Кэтрин Райан Хайд - Любовь в настоящем времени
— Барбара! — ору я, рискуя разбудить Леонарда.
Пытаюсь запрыгнуть в джинсы обеими ногами сразу. Как же. Скачу по комнате. Вопли мои остаются без ответа. Я умом тронусь, если позволю ей сейчас сбежать. Хлопает входная дверь. Прыгаю через две ступеньки, рискуя переломать ноги. Остаюсь цел и невредим. Рвусь к двери, распахиваю настежь.
— Барбара!
Крик уносится в ночь. В ответ — тишина.
Вся улица в лунном свете. Не могу понять, куда делась Барб.
— Проклятье!
С грохотом захлопываю дверь. Пинаю ее. Пяткой, не совсем уж я идиот. Поворачиваюсь к двери спиной и грохочу уже всей ступней. Только легче от этого не становится. Тогда я с матюгами кидаюсь на дверь всем телом. И медленно сползаю по двери вниз.
Сижу на полу. Такое чувство, будто из меня откачали все содержимое. И, что характерно, мне по-прежнему плохо.
На диванчике в гостиной возится Леонард, надевает новые очки, приподнимается.
— Митч? Что стряслось, Митч?
— Ничего. Ничего не стряслось.
— Эге. Я-то вижу.
Обещаю себе никогда больше ему не лгать. Как соврал сейчас, на автомате.
— Тебе не надо ничего класть в штраф-копилку, — сообщает Леонард. — Я понимаю.
Плашмя падаю на кровать. Леонард пристраивается рядом.
— Зажги свечку, а? — просит он, сворачивается в калачик и жмется ко мне. — Спасибо. Ты такой грустный. Мне тебя жалко.
— Ничего страшного. Все хорошо.
Некоторое время мы молчим. Потом он спрашивает:
— Знаешь, что такое вечная любовь?
— Наверное, нет. Никогда об этом не задумывался.
В данный момент задумываться я вообще не в состоянии. Но даже будь мой мыслительный аппарат в порядке, я бы все равно ни до чего не додумался. Нет, не знаю я, что такое вечная любовь.
— Меня Перл научила. Это когда ты любишь кого-то так сильно, что твою любовь ничто не в состоянии изменить. Что бы ни случилось. Даже если ты сам умрешь, все останется как было. Ведь это ты умрешь, а не твоя любовь. Вечная любовь. Понимаешь меня?
Если он про меня и Барб (а у меня все сейчас сводится к этому), то нет, не понимаю. Не доходит.
Леонард садится на кровати и кладет ладошку мне на грудь — туда, где бьется сердце. Наверное, Перл тоже клала ладонь ему на сердце. Мальчишка его возраста вряд ли сам придумает ритуал вроде этого. А вдруг? Ну не знаю.
Рука Леонарда неподвижно лежит у меня на груди. От нее исходит тепло.
— Вот как я люблю тебя, Митч. Ну как? Полегче стало? — И через секунду: — Не плачь, Митч. Я не хотел.
— Ничего, ничего. Это на пользу. Спасибо тебе. Благодарю за вечную любовь. Мне теперь легче будет жить.
— Эге. Я знаю.
Когда он засыпает, я беру телефонную трубку. Осторожно-тихонечко, чтобы не разбудить мальчика.
Набираю номер ее сотового, до дома она еще наверняка не добралась.
Гудок. Еще гудок.
— Привет, Митч, — говорит Барб. — Уже уложил его?
Мы молчим. Потом она спрашивает:
— Все-таки объясни мне, почему ты так хочешь, чтобы он жил с тобой?
Всем своим маленьким телом Леонард привалился ко мне. В зыбком пламени свечи мы смотримся как один организм. Очень сложный, но единый.
Я не могу ответить. Иначе я опять заплачу.
— Я одинок, — выдавливаю я наконец. — Понимаешь?
В трубке тишина, и мне начинает казаться, что я потерял ее еще раз. Наверное, очутилась вне зоны приема.
— Конечно, понимаю, — отвечает она после долгой паузы. Голос у нее нежный. Необычно нежный. — Только я тебе ничем не могу помочь.
Тут нас таки разъединяют, и она пропадает. Я кладу трубку и жду звонка. Но она, разумеется, не перезванивает.
Я осторожно снимаю с Леонарда новые очки и подношу к свече. Стекла чистенькие, новенькие, без царапин. По сравнению со старыми очки очень легкие. В общем, то, что надо. Я кладу их на тумбочку и гляжу на спящего Леонарда.
Положив ладонь мне на сердце, он поклялся мне в вечной любви. А я всего-то навсего сводил его к окулисту и купил приличные очки. Я у него в долгу.
Задуваю свечу, поворачиваюсь к нему и крепко обнимаю.
Вечная любовь.
— Я тоже клянусь тебе в любви, дружище. — Наверное, это нечестно — выдавать такие признания, когда он спит, но примите во внимание момент. Если бы он бодрствовал, я бы рта не открыл. — Я не дам тебе ослепнуть. Сделаю все, что в моих силах.
Не успел я закончить эту фразу, как тут же возникает мысль, что обойдется мне это недешево. Во всех смыслах недешево.
Она входит в нашу контору. Все стихают.
Никто не знает, что она «ушла». Знаю только я и, наверное, Леонард, хотя мы с ним и не обсуждали этого вслух. Тем не менее с ее появлением атмосфера сразу электризуется и по всем присутствующим в комнате словно пробегает заряд. При этом никто не издает ни звука.
Кэхилл пытается поймать мой взгляд; Ханна, напротив, отворачивается.
Я будто парю в воздухе. Внутри у меня льдинки. Кружится голова. Подташнивает. Какой ужас, если она заглянула к нам исключительно по делам и в этом нет ни капли личного! Вот сейчас-то и выяснится, все между нами кончено или нет.
Барб невозмутимо рассекает тишину. Обогнув мой стол, она кладет руки мне на плечи, наклоняется и тихонько спрашивает, можем ли мы переговорить с глазу на глаз.
Мы скрываемся в кухне. На втором этаже было бы надежнее, но там моя спальня. Совсем было бы неприлично.
Я опираюсь о стойку бара. Она останавливается в шаге от меня. Я чувствую запах ее духов и шампуня. Только не раскисай. Держи себя в руках.
— Ну как ты можешь не любить Леонарда? — Такое начало разговора кажется мне очень смелым.
— Я люблю Леонарда. А как же. Он замечательный мальчишка и не может не нравиться.
— Вот это-то я и хотел узнать.
Барб оглядывается на открытую дверь кухни.
— Они сюда не войдут? Хватит у них деликатности?
— Не беспокойся.
И тут она обнимает меня и кладет голову мне на плечо. Я прижимаю ее к себе. Руки точно чужие. Дыхание тоже. Пытаюсь сглотнуть. Не получается. В горле застряло что-то основательное.
Барб поднимает голову и трется щекой о мою щеку. Ее губы касаются моего уха. Слышу ее шепот:
— Не хочу, чтобы все закончилось.
В голове у меня полный разброд. Ищу достойные слова, но это все равно что одним махом отмотать футов пятьдесят веревки из спутанного клубка.
— Я уже не могу жить так, как жила до встречи с тобой. Ты нужен мне.
Пытаюсь откинуть голову назад и посмотреть Барб в глаза, но она кладет мне на затылок руку.
— Нет. Прошу тебя. Мне очень нелегко было это сказать. Не говори ничего и не смотри на меня.
Я подчиняюсь. Становится тихо. Наши тела прижимаются друг к другу, и это сводит меня с ума. И дело тут не только в сексе — столько всего сразу навалилось. Меня охватывает чувство небывалого единения с ней, мы почти сливаемся, и проклятая разобщенность, терзавшая мне душу, исчезает.
— Я веду себя как избалованная девчонка. Ты уж меня прости. Мне кажется, ты не совсем понимаешь, во что ввязался. Но это твоя жизнь. Я так отреагировала, потому что…
Дыши, Митч. Проглоти комок. Не говори ни слова.
— …мне нравилось быть для тебя всем на свете. Молчи. Без тебя знаю, сколько в этом тупого эгоизма. Прости меня.
Барб замолкает и дышит мне в ухо.
— Молчишь, — говорит она с упреком.
— Ты сама велела.
— Ах да, конечно. Теперь можешь говорить.
Для этого еще надо собраться с силами…
Я хочу сказать: ты ведь живой человек. Я хочу сказать: как здорово, что ты ревнуешь. Я хочу сказать: ты вернулась, все остальное неважно. Я хочу сказать: наконец-то между нами все стало ясно.
Но я не успеваю произнести ни слова. Из-за двери доносится вопль Кэхилла. Никогда еще не слышал, чтобы Кэхилл так орал.
— Эй! Марти! — Тональность он явно позаимствовал у Гарри. — Это же Марти Броуд! Как делишки?
Барб отскакивает от меня. Я опускаю руки.
Слышится голос Марти:
— Э-э-э… Все в порядке.
Жизнерадостность Кэхилла явно смущает доверенное лицо мэра. Она бы любого смутила. Ведь вообще-то энтузиазма в нем ни на грош, в Кэхилле-то. Вам каждый скажет.
На пороге кухни возникает Леонард и смотрит на нас во все глаза. Как бы не брякнул лишнего при Марти.
Мысленно завязываю узелок, что с мальчиком надо серьезно поговорить.
ЛЕОНАРД, 5 лет
Это не любовь
Когда все уходят, Митч хочет побеседовать со мной. Похоже, речь пойдет о чем-то серьезном.
— Эге, — соглашаюсь я. — Ладно.
— Очень важно, чтобы ты никому не заикался насчет Барб. Ну, что она бывает здесь, что между нами что-то происходит. Никому ни слова о том, что ты здесь видел. Особенно в присутствии Гарри, Марти или кого-нибудь из подчиненных Гарри. Лучше вообще помалкивай при посторонних, чтобы не ошибиться.
— Все равно Кэхилл, Ханна и Графф уже знают.
