Юкио МИСИМА - ХРАМ НА РАССВЕТЕ
Мать императора звали Тэпусирин, в выражении лица этой маленькой пожилой дамы присутствовало какое-то мрачное, дикое достоинство. Хонда медленно, один за другим осмотрел портреты — из объяснений Хисикавы он теперь знал, что первая супруга императора, королева Пурапан была младшей из трех сестер. Если сравнивать ее и двух других сестер — королеву Сованг Ваттана и королеву Сунанту, все сошлись бы на том, что самой красивой была старшая сестра — Сунанта.
Портрет Сунанты, висевший в углу зала, был наполовину скрыт тенью. На портрете она стояла у окна, опершись одной рукой на столик, за окном голубело небо с вечерними облаками, в комнату заглядывало увешанное плодами апельсиновое дерево. На столике стояла эмалевая ваза с цветком лотоса, позолоченный графин и бокалы, из-под золотой юбки выглядывала прелестная босая ножка, на груди вышитой блузки цвета персика блестел висевший на широкой ленте орден, в руке она держала изящный веер из слоновой кости. И кисточка веера, и ковер были пунцовыми, цвета вечерней зари.
Среди пяти портретов этот особенно притягивал Хонду, потому что изображенные на нем нежное прелестное личико, припухшие губы, чуть близко посаженные глаза, даже коротко остриженные волосы, — все неуловимо напоминало маленькую принцессу. Это сходство при внимательном рассмотрении пропадало, но немного погодя из углов комнаты словно наползали сумерки, и вскоре держащие веер темные ловкие пальчики и изгиб опирающихся на стол пальцев снова вызывали то же ощущение сходства, и, в конце концов, даже глаза и губы делали изображение на портрете и принцессу Лунный Свет похожими, как две капли воды. Но, достигнув вершины, сходство сразу же, как песок в песочных часах, начинало разрушаться.
Открылись створки двери в глубине зала, и показалась процессия из трех пожилых придворных дам с принцессой посредине. Хонда и Хисикава встали со своих мест и низко поклонились.
Поездка в Банпаин, видно, растопила сердца придворных дам — никто не остановил принцессу, с радостным криком бросившуюся к Хонде. Хисикава, совсем как ворона, которая склевывает рассыпанный горох, подбирал слова, которые сыпала вокруг себя принцесса, и шептал их на ухо Хонде:
— Как долго вы ездили… Я скучала… Почему вы мне не написали?… А где больше слонов — в Индии или в Таиланде… В Индию я не хочу, я хочу скорее вернуться в Японию…
Потом принцесса взяла Хонду за руку и, подведя его к портрету королевы Сунанты, с гордостью сказала:
— Это моя бабушка.
— Принцесса специально пригласила господина Хонду во дворец Чакри, чтобы он увидел этот портрет, — добавила стоявшая сбоку первая придворная дама.
— Но от королевы Сунанты у меня только тело. Душа моя прилетела из Японии, в самом деле, может, стоит оставить тело здесь, а душу вернуть в Японию. Но для этого, наверное, необходимо умереть. Поэтому мне придется взять с собой тело. Ребенок ведь таскает всюду за собой любимую куклу… Вы понимаете меня, господин Хонда? Милая девочка, которую вы видите, всего лишь кукла, которую я ношу с собой.
Конечно, детская речь, как ее переводил Хисикава, не была столь логична. Но Хонду еще до того, как слова были переведены, привело в трепет то, как пронзительно смотрела на него принцесса, старательно произнося свою речь.
— Есть и еще одна кукла, — принцесса, по-прежнему не обращая внимания на замешательство взрослых, резко развернулась и бросилась на середину зала, куда сквозь решетку окна добирались солнечные лучи, и там, с упоением водя пальчиком по сложным цветочным узорам на столике, который был почти на уровне ее груди, нараспев добавила:
— Кукла, очень похожая на меня, в Лозанне — это моя сестра, но она все-таки не кукла. Сестра и душой и телом тайская принцесса, а я на самом деле японка.
Преподнесенные Хондой сари и сборник стихов принцесса приняла с радостью, но книжечку только чуть полистала и бросила. Одна из дам сообщила через переводчика, что принцесса, к сожалению, еще не читает по-английски. Хонда зря экспериментировал.
В этой совсем нежилой комнате Хонда отвечал на бесчисленные вопросы принцессы, рассказывал об Индии, и когда он видел, как наполняются влагой и непонятной печалью глаза внимательно слушавшей девочки, у него, скрывавшего свой завтрашний отъезд, сжималось сердце.
Встретятся ли они когда-нибудь снова? Принцесса, наверное, вырастет красавицей, но выпадет ли им тогда случай увидеться? Скорей всего, сегодня он видит Лунный Свет в последний раз. Это тайна возрождения — чтобы покаянные слова Исао, ушедшего из жизни не простившись, дошли до Хонды, они оказались вложены в уста не совсем нормальной девочки, которая скоро забудет эти слова, как бабочку, пролетевшую в знойный день в саду. Так что он может с легким сердцем покинуть Бангкок.
Но наполнявшиеся слезами глаза принцессы говорили о том, что она предчувствует разлуку. Хотя Хонда выбирал занятные для ребенка истории, печаль в огромных глазах становилась все глубже.
Хонда делил свою речь на фразы, а Хисикава переводил их, сопровождая различными жестами. Неожиданно глаза принцессы в ужасе распахнулись. Взгляды придворных дам сразу сделались суровыми, они злобно уставились на Хонду. Тот не понимал, в чем дело.
Принцесса с пронзительным гневным криком вцепилась в Хонду, дамы повскакивали с мест и бросились ее оттаскивать. Принцесса, прижавшись лицом к брюкам Хонды, заливаясь слезами, что-то выкрикивала.
Началась борьба, которую он уже когда-то видел. Наконец принцессу оторвали от Хонды, придворные дамы сделали знак «Уходи!», когда Хисикава объяснил, что следует делать, принцесса снова с плачем кинулась к Хонде. Хонда отступал, пробираясь между столиком и стульями, принцесса с плачем догоняла его, ее преследовали три придворные дамы, роскошные стулья с грохотом летели на пол, дворцовая зала превратилась во двор, где играли в пятнашки.
Когда наконец Хонда выбрался на мраморную лестницу фасада, за его спиной продолжал звучать невыносимо громкий, отражавшийся от высокого дворцового потолка плач, но Хисикава торопил:
— Дамы сказали «Бегите скорей, мы здесь сами разберемся», так что скорее! — И, покрываясь потом, они бросились через широкий двор.
Когда машина отъехала, Хисикава, все еще не отдышавшись, обратился к Хонде:
— Прошу прощения. Вы, наверное, перепугались.
— Да нет. Ведь это уже не в первый раз. — Хонда приходил в себя, обмахиваясь большим белым платком.
— Вы ведь сказали: «Я хотел вернуться из Индии самолетом, но на военном самолете не смог получить места»?
— Да.
— Я неправильно перевел это, получилось: «Я теперь возвращаюсь в Японию на самолете, но это военный самолет, и для вас я не смог получить места, поэтому не могу взять вас с собой». Поэтому-то и поднялся такой крик: «Не уезжайте!», «Возьмите меня с собой!». Мы нарушили обещание, вот дамы и разозлились. Это я виноват, что встреча сорвалась, мне нет прощения, — с непроницаемым лицом извинился Хисикава.
12
Регулярное авиасообщение между Таиландом и Японией открылось в прошлом, 15-м году Сева,[22] но когда Япония стала посылать своих наблюдателей во Французский Индокитай, намереваясь перерезать пути помощи Чан Кайши, полностью сломленному Индокитаю, чтобы присоединиться к существующей авиалинии Тайбэй[23] — Ханой — Бангкок, пришлось открыть южный обходной маршрут через Сайгон. Это были частные воздушные перевозки, которыми управляла акционерная компания всех японских авиалиний. Но в компании «Ицуи» считали шиком украдкой посадить важного гостя на военный самолет, где не было особых удобств для пассажиров, но присутствовали скорость и превосходные двигатели. Ведь этим можно и на встречающих произвести впечатление — человек летал по серьезным официальным делам — и показать, насколько сильно влияние «Ицуи» в армии.
Хонде было жаль расставаться с тропиками. Когда золотые башни храмов почти затерялись в зеленых зарослях, пережитая здесь встреча с возродившимся Исао стала казаться сказкой, фантазией. Хотя тому, что это был Исао, были доказательства, принцесса еще слишком мала, так что ее жизнь, как печаль и радость детской песенки, не имеет ничего общего с бурным потоком жизни Киёаки и Исао, жизнь принцессы напоминает экстравагантную повозку в цветах, которой коснулся любопытный взор путешественника.
Как это странно, что обыденная жизнь жаждет чудес! По мере того как самолет приближался к Японии, Хонда начинал успокаиваться — уж там-то его ждала размеренная жизнь без всяких тайн. Он в конце концов избавился от оков не только законов разума, но и законов чувств. Его даже не особенно печалила разлука с принцессой Лунный Свет, не раздражали военные, которые в самолете с пеной у рта спорили о надвигавшейся войне, — он не испытывал никаких эмоций.
