарослях парка стала лучшим местом на Земле!
Каждый день сиял и звенел, потому что должен был наступить вечер, который дарил 2-3 часа для счастья…платонического и безнадёжного, которое не должно было иметь будущего.
Но всё по порядку.
Наконец живу как человек. Считаюсь барышней, которая должна выйти замуж.
В Черновцах все барышни должны были выйти замуж.
Это было основное!
Некоторую роль играли данные самой барышни, но больший интерес, представляла семья: положение, связи, репутация и конечно же деньги.
