Егор Молданов - Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты)
— И лет на десять сядешь, — остудил пыл директора невозмутимый тон Комара. — Напугал. Не таких грозных видели, и ничего — живы.
Комар выглядел бледнее обычного, но весьма решительно. Папа схватил Валерку за шиворот и с силой потащил из кабинета. Он с грохотом открыл дверь, чуть не сорвав ее с петель. Я как увидел Папу — взгляд дикий, волосы всклокочены — сразу понял, нам с Валеркой пришел полный капздец.
— Ты у меня землю грызть будешь! — задыхаясь, кричал Папа, пиная ногами Комара. — Я тебя в изоляторе сгною! Будешь у меня там до Нового года париться.
Мы с Марго выскочили за директором в коридор, там уже находились Маркиза с Гиббоном.
— Тимофеевич, на неделю этого гаденыы-ш-ш-ша, — он ткнул пальцем в Комара, — в изолятор, и дружка его заодно прихвати, пусть подумают над своим вызывающим поведением.
В коридоре собралось уже большое количество зрителей, среди них я увидел ехидную довольную ухмылку Щуки. Все с интересом лицезрели картину “Папа в бешенстве”. Маркиза что-то пискнула, но ее никто не слушал.
— Я напишу Горбачеву. Ты вылетишь из Клюшки в три счета! — не унимался, грозился Комар.
Я посмотрел на Папу и увидел в его глазах испуг, вспомнились слова Комара: “Я бомба замедленного действия!”
— Однако новенькие дают, — воскликнул кто-то восторженно.
— Затухни, Зажигалка, — мрачно выдавил сквозь зубы Щука. — Не три губы, если хочешь, чтобы были целы зубы.
Бедный пацан по имени Зажигалка мгновенно заткнулся.
— Тимофеевич, уведите их быстрее, — взмолилась Марго, боясь, чтобы Комар чего-то еще такого не отчебучил.
Гиббон клешнями вцепился в наши руки и повел по коридору. Нас молчаливо провожала толпа сочувствующих лиц.
Изолятором оказался бывший туалет в подвале. Я сразу оценил одноместный “люкс”. В особый восторг меня привел горько-прокислый фекальный воздух. “Глюк неповторимый”, — горько пошутил я про себя. От перспективы провести в этом одноместном номере бесплатно неделю я вначале очумел, но потом смирился — со мной же будет Комар. Жить негде, вот и живешь где попало, а в народе почему-то называют бомжом.
— Ну, как санаторий? Стучать в дверь бесполезно, все равно никто не услышит. Вам здесь понравится, — закрывая нас на амбарный замок, съехидничал Гиббон.
— Нам уже нравится, мы просто в диком восторге, — в унисон крикнул Комар и стукнул в дверь ногой.
В углу “люкса” валялись скомканный, свалявшийся матрац и такая же страшная ватная подушка без наволочки. Через пятнадцать минут нас уже слегка подташнивало, а у меня еще в придачу заломило в висках.
— Через тройку дней мы станем с тобой кончеными наркоманами, — горько заключил я.
— М-д-а-а, — скорбно протянул Комар. — Может, здесь все-таки принято подавать чашечку кофе на сон грядущий, как в лучших домах Европы.
На двери, обитой проржавленным листом железа, кто-то коряво нацарапал гвоздем: “Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг”.
— Однако юмористы здесь были и до нас, — Валерка подошел к двери и со всей силы пнул ее ногой, но не только не облегчил этим злость, а почувствовал себя еще хуже: заболел, вдобавок ко всему, и большой палец ноги. — Сволочи, — крикнул Валерка, прекрасно понимая, что его никто не слышит.
Комар вернулся к матрацу, прилег и сразу приподнялся — матрац вонял мочой. Мы молчали. Тело стал пробивать холод, с каждой минутой все сильнее и сильнее донимал голод. Живот бурчал, казалось, будто все кишки перепутались. “Уснуть бы как-нибудь”, — безнадежно подумал я. Комар все-таки прилег на матрац, устало закрыв глаза. Мне показалось, что в дверь кто-то скребется. Мы напряглись и прислушались…
— Пацаны, как вы там? — поинтересовался незнакомый голос.
— Живы, только жутко холодно и жрать хочется.
— Большой Лелик с Марго постараются вас завтра отсюда вытащить, — заверил голос. — Курнуть хотите?
— Еще бы! — радостно воскликнул Комар.
— Погодьте минуту, — крикнул голос. — Я в щель засуну между полом и дверью.
Валерка вытянул из щели сплющенную сигарету, спичку и кусочек коробка.
— Спасибо, — благодарно крикнул он. — Тебя как звать?
— Зажигалка, я в группе у Большого Лелика.
Тут послышался какой-то шум за дверью, возня, потом звук падающего тела и до боли знакомый голос Гиббона:
— Поймаю еще раз, ноги повыдергиваю!
Нам искренне стало жалко парня, который проявил к нам участие и сочувствие и пострадал из-за нас от Гиббона. Нас снова поглотила тишина.
— Кажется, мы стали популярными, — стараясь придать голосу веселость, произнес я.
— Определенно, — согласился Комар.
Мы закурили переданную нам сигаретку, вдыхая полной грудью дым.
— Комар, ты неисправимый, — негодующе воскликнул я. — Нравится тебе устраивать себе и другим трудную жизнь.
— Разве это трудная жизнь?! — сыронизировал Комар.
— По-твоему, нет?
— Для разнообразия надо все попробовать, — саркастически произнес Валерка. — Жить надо так, чтобы тебя помнили сволочи!
— Ты оригинал, — глухо воскликнул я, меня немного морозило.
— Жизнь заставляет быть таким, — Комар зевнул. — Давай спать, утро вечера мудренее.
Валерка вырубился буквально сразу. Он лежал возле меня и дрых, иногда похрапывая. Я же долго не мог уснуть, снова полезли тягостные мысли, проплыли перед глазами лица, и выползли предательские слезы. Я их не вытирал, они текли и текли.
Среди ночи я почувствовал, что у меня температура: тело горело и меня всего лихорадило. Я растолкал Комара.
— Валерка, — прохрипел я. — Мне что-то совсем худо.
Комар живо вскочил, пощупал ладонью мой лоб.
— Тебя как будто засунули в духовку.
— Возможно, только мне от этого не легче, — заскулил я. — Комар, мне совсем плохо.
— Прижимайся теснее ко мне, так будет теплее, — Валерка рукой прижал меня к себе, я не протестовал.
Через какое-то время Комар заботливо спросил:
— Ну, как ты?
— На букву Х, — честно признался я.
— Надевай, — Комар снял с себя свитер.
— Нет, — слабо запротестовал я.
— Надевай! — приказал Валерка, натягивая на меня свой свитер, но это уже не помогало.
У меня начался бред, я склонял усыновителей, ругался с Буйком, что-то доказывал Кузнечику, грозился Гуффи.
Утром Комар принялся стучать в дверь. Мне казалось, что он поотбивает себе ступни ног, и все же он добился своего, его стук услышали, и еще через какое-то время дверь изолятора открыл Гиббон и ворчливо набросился на Валерку. Комар стал доказывать этому питекантропу, что меня надо срочно отвезти в больницу.
— Не умрет, — и Гиббонище ушел, закрыв за собой дверь.
Комар набросился на дверь, колотил ее беспощадно, но все напрасно: никто не приходил, никто не открывал. Валерка от бессилия расплакался.
Дверь открылась на следующий день под вечер — вбежали Марго, Большой Лелик и Спирохета. У меня все уже было как в тумане, никакой реакции на свет.
— Вызовите врача! — отчаянно кричал Комар, его самого уже тряс колотун.
Спирохета бросилась ко мне, ощупав меня, отчаянно завопила:
— В скорую срочно! И второго также в больницу, у него температура зашкаливает за сорок.
Все вокруг загоношились, забегали. Комар склонился надо мной, когда мы уже были в скорой.
— Ты только живи, слышишь!
Я разлепил губы и тихо выдавил из себя:
— Я в порядке!
Так мы на полтора месяца с Комаром загремели в больницу. Пришел октябрь, холод и сырость затопили окрестности. Валерку хотели раньше выписать, но он уломал врача продержать его до моей выписки. Папа лично за нами приехал, всю дорогу он хмуро молчал, не проронив ни слова.
Клюшка встретила нас, как героев, радостным криком: “Комара с Сильвером привезли!” Через минуту нас обступила толпа обитателей, из которых я знал только одного Зажигалку. Он был длинный, тощий и нескладный, с большими руками и ступнями, лицо его было усыпано веснушками. Зажигалка несколько раз втихую приезжал к нам в больницу и сообщал все клюшкинские новости. От него мы узнали, что Железная Марго добилась закрытия изолятора. Клюшка по этому поводу гудела неделю, и еще я узнал, что мне дали кличку Сильвер. Это лучше, чем Хромоножка.
Папа раскидал нас в разные группы. Я попал к Большому Лелику, Валерка к Гиббону, но жили мы в одной комнате. Это уже сделала Железная Марго.
Суета и суматоха клюшкинского дня завертела, закружила нас, словно водоворот: одно, другое, третье. Целый день нас с Валеркой не трогали, меня же не покидало ощущение смутной угрозы. Комар успокаивал: “Расслабься, все нормально!” — но я держал ушки на макушке. Мне было неспокойно. Глубоко после отбоя в спальню зашли три жлоба, один из которых скомандовал:
— Пошли прописываться!
Я все понял без лишних слов, Комар спокойно встал, напялив на себя треники. Нас под конвоем повели в туалет, баба Такса дрыхла у себя в каптерке, оттуда раздавался ее могучий храп, дежурного воспитателя в помине не было видно, наверное, дрых у себя дома на кровати в обнимку с женой.
