Борис Кригер - Неизвестная Канада
– Это такая белая крупа... – стал пояснять я.
– Мука, что ли? – невинно уточнила продавщица и привычно посмотрела на меня, как на идиота.
– Нет. Не мука. А манная каша, Semolina по-вашему!
– У нас такого нет.
– И не было?
– И не было.
– Никогда?
– Никогда!
Последнее время мне постоянно кажется, что я схожу с ума. В такие моменты я внимательно ощупываю свой нос, лоб и губы, словно бы ища ответа – я это или не я. Мой дух все еще поселен в это странное тело, или уже свободно бродит по долинам страны Безумопотамии? Ощупав себя, я все же еще раз обошел магазин и нашел субстанцию, похожую на манку. Она теперь красовалась под названием что-то типа «Сладко-сливочная смесь».
Я купил этой сладкой крупы и на следующее утро с подозрением вкусил кашу, сваренную из этой субстанции. На вкус она была, в общем, конечно, манной кашей, но тот факт, что по какой-то причине ее переименовали, более не давал мне спокойно ее потреблять.
Мы даже не подозреваем, насколько название продукта важно для нашего пищеварения! Вот так и толстозадые огурцы, возможно, мало отличаются от любых других, но привычка велит мне покупать именно толстозадые.
Ну а коли привычка – вторая натура, то как же ей не следовать? Ведь если бы наши хромосомы были в форме, скажем, помидоров, а не огурцов, еще не известно, что мы были бы за существа, и нравились ли бы мы себе при беглом взгляде в зеркало?
Акт возмездия
Маленькая съемная квартирка Мадлен совсем опустела, когда от нее сбежала семнадцатилетняя дочь. Эта двухкомнатная квартира и была снята специально для них с дочерью. До этого Мадлен жила со своим приятелем (я не хочу называть его сожителем), но после того как из маленького франкоязычного городка на севере Онтарио к ней переехала дочь, отношения с Сэмом разладились, и он погнал их обоих из дома.
Мадлен было хорошо под пятьдесят, но она обладала стройной фигурой и еще не утратила способности нравиться неразборчивым местным мужчинам.
Дочь Мадлен звали Нэлли. Она была девушкой современной во всех отношениях, много курила, частенько заменяя полулегитимную для ее возраста сигаретку с табаком на совсем уж нелегальную самокрутку с травкой. Нелли связалась с «неправильными ребятами», а когда Мадлен устроила ей выволочку, и вовсе исчезла в неизвестном направлении. Некоторое время спустя она позвонила из Альберты, провинции Канады, где недавно стали добывать нефть из каких-то нефтеносных песков и куда многие двинулись в поисках хорошо оплачиваемой работы.
Так Мадлен оказалась одна в двухкомнатной квартире, которая, по совести говоря, была ей не по карману, потому что ей приходилось еще посылать деньги своей восьмидесятилетней матери, оставшейся доживать в том самом французском городке, а также помогать сыну, который учился в Ванкувере, городе на тихоокеанском побережье Канады.
Работы у Мадлен было три. По ночам она работала в прачечной гостиничного комплекса, вечерами служила продавщицей в косметическом отделе магазина, а по утрам давала уроки французского языка местным англоязычным остолопам, которыми полнился провинциальный городок Хантсвилль. Когда она спала? Мадлен почти не спала, как, впрочем, почти и не ела. Привычка к аскетической жизни выработалась у нее годами, и ей казалось, что все так и должно быть и, в общем, так или иначе, жизнь ее почти что удалась. Вершиной мечтаний Мадлен было место учительницы французского в школе. Но ей не хватало образования и поэтому на работу в школу ее не принимали.
Лицо Мадлен бывало очень разным. Когда она уставала или была чем-либо удручена, то оно превращалось в маску старухи; когда же все было нормально, ее худому лицу нельзя было отказать в остатках былой миловидности.
Единственным верным ей существом была старая кошка Хильда, которая еще помнила давние времена, когда Мадлен была замужем. Именно с ее кошкой и приключилась пренеприятнейшая история. Мадлен скрепя сердце сдала вторую комнату в своей квартире одному мужчине, который, в общем, ей не понравился, потому что явно был ублюдочного толка, но необходимость сводить концы с концами заставила ее пустить его на постой. В первую же ночь жилец вернулся пьяный и завалился, не раздеваясь, спать на матрац, положенный на полу в его комнате, не позаботившись запереть дверь.
Кошка Хильда, во-первых, не любила мужчин, во-вторых, не любила пьяных. Когда Мадлен позволяла себе стакан-другой виски, Хильда приходила в негодование и мочилась прямо на одеяло Мадлен.
Мадлен не сердилась на кошку и даже ее не ругала. Она покорно запечатывала одеяло в целлофан и относила в химчистку, хотя эта процедура была недешевой и стоила Мадлен ее однодневного заработка.
В ту ночь Хильда решила наказать пьяного жильца и, забравшись на его одеяло, совершила свой обычный акт возмездия.
Наутро жилец поднялся со страшной головной болью и не разобрал, отчего его одеяло так сомнительно благоухает... Но на следующую ночь Хильда была поймана им с поличным.
Жилец, не долго думая, схватил кошку и стал трясти ее, словно копилку с деньгами. На крик прибежала Мадлен и спасла свое любимое животное. Однако жилец затаил злобу, и, улучшив момент, когда кошка спала вечером на кровати Мадлен, подкрался к ней и совершил над ней акт возмездия того же свойства, что сама кошка позволяла себе совершать над спящим жильцом. Кошка спросонья сначала не поняла, что происходит, но потом встрепенулась и помчалась на кухню к Мадлен. Мужчина, не застегивая штанов и не прекращая своего акта возмездия, торопливо последовал за ней. Так Мадлен их и застала, вбегающими на кухню почти одновременно.
С бедной женщиной случилась истерика, и она, несколько раз ударив жильца оказавшейся под рукой сковородкой, вышвырнула его за дверь и принялась мыть Хильду с мылом прямо в кухонной раковине,
причем кошка продолжала нестерпимо орать от испуга и обиды.
Жилец не унимался и так ломился в дверь, что соседи вызвали полицию. Когда прибывший офицер спросил у Мадлен, что случилась, она обличительно заявила:
– Этот человек помочился на мою кошку!
Жильца арестовали, и он провел некоторое время в тюрьме по обвинению в издевательстве над животными.
После происшедшего даже мысль о мужчине вызывает у Мадлен привязчивую, как тоска северной ночи, тошноту.
Теперь, когда Мадлен видит мужчину на улице или в магазине, она шепчет: «Никто больше не посмеет мочиться на мою кошку!» и бесповоротно отворачивается.
Теория и практика хлопинга
Школа, в которой учился мой сынишка, является единственным источником просвещения здешних диких мест, и располагается в слабовыраженной деревушке Дуайт, населенном пункте всего лишь в пару сотен домов, затерявшихся в бескрайних лесах северного Онтарио. В школе учатся дети дровосеков, фермеров, печников, спекулянтов земельными участками, алкашей и прочей местной интеллигенции.
После нескольких лет посещения этого учебного заведения мой сын стал напоминать дровосека, и я поспешно перевел его на домашнее воспитание, поскольку мы как раз отказались от дровяного отопления, перейдя на более прогрессивную по местным меркам нефть, и дровосеки, как вы понимаете, нам в семье стали не нужны.
Вообще, не следует так уж ругать школы. Они всего лишь скромные зеркала нашего общества и готовят к взрослой жизни именно того, кто наиболее востребован местным населением. Если, скажем, все в вашем районе, буквально поголовно, алкаши, то и школа услужливо поставляет обществу новые поколения алкашей. Так что не в школах дело...
Сынишку моего местная среда приняла неохотно. Переименовав его из Яши в Джейкоба, она попыталась запихать его вольный характер в прокрустово ложе местного идиотизма, но он сопротивлялся и барахтался. Рожденный в Иерусалиме и проведший свое детство в путешествиях по городам Скандинавии, Яша не очень любил простоту здешнего быта и был словно гвоздь в заду у школьной администрации.
Учителя часто выговаривали ему и даже жаловались нам, родителям. Так, однажды его учительница миссис Мэн[6] вызвала нас на беседу и сообщила, что у Джейкоба серьезные проблемы с хлопингом.
– С чем? – изумился я, лихорадочно припоминая школьные теоремы и прочую забытую муть.
– С хлопингом, – невозмутимо повторила миссис Мэн.
– Позвольте полюбопытствовать, простите покорно за необразованность, а что, собственно, представляет из себя этот «хлопинг»?
– Хлопинг – это когда на уроке музыки я включаю запись какой-нибудь песенки, а дети должны хлопать ей в такт, а у вашего сына это не всегда получается. Я думаю, вам стоило бы поработать с ним над этим дома. Если есть такая необходимость, я могу вас проинструктировать, – вежливо пояснила учительница и изготовилась преподать мне теорию хлопинга.
Я молча понаблюдал за хлопающей в ладошки миссис Мэн, но потом внезапно залился неостановимым хохотом. Где-то глубоко в недрах моей остаточной совести мне, конечно, было неудобно, что я столь невоздержан, но остановиться я, увы, не мог.
