Джонатан Тригелл - Мальчик А
Когда, уже потом, он спросил Асендадо насчет этих сеток, тот ответил, что сетки натянуты не для того, чтобы останавливать тех, кто захочет прыгнуть. Они натянуты для того, чтобы никого не сбросили вниз.
После завтрака их снова заперли в камерах. Всех, кроме А, которого отвели на встречу с личным куратором, ЛК. С человеком, к которому, по идее, он мог обращаться со всеми своими проблемами. У него, у куратора, были толстые обвисшие щеки, лоснящиеся от йота, и сальные редкие волосенки.
— Называй меня просто «сэр», — сказал он. — Я не хочу, чтобы заключенные знали мое настоящее имя. В этом мы с тобой похожи, — он невесело хохотнул. — Только не воображай себе всякого. На этом наше с тобой сходство заканчивается.
А заерзал на стуле и молча кивнул, не зная, надо ли отвечать, а если надо, то какого ответа от пего ожидают.
— Это твое досье в нашем крыле, вроде как служебная характеристика, — сказал куратор, раскрыв папку из плотной бумага с металлическими зажимами внутри, чтобы вставлять листы. Все, что ты делаешь, подшивается сюда. Пока что твое поведение не вызывает каких-либо нареканий. Разве что за последние сутки тебя избили и перевели в другое крыло. Постарайся, чтобы этого больше не повторилось, чтобы не создавать мне лишних хлопот. — Он положил открытую папку на стол, сложил руки на груди п посмотрел А прямо в глаза. — Я, кстати, читал твое полное досье. PI я знаю, кто ты.
А почувствовал, как тошнота подступила к горлу: только что съеденный завтрак и желчь. Во рту появился противный кислый привкус.
— Но я профессионал, и выполняю свою работу профессионально, — продолжал куратор. — Поэтому независимо от омерзения, которое ты у меня вызываешь, я буду с тобой обращаться в точности так же, как с остальными своими подопечными. Но среди наших сотрудников есть и такие, которые могут и не проявить понимания. И передать информацию другим заключенным. Я уверен, что ты отдаешь себе полный отчет о последствиях.
А кивнул.
— Из-за этого твое дело хранится у коменданта. Каждый, кому захочется его просмотреть, должен сперва получить разрешение руководства. Но поскольку это само по себе необычно, оно все равно, так или иначе, вызовет подозрения. — Он немного повысил голос. Сухо, почти сердито, куратор проговорил: — Мой тебе добрый совет: держись тише воды, ниже травы, чтобы никому из надзирателей не пришло в голову проверять твое досье. Тебе все понятно? Никаких драк, никаких жалоб, работать усердно и все-таки не чересчур усердно, слушаться надзирателей беспрекословно, но и не пресмыкаться, и тогда, может быть, ты когда-нибудь выйдешь отсюда относительно целым и невредимым. Понятно?
А снова кивнул.
— Не кивай, как баран. Говори: «Да, сэр».
— Да, сэр.
— Тут у нас все сидели, вся эта мразь: Крыса, Паук, Метка, Сафари, все знаменитости, так сказать. Все прошли через Фелтхем. И знаешь, что? Они ничем не отличались от обычных мелких воришек. Но ты с твоим этим приятелем… вы учинили такое… это действительно была трагедия в масштабах страны. И не заставляй меня пожалеть ни на секунду, что я помогаю тебе здесь скрываться.
— Он скривил губы, словно хотел показать А, как будет выглядеть его рот, перекошенный в ярости. — Потому что иначе тебя разорвут на куски.
А уже в следующую секунду его лицо вновь изменилось. Он закрыл папку и отодвинул ее на край стола.
— Да, вот еще что: по распоряжению коменданта, ты продолжишь встречаться с психологом, раз в месяц. И, похоже, мне придется еще отвести тебя к стоматологу. Есть такие-то просьбы, вопросы?
А посмотрел на куратора. Тот перегнулся к нему через стол и улыбался — нарочито радушно, как будто ему было не все равно. Ему было до лампочки, А это знал. Но он знал и другое: больше помощи ждать неоткуда.
— Не знаю, получится у меня или нет, — сказал он наконец. — Вряд ли я выдержу столько лет. Я не представляю, как я это выдержу.
— Без проблем, — куратор вновь рассмеялся, все так же невесело. — Просто надо стараться. — Он нажал на кнопку, которая открывала дверь. — Надо очень стараться.
I как в Insects
Что мухи для мальчишек[19]
Когда развлекаешься, время летит незаметно. Когда ты молод. Дни буквально летели, когда А и В были вместе. Не было никакой математики, никакого правописания: пятницы были такими же, как и вторники. И хотя разных игр было навалом, команда была лишь одна.
Они встречались на том же перекрестке, где потом расставались вечером, когда надо было домой. Тот, кто приходил первым, ждал второго на выцветшей скамейке, которую поставили «С любовью и в память о Бернарде Деббсе». Однажды А, пока дожидался В, попытался замазать эти слова на медной табличке украденным красным маркером. Но выгравированные буквы впитали в себя больше краски, чем фон, и надпись, наоборот, сделалась еще ярче. Но обычно он дожидался В. Зачем тратить хорошие идеи лишь на себя. Теперь, когда у А появился друг, он обнаружил, что делать всякие штуки гораздо прикольнее вместе. Например, вырезать на скамейке ножом свои инициалы. У В был замечательный ножик «Стенли». Стоили, как он его называл.
Иногда В приносил с собой и другие инструменты, «позаимствованные» из ящика брата. Плоскогубцы, отвертки, клещи, гаечные ключи. В такие дни они бродили по улицам, выискивая, что бы такого сломать и испортить. В другие разы они просто били стекла или воровали всякие мелочи из магазинов. Однажды В притащил моток шерсти, садовый совок и старую штопальную иглу.
— Чтобы ловить угрей, — сказал он А. И не сказал больше ни слова, пока они не добрались до «места» на берегу Бирна.
А никогда раньше не был на Бирне. Он лишь наблюдал, но всегда — издалека, как вода становилась то красной, то белой. Река вытекала из Стоили, окрашенная алюминиевыми и железными солями. В местах, где течение было слабым, вода была почти черной. Например, под мостом незаконченной окружной дороги. Туда-то В и повел А, под мост. Где, как он говорил, живут угри.
Это был Бирн в самом худшем его проявлении: вялый поток мутной воды, загнанный в бетонированный капал. Его крутые наклонные берега заросли сорняками, бетон крошился, грозя обвалиться в любую минуту. Повсюду валялись комья размокшей известки, оставшейся после строительства дороги, которое заглохло лет десять назад. Течение здесь было медленным, так что каменные плиты так и остались валяться вдоль берега, почти не тронутые эрозией. А запрещалось даже близко подходить к реке на этом опасном участке. Что само по себе уже было поводом, чтобы туда пойти. Некоторые мамаши пугали своих детей, говорили им, что под мостом прячется зло. И иногда так и было.
В поднял с земли использованный гандон, подцепив его совком, и замахнулся, как будто собравшись швырнуть его в А. Тот отшатнулся. Впрочем, В и не собирался бросать в него этой штукой. Это было просто ребячество. Не как в тот раз, когда одноклассники держали А прижатым в земле и забрасывали говном из подгузников, найденных в мусорном баке. А даже не знал, что такое гандон, хотя инстинктивно он понял, что лучше, если бы эта хреновина на тебя не попала.
— Это чего, от угрей что-то? — спросил он у друга.
В рассмеялся и бросил резинку, похожую на трубку из кожи, к ногам приятеля, чтобы тот мог рассмотреть ее без опаски.
— Это презик. Резинка. Гандон.
А потыкал штуковину носком ботинка. Объяснение В ничего ему не объяснило. Он знал, что это обидное слово. Его иногда так обзывали. Стало быть, вот он какой, гандон.
— Его надевают на член, чтобы не измазаться спермой и всякой слизью, когда трахают телку, — объяснил В.
А подумал, что для таких целей эта штука явно великовата, но ничего не сказал, потому что давно уже понял, что по сравнению со своим другом он жутко наивный. Он пнул презик ногой, сбросив его в Бирн. Презик не утонул — надо думать, из-за своих отталкивающих способностей по отношению ко «всякой слизи», которой тут было более чем достаточно. Наблюдать за продвижением резиновой штуки было все равно, что наблюдать за движением минутной стрелки. Река, забитая мусором и строительными обломками, вяло несла свои воды на грани между течением и застоем. Они с В придумали кидаться в презик камнями, чтобы его потопить. Бирн поглощал камни с презрительной жадностью; в конце концов, вода всосала в себя и гандон.
— Ну, чего? — сказал В, размахивая совком. — Если мы собираемся выуживать угрей, надо нарыть червяков, и побольше.
— Выуживать угрей, — повторил А, очень надеясь, что это будет не похоже на игру «выуди яблоко», в которую он однажды играл на Хеллоуин.[20]
В выбрал место, где земля была мягкой, и начал копать, А ему помогал, используя вместо лопатки дощечку, а вместо «цеплялки» — ржавый шестидюймовый гвоздь, найденный тут же, на берегу. Червей было много: утром прошел дождь. Нарытых червей В складывал в пластмассовый колпак колесного диска — чтобы не уползли. Он попробовал разделить их на больших и маленьких, но они быстро перемешались. Один червяк был такой длинный, что когда В доставал его из ямки, он растянулся почти на фут, а потом порвался с тихим щелчком. Но даже съежившийся и разорванный пополам, это был самый длинный червяк из всех найденных. А и В аккуратно выкопали и вторую его половину, которая отчаянно пыталась зарыться поглубже и высирала съеденную землю из раны.
