Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2009)
Символ абсолютной театральности — Гамлет, который если и прибегает к игровому обману, притворяясь безумным, то лишь для того, чтобы полнее проявить себя и понять мир. Гамлет для Блока с юных лет — духовный спутник, модель, по которой он лепит свой облик, строит поведение.
Бывают культурные эпохи, когда театральность концентрируется, игровое начало проникает в стихи, в прозу, в стиль общения. Таков период, который потом станут называть Серебряным веком. Николай Евреинов, драматург, историк, режиссер, а главное — занятнейший человек, подлинный артист в реальной жизни, выразит игровой дух времени в своих дерзких концептуальных трактатах “Театр как таковой” и “Театр для себя”. Евреинов опишет вещество театральности, присутствующее во всех человеческих отношениях.
С осени 1906 года театр — во всех смыслах этого слова — заполняет жизнь Блока. Затея Чулкова с театром “Факелы”, который хотели открыть “Балаганчиком”, не удалась, но за постановку возьмется Всеволод Мейерхольд в театре Комиссаржевской. Это будет уже в декабре, а пока в репетиционном зале театра, на Английском проспекте, начинаются “субботы”, на которых актеры общаются с поэтами и художниками. На первой из “суббот” выступают Сологуб, Кузмин, Блок, Городецкий. А на второй, четырнадцатого октября, Блок читает свою пьесу “Король на площади”. Летом в Шахматове был написан ее черновой, прозаический вариант, а осенью некоторые монологи и диалоги переделаны в стихи.
“Король на площади” приходится по душе — и театру, и собравшимся на “субботу” гостям. Решают ставить, но — цензурный запрет: при всех мистических туманностях в пьесе видят политику. Та же участь постигнет потом и лирическую драму “Незнакомка”, законченную одиннадцатого ноября. Ей не везет по другой причине: в имени Мария, которое выбирает для себя на Земле упавшая с неба звезда, узрят намек на Богородицу. Действительно, имя выбрано не без умысла, но оно соотносимо с Девой Марией не больше, чем с Марией Магдалиной: недаром два эпиграфа из Достоевского отсылают к портрету Настасьи Филипповны — страдающей грешницы. Весь спектр женственности имеется в виду. Потом заговорят о трансформации Прекрасной Дамы в Незнакомку в мире Блока. Как всякое общее место, это в основном верно, добавим лишь, что символ “Незнакомка” — шире. Он не только противопоставлен Прекрасной Даме, но и включает ее в себя.
“Незнакомка” по сравнению с “Королем на площади” — гораздо проще и в то же время глубже. Здесь авторская мысль ни разу не высказывается прямо — она трижды разыгрывается на разных уровнях. “Три видения” — так сперва и назвал Блок эту пьесу.
Сначала в уличном кабачке Поэт произносит вдохновенный монолог о Незнакомке. Обстановка прозаичная, но поэзия живет и здесь. Некий семинарист с восторгом рассказывает собутыльникам о поразившей его сердце танцовщице, те обзывают его “мичтателем”. Один пьяница похож на драматурга Гауптмана, а другой, произносящий обрывки философичных фраз, — на поэта Верлена.
Во втором видении “яркая и тяжелая звезда” скатывается с неба и, обернувшись “прекрасной женщиной” в черном, идет по мосту. Но на земле она становится добычей некоего пошлого господина, и ее падение (смысл слова здесь раздваивается) оплакивают вместе Звездочет и Поэт. Наконец, в третьем видении действие переносится в гостиную, где собралось приличное салонное общество, чтобы слушать стихи все того же Поэта. Разговоры, идущие между гостями, неожиданно оказываются очень похожими на речи завсегдатаев кабачка в начале пьесы. (Философская ирония в сочетании с изобретательным юмором здесь очень напоминает “Балаганчик”.) Незваной гостьей является Незнакомка, но вскоре, приблизившись к занавеси окна, она исчезает. Вероятно, возвращается туда, откуда ненадолго приходила на землю.
“Видения” не просто следуют друг за другом, они выстраиваются по вертикали: от кабачка на углу Геслеровского проезда и Большой Зелениной улицы — до неба. Читатель, зритель, следя за действием, проникаясь речевым ритмом, физически ощущает движение ввысь. Пьеса по сути — о реальности идеала, о наличии в жизни высшего смысла. И смысл этот часто гнездится в “низах”, будучи ведом самым простым людям не меньше, чем образованной публике. Спустя сто лет пьеса звучит свежо и современно — и в главном и в мелочах. Даже шутка в написании слова “мичтатель” предвосхищает молодежный орфографический юмор начала двадцать первого столетия.
Понятно, что пьеса “Незнакомка” выросла из одноименного стихотворения (что было в первой редакции подчеркнуто и эпиграфом — строфой “И веют древними поверьями…”). При этом в описании героини есть такая примета: “с удивленным взором расширенных глаз”. Это уже напоминает стихи следующего блоковского цикла и их вдохновительницу — Наталью Николаевну Волохову, актрису театра Комиссаржевской.
Ее облик описан в мемуарной литературе неоднократно, приведем словесный портрет из книги М. А. Бекетовой: “Высокий тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты, черные волосы и глаза, именно „крылатые”, черные, широко открытые „маки злых очей””. И еще поразительна была улыбка, сверкавшая белизной зубов, какая-то торжествующая, победоносная улыбка”.
Наверное, права Аврил Пайман, считающая, что в ситуации, сложившейся той осенью, “Блоку необходима была новая страсть” и что “влюбленность поэта носила <…> явно литературный характер”. (Кстати, английская исследовательница опирается не только на письменные источники, но и на собственную личную беседу с Н. Н. Волоховой в 1960 году; актриса умерла в 1966 году.)
Реальная история отношений Блока и Волоховой известна по подробным воспоминаниям актрисы Валентины Петровны Веригиной и по
довольно лаконичному рассказу самой Волоховой “Земля в снегу”, опубликованному в 1961 году в “Ученых записках Тартуского университета”.
Уже на первой из “суббот” у Комиссаржевской Блок и Городецкий оказываются в компании четырех актрис: Веригиной, Волоховой, Екатерины Мунт и Веры Ивановой.
А со второй встречи сбивается тесная компания, которая собирается либо на квартире Ивановой, либо у Блоков на Лахтинской.
Блок — то один, то с Любовью Дмитриевной — часто наведывается в гримуборную Волоховой, Веригиной и Мунт. Иной раз во время спектакля. Когда можно услышать звучащий со сцены голос Комиссаржевской в “Сестре Беатрисе”: “Придите все, это час любви, а любовь безгранична…”
Такой час наступает, когда Блок, простившись с актрисами и уже спустившись по лестнице, вдруг поворачивается, поднимается на несколько ступеней и обращается к стоящей вверху Волоховой: “Я только что увидел это в ваших глазах, только сейчас осознал, что именно они и ничто другое заставляют меня приходить в театр”.
Так в записи Веригиной. А самой Волоховой запомнился блоковский комплимент, произнесенный в другой ситуации: “Когда вы говорите, словно речка журчит”.
Начинается красивая любовная игра. Ее сценой становится зимний Петербург, дорогие Блоку места, особенно связанные с созданием “Незнакомки”. Весь потенциал театральности, глубоко сидящей в поэте, находит применение. Он и актер в этом спектакле на двоих, и его постановщик. А женщина достойно справляется с ролью, подчиняясь логике “творимой легенды”, не разрушая магию.
Ее, впрочем, смущает поэтическое преувеличение в строках:
И как, глядясь в живые струи,
Не увидать себя в венце?
Твои не вспомнить поцелуи
На запрокинутом лице?
Блок легко отговаривается тем, что это условность: “Как говорят поэты: „sub specie aeternitatis”, что буквально означает — „под соусом вечности””. Волохова принимает оправдание и будет вспоминать эту латинскую формулу.
Она просит Блока написать для нее такие стихи, которые она могла бы прочесть со сцены. И немедленно, первого января 1907 года, получает их вкупе с красными розами:
Я в дольний мир вошла, как в ложу,
Театр взволнованный погас.
И я одна лишь мрак тревожу
Живым огнем крылатых глаз.
Подарок щедрый. Автор отдает свое лирическое “я”. Причем монолог от женского лица абсолютно органичен: Блок вложил в эти строки энергию того женственного начала, что живет в его музыкально-двойственной душе.
Почему же Волохова не станет исполнять этот заведомый “шлягер”? Только ли скромность мешает ей декламировать: “Люди! Я стройна!”? А может быть, она внутренне, эмоционально не отождествляет свое “я” с этим роскошным поэтическим портретом? “Тонкий стан мой шелком схвачен” — это ведь взято у Незнакомки, на роль которой Волохова теперь утверждена.
