Алекс Тарн - Украсть Ленина
Вовка сунул ему под нос бутылку.
«Коньяк… — определил Кромешный. — Как тогда… Двадцать лет. Я ждал этого момента почти двадцать лет.»
Он ухватил Вовку за рукав полковничьего плаща и потащил подальше от вертолета, в закуток, где можно было бы, если не поговорить, то хотя бы перекинуться парой слов. В радиусе ста метров такой закуток был только в предбаннике Мавзолея. Егор Петрович почти бежал; не хватало только, чтобы Вовка заупрямился… но старый приятель следовал за ним с поразительной готовностью. Крепыши быстро семенили следом.
— Смотри-ка, открыто… — удивился Вовка, когда Кромешный открыл дверь и втолкнул его в предбанник. Здесь было тихо и пахло ладаном, как в церкви.
— А зачем запирать? — поспешно объяснил Егор Петрович. — Постоянный пост. Да и красть тут нечего. Владимир Ильич, ответь мне, будь ласков, Христом-богом прошу. Дай помереть спокойно…
Крепыши почему-то не остались снаружи, а целеустремленно проследовали внутрь предбанника, а потом и дальше, во главное спецпомещение.
— Куда это они?
— Не бери в голову, — отмахнулся Вовка. — Выпей со мной, брат. Как когда-то. Давай! За нашу Советскую Родину! За Владимира Ильича!
— Не могу я. При исполнении, — тихо ответил Кромешный, с трудом удерживаясь от того, чтобы не ущипнуть себя — не спит ли.
— Не бзди, Петрович! — заорал Вовка. — Я ж тебе не самогон предлагаю, а коньяк…
— Я помню. КВВК?
— Какой КВВК?! Французский! Настоящий Наполеон!
— Вова, скажи…
— Вот выпьешь, скажу! — произнес Вовка, упрямо набычиваясь.
В груди у Кромешного что-то екнуло. Он взял бутылку и опрокинул ее горлышком в горло. Кадык его слегка двигался, будто Наполеон делал постовому искусственное дыхание.
— Здорово! — восхитился Вовка. — Не потерял форму.
— Кто меня тогда… — тихо спросил Кромешный, кладя руки на Вовкины плечи. — Ты или Санька?
Из внутреннего помещения послышался громкий треск.
— Санька, — кивнул полковник. — На следствии-то мы оба кололись, тут, сам понимаешь, выбора не было. А корреспондентам он, подлец, слил. Большие бабки оторвал. По тем временам, целое состояние.
Мимо снова проследовали крепыши, на этот раз — на выход. Двое из них тащили подмышкой длинный сверток, поразительно похожий на завернутую в ковер мумию Владимира Ильича Ленина, вождя и организатора Великой Октябрьской Социалистической Революции.
— Что это, Вова? — спросил Кромешный.
— Владимир Ильич Ленин, — честно ответил полковник. — А что?
— Я обязан доложить, Вова, — сказал Кромешный по возможности твердо. — И про вертолет, и про Владимира Ильича.
— С Ильичом не спеши, — посоветовал Вовка. — Начни с вертолета, а там посмотрим.
Постовой Кромешный отстегнул от пояса переговорное устройство и нажал на клавишу вызова.
— Башня, Башня, я Пирамида. Прием.
Переговорник помолчал, затем лампочка мигнула и голос капитана Хотенко лениво ответил:
— Пирамида, я Башня. Прием.
Егор Петрович подумал, моргнул и повторил:
— Башня, Башня, я Пирамида. Прием.
— Да слышал я, дурень ты кромешный, что ты пирамида! — закричал переговорник. — Говори, что у тебя? Опять самолет?
— Никак нет! — ответил постовой. — Вертолет. Вертолет перед Мавзолеем.
— Ты мне что, хамить вздумал? — зловеще поинтересовался Хотенко. — Рискуешь нарваться, мудило деревенское. Ты это… как это там… — в динамике послышался нестройный хор подсказок. — Ага, вот… Ты смотри, чтоб у тебя на площади коровы не гадили, а вертолет — хрен с ним! Понял?
— Понял, — коротко ответил постовой и отключил переговорник.
Полковник покачал головой.
— Похоже, Петрович, быть тебе опять капитаном. А Хотенку сюда, в постовые. Хорошая традиция, рокировка в обратную сторону… А то летим с нами, выпьем. У нас там в вертушке стол накрыт, коньячок, водочка, закуска хорошая…
— Спасибо, Вова, я на посту.
— Ну тогда прощай, служивый… — Вовка хлопнул его по плечу и открыл дверь.
Рев вертолета ворвался в предбанник. Уже совсем было ступив наружу, полковник вдруг обернулся.
— А знаешь, Петрович, — закричал он, перекрикивая шум. — Хорошо, что хоть что-то у нас не изменилось. По-прежнему «а вертолет — хрен с ним!» История повторяется, а? И каждый раз в виде фарса! Ладно, будь здоров, капитан!
Вовка махнул рукой и побежал к вертолету. Егор Петрович Кромешный, не торопясь, вышел за ним. Хороший французский коньяк играл хорошую французскую музыку в каждой жилке его заслуженного организма. Колени пружинили, как у двадцатилетнего. Придерживая рукой фуражку, Кромешный смотрел, как Ми-26 взвыл, тяжело оторвался от земли, затем неожиданно ловко дернулся вверх и вбок и ушел в небеса, к звездам. Егор Петрович отстегнул переговорник. Для верности требовалось закрепить успех. Дурак Хотенко сам пер в ловушку, как дикий кабан на охоте.
— Башня, Башня, я Пирамида. Прием.
Он уже чувствовал на плечах свои прежние, законные, капитанские погоны. Жизнь определенно налаживалась.
6
Вадику приснился этой ночью крайне неприятный сон. Нужно сказать, что приятных снов он не видел практически никогда. Все какая-то гадость: деловые партнеры, банкиры с бумагами, депутаты с кейсами, криминальные и политические авторитеты. Все они требовали денег, получали и снова требовали. Во сне Вадик засовывал руку за спину и шарил в поисках необходимой суммы, всякий раз опасаясь, что денег там не окажется. Но деньги находились. Облегченно вздыхая, Вадик отдавал их, выкладывал пачками на стол, прихлопывал бледно-зеленую кучу ладонью в знак окончания расчетов, но расчеты все не заканчивались, и приходилось снова лезть рукой за спину, нашаривать все новые и новые пачки и думать со все возрастающим страхом: а вдруг уже нет?.. вдруг кончилось?..
Деньги не кончались никогда, зато страх постепенно разбухал до размеров паники; Вадик просыпался в холодном поту, пугая криком «маленьких лебедей», не успевающих привыкнуть к нему ввиду частой заменяемости или очередную жену, успевающую отвыкнуть от него ввиду редкости постельного соседства, или просто поддверного крепыша, принципиально не привыкающего ни к чему, кроме заданного сектора сканирования.
Но на этот раз Вадику приснился не депутат и не авторитет, а Толя Грецкий — старый приятель по институтской скамье, с которым он не виделся лет двадцать, по меньшей мере. Толя был породистым красавцем, чемпионом по борьбе, ленивым повелителем хрупких женских сердец. На карьерные потуги однокашников — что в области учебы, что по общественной линии — Толя поглядывал более чем снисходительно. «Зачем это все? — говорил он. — Чтобы сидеть за одним столом с академиком, не обязательно защищать диссертацию. Вполне достаточно жениться на его внучке. Чуваки, поверьте, внучки академиков начинают мечтать о таком, как я, с шестнадцати лет, и в последующие двадцать эта мечта только усиливается. В ученом мире катастрофически не хватает настоящих жеребцов.»
Исполнил ли настоящий жеребец Толя Грецкий свое намерение? Или так и сгинул в бескрайних просторах прошлого, всхрапывая, помахивая гривой и закидывая вбок крепкий лоснящийся круп? Это было Вадику неизвестно, как и то, отчего Грецкий вздумал присниться ему именно сейчас, наутро после беспокойнейшей ночи, относительно которой еще требовалось хорошенько разобраться на трезвую голову: что там правда, а что просто привиделось… и лучше бы, чтобы последнего оказалось существенно больше первого.
Вадику снилось, что он идет по тротуару неширокой, но очень богатой улицы под названием Оксфорд-стрит, расположенной, как известно, в самом сердце столицы Британской Империи города Лондон. Идет, никого не трогая, в превосходном настроении, какое бывает только во сне, можно даже сказать, хиляет, а не идет. И вдруг видит перед собой Толю Грецкого, по прозвищу Орех, и радуется еще больше. Потому что нет большего удовольствия, чем удивить старого приятеля своими грандиозными удачами по жизни. Показать, чего может добиться человек своими яйцами, горбом и головой. Не всякий человек, далеко не всякий… то-то и оно, Толян, то-то и оно…
— Толян! — кричит Вадик во сне и раскрывает объятия, так что неширокая Оксфорд-стрит втекает ему прямо в грудь вместе со всеми своими универмагами и бутиками. — Орех ты мой Грецкий, ненаглядный, куды котишься? Сколько ерс, сколько винтерс!
И Толя тоже рад, причем рад неподдельно, и они какое-то время стоят на тротуаре, обнявшись, хлопая друг друга по спине и восклицая «вот это да!»
— Ты как тут? Где остановился? — спрашивает, наконец, Грецкий.
— Да вот, по делам… — важно отвечает Вадик. — Встреча с инвестиционным партнером. А остановился я…
Он слегка мнется, как человек, которому из скромности не хочется лишний раз подчеркивать заоблачный уровень своего успеха, но потом решает, что лучше сказать, коли уж спрошен… в конце концов, он ведь не напрашивался на этот вопрос, правда?.. Толя ведь сам спросил, так отчего бы и не ответить?.. И потом, вероятнее всего, что заурядный человек, коим является Грецкий, даже не знает о существовании этого небольшого, но роскошнейшего аристократического отеля, лучшего в Лондоне, если не во всей Европе; Грецкий, наверняка, просто не слышал о нем, да и как услышать, если стоимость одной ночи в таком номере может превысить размеры полугодовой толиной зарплаты? Как?
