Владимир Маканин - Погоня
Светик понимает: деньги не главное. Главное, чтобы он остановился. Лишь бы все это кончилось. Лишь бы перестали легкие эти деньги его бить (как бьет хмель) в душу и в мозги. В конце концов, у них две зарплаты. И если они будут жить дружно и экономно, то со временем наскребется и на мебель… Нет-нет, обрывать разом нельзя. Не для того она начинала новую жизнь, чтобы так быстро вернуться к прежней.
Она бродит ночью по пустой квартире. Она колеблется, она думает. Он спит на раскладушке — рядом стоит ее раскладушка. В надежде купить настоящую мебель Светик не купила никакой. Голо и пусто. Хоть ходи и аукай. Телефон стоит на полу. Телефон да две раскладушки. Полночи бродит Светик по голым комнатам. Она колеблется. Она думает. Уже брезжит утро. И все-таки Светик кладет вновь сберкнижку в карман его пиджака, так же осторожно, как и взяла. 1508 рублей. Без копеек.
В инженере Степане Разине прорезалась еще одна черта — он подбирает на улице беспалых кошек, изгнанных и голодных собак. Он тащит их в дом. Он их кормит. Он оставляет их жить в квартире, благо места пустого много. Ночью его нет дома, а утром из далекой дали доносится его голос:
— Светлана. Это я, привет. Я тебя люблю, не волнуйся! — И добавляет: — Светлана, ты не забыла ли покормить живность?
Где-то у метро он подобрал ворону с перебитым крылом. Теперь ворона долбает клювом кошек, летает кое-как по пустым комнатам и всюду гадит.
* * *— Дурацкую брошюру о летаргии, мой милый, я снесла в мусоропровод. Какая дрянь. И какая мерзкая бумага. Я все мыла после нее руки.
Пожарник пожимает плечами:
— Других брошюр нет, бабушка. Я и эту еле достал.
Старуха заканчивает пасьянс: двухколодный пасьянс сошелся. Некоторое время она любуется результатом.
— Кстати, милый, если я умру, на этот раз никакой синтетики — положишь меня в шерстяном.
— Конечно, бабушка, конечно.
— Очнувшись в гробу, я не хотела бы озябнуть.
Пожарник Волконский впадает в умиление. Он растроган.
— Бабушка! Милая! — в порыве любви кричит он. — Мне кажется, вы никогда не умрете. Вы бессмертны, бабушка!
— Очень может быть, милый. — Старуха не спорит. — Я, конечно, еще поживу… Я, разумеется, переживу еще очень многих и многих. Но иногда, милый, мне все-таки кажется, что она не за горами.
Его нет уже два дня. На третий он звонит — звонок междугородный:
— Я во Владимире, Светлана, привет!
— Привет.
— Я, понимаешь, встретился с Майей и Витей Ключаревыми — неужели не помнишь? — обаятельные люди. Они собирались на отдых во Владимир, собирались туда ехать со всем скарбом и детьми…
— И ни один таксист их не вез.
— Ну да! Свинство какое!.. Я ведь в отпуске — я отвез их, помог разгрузиться, помог устроиться, остался один и…
— И загулял.
— Вот именно. Воля пьянит. Свобода — это, Светлана, удивительное чувство…
Светик бацает телефонной трубкой. Она знает, что именно так оно и было и что он ни на грамм не лжет, — но от этого ей не легче. У нее уже нет сил все это выслушивать.
На работе она плачет. Она окунает руку в чашку с водой, смачивает крой, водит утюгом по влажной ткани и глотает слезы. Возле нее стоит облако пара — а мастер и другие девчонки-закройщицы кажутся в этом облаке нереальными и неживыми. Они движутся, как движутся тени в зыбком сне на рассвете.
Ночью она лежит одна в пустой квартире — уже третью ночь одна, — но в эту, третью ночь Светик уже не плачет. Лежит. Не спит. В ней крепнет мысль.
В городе Владимире, когда инженер уже хотел возвращаться, ему встретился обаятельный человек по имени Федор. Сибиряк. Молчун. Сама надежность и сама положительность. И говорит Федор медленно-медленно, густым басом:
— Суздаль хочу посмотреть. Из Сибири я.
— Неужели не видел Суздаля?
Сибиряк Федор качает косматой и тяжелой головой: нет.
— Так в чем же дело — едем посмотрим красу! — И инженер Разин произносит слова, которые в последнее время он очень полюбил: — Сарынь на кичку! (что означает: садись в машину и поехали! вперед!)
— Как тебя зовут? — спрашивает сибиряк.
— Степан.
— Я, Степан, с удовольствием съездил бы. Охота мне. Большая охота. Однако, Степан, денег у меня мало.
— Какие деньги, Федор, шутишь, что ли?.. Я денег не беру.
— Совсем не берешь?
— Ну разумеется… Деньги — дрянь. Сарынь на кичку! — И через минуту машина рванула на Суздаль.
Едут они лихо. С ветерком. Сидят рядом, и инженер выговаривает своему новому другу:
— Ах, Федор, да разве ж за такую красу, как Суздаль, берут деньги. И не стыдно тебе?..
— В бюро берут, — мрачно отвечает Федор.
— Но я ж не бюро. Ты же мне друг. Ты же человек. Обаятельный человек — неужели тебе не стыдно?
Федор с укором ворчит:
— Гонишь ты сильно. Смотри — права отнимут.
— Не отнимут, — говорит инженер уверенно. — У меня их еще нет.
В Суздале они осматривают кремль и церкви. Сибиряк Федор лишился слов, он только качает головой и чмокает: краса!.. Утомившись, они засели в ресторан и славно выпили. Они сидят друг против друга и чокаются:
— Будь здоров, Федя.
— Будь здоров, Степа.
Инженер вздыхает:
— Мучит, Федя, меня одна мысль. Ведь как-никак я Разин, Разин Степан, — ну подниму я народ. А дальше?.. А что дальше?
Сибиряк Федор соглашается:
— Н-да… Не вовремя ты родился.
— То-то. Давай выпьем… Только хватит из стаканов глушить. Давай стопкой — я все-таки за рулем.
Они едут осматривать могилу князя Пожарского. Инженера все мучит совесть — ему кажется, что жизнь его проходит зря. Он медленно кружит возле могилы, смотрит на барельеф, но вместо князя Пожарского ему нет-нет и вырисовывается суровый лик грозного народного атамана. «Сопляк, — говорит ему атаман. — Выпороть бы тебя. Имя мое, собака, позоришь…»
Инженер давит глубокий вздох. Ему совестно и больно — а тут еще подбегает какой-то маленький шустрый человечек и всем своим видом и суетой портит тихую и величавую минуту.
— Чего он от нас хочет? — Сибиряк Федор дергает инженера за рукав.
Инженер поглощен видениями прошлого. Но Федор опять дергает за рукав:
— Чего он хочет?
— Кто?
— Да вот этот — с кашей во рту. Пристает и пристает. По-моему, он нам, Степа, баб предлагает.
— Опомнись, Федор.
— Ей-богу, баб. И неплохих.
— Опомнись — ты в Суздале.
— Да не просто баб — пассажирок он нам навязывает.
Инженер Разин оборачивается к шустрому и вертлявому человечку — тот ни больше ни меньше устроитель экскурсий. А поодаль стоят и томятся две модные девицы: они опоздали на экскурсионный автобус. По-русски они не понимают. Англичанки.
— И куда они хотят? — спрашивает Разин.
— Молодые леди, — говорит с пафосом вертлявый, — хотели бы осмотреть Боголюбове. Ну и храм Покрова…
— Но это же значит — нам возвращаться.
Однако шустрый устроитель экскурсий не отстает:
— Я вас очень прошу отвезти их. Все-таки иностранки. Окажите им любезность… Ну как?
— Да я что — а ты как, Федор?
— Что — я?
— Ты против или нет?
Сибиряк Федор против — независимо от национальности он вообще не любит модных женщин. А главное, у них не закрываются рты. Они все время о чем-то болтают, а сибиряк Федор по природе своей молчун… Любит уединение… Природу.
Но инженера уже уговорили.
— Возьмем их, Федор, — машет он рукой. — Возьмем. Я же вижу — они обаятельные люди.
Светик встретилась с подругой Аей. После бессонной ночи Светик выглядит похудевшей и слабой — но тем тверже она изнутри.
— Больше терпеть не хочу. Я решилась.
— Будешь разводиться?
— Да.
Подруги сидят на скамейке. Прохладно. Конец сентября, и осень уже дышит в лица. Ая пригорюнилась — она так радовалась счастью Светика. Но, видно, счастье нам — не там, где ждешь.
— Может быть, еще некоторое время подумаешь? — Ая заглядывает ей в глаза.
— Я уже подумала.
— Ведь жалко.
— Было жалко. Теперь — нет.
Светик не проронила ни слезинки. Лицо ее твердо. Лицо ее даже спокойно. Все кончено.
Они приходят в суд. Судья — женщина, и когда-то Ая помогла ей обменять квартиру. Так что, может быть, судья в свой черед им поможет и даст совет.
— Это моя подруга Светлана. Она хочет разводиться. У нее мерзавец муж.
Глава 10
— Он не мерзавец, — уточняет Светик. — Он дурак.
— Не важно… Важно то, что моя подруга Светлана хотела бы с ним развестись побыстрее.
Судья спрашивает:
— В кратчайший срок?
— В наикратчайший.
Судья спрашивает:
— А он согласен?
— Конечно, — отвечает Ая. — Но тут есть тонкость — сам-то он об этом пока не знает.
