Джонатан Тригелл - Мальчик А
Обзор книги Джонатан Тригелл - Мальчик А
Джонатан Тригелл
Мальчик А (Boy A)
А как в Apple
Гнилое яблоко
За такое у них бы убили: на тротуаре валялись окурки, небрежно брошенные бычки, в которых еще оставалось на пять затяжек.
Его зовут Джек. Имя он выбрал сам. Очень немногие выбирают себе имена. Пытались многие — там, у них. Но это были ненастоящие имена: так, кликухи. Которые упорно не приживались. Джек выбрал имя из книги. Из «Большой книги имен для мальчиков». Неплохо для начала. Имя простое, но классное. Этим оно ему и понравилось. Джек — на все руки мастер, Джек — чертик из табакерки, Джек — червовый валет, тыквенный Джек — фонарь, Джек — славный парень, «Юнион Джек», Джек — первый шарик в игре в шары, Джек — истребитель великанов, и еще — Джек-верхолаз, и противоугонная система кар-джек, и воздушная кукуруза «Крекер Джек». Детство не отпускает его ни на шаг: ребенка, лишенного детства — и лишившего детства другого ребенка. Да, еще Джек-Потрошитель, но об этом он вспомнил уже потом.
Рядом с ним идет Терри. Как они уже ходили, наверное, тысячу раз. Вместе, бок о бок. Но всегда — только по коридорам, и никогда — чтобы снаружи, в этом новом мире без крыши и стен. Да, Терри рядом, но Джеку все равно боязно. Яркое солнце, синее небо — а его бьет озноб. Терри ему улыбается, и эта улыбка выдает волнение; он сам старается выглядеть радостным и спокойным. Может быть, это день Терри. Не его, а Терри. Терри ждал этой минуты пятнадцать лет, делал все, чтобы это случилось — чтобы Джек вышел на улицу, залитую светом солнца.
Терри знал Джека, когда его звали совсем другим именем. Терри знает его настоящее имя, которое дали ему папа с мамой. Имя, которое он сбросил, как змея — старую кожу. И теперь эта старая кожа осталась в папке с его досье, в шкафу, в кабинете, отделанном виниловой плиткой, в Солихалле. Терри познакомился с Джеком, когда того звали попросту А, первой буквой его имени. Мальчик А, как его называли в суде, чтобы отличать от второго мальчика, В. Который был другом, сообщником, подстрекателем и, может быть, даже возмездием Джека. Он уже мертв. Впрочем, это уже не имеет значения. Предположительно — самоубийство. Повесился в камере. «Туда ему и дорога», — написали в «Sun», и вся страна возликовала. Когда Джек об этом узнал, он вообще ничего не почувствовал. Только какое-то странное оцепенение. Теперь он остался единственным, кто знал, что именно произошло в тот день, но даже ему начинало казаться, что он знает все меньше и меньше — с каждым прожитым днем, с каждой прошедшей неделей. И еще он боялся, что его тоже «раскрыли», и даже подумывал о том, чтобы разыграть острый приступ жизнерадостного дебилизма и укрыться в отделении для психов.
Джек обут в новенькие, только что из коробки, ослепительно белые кроссовки. Подарок Терри. Они так классно пружинят, такие удобные, легкие. Терри говорит, что у его сына — точно такие же. Последний писк моды. Ну, не последний, конечно. Джек уже видел такие у новеньких, причем не из самых недавних новеньких. По они все равно ему нравятся. Они стали символом этого дня, его дня. Новые, светлые и воздушные. Именно так он себя и чувствует: светло, воздушно и очень по-новому. Вокруг столько пространства. В своих новеньких «найках» он может бежать, куда вздумается, и ничто его не остановит. Он мог бы запросто обогнать Терри. По возрасту Терри годится ему в отцы. Джек смотрит на Терри: седые бачки, похожие на завитки серого дыма, ласковый взгляд, карие глаза — точно под цвет его «Сьерры». Раньше Джек часто думал о том, как было бы здорово, если бы Терри действительно был его папой. Если бы Терри был его папой, этого никогда не случилось бы — того, что случилось. И он никогда бы не смог обогнать Терри, потому что он сразу остановился бы, если бы Терри его окликнул. Джек никогда бы не кинул Терри. Никогда в жизни.
— Как ощущения, сынок? — спрашивает его Терри. — Как тебе большой мир?
— Не знаю. — Рядом с Терри он всегда себя чувствует маленьким мальчиком. Вся его напускная бравада, все попытки отгородиться, поставить заслоны — с Терри они не нужны. — Он и вправду большой.
Он вдруг понимает, что «большой мир» — это не просто образное выражение. Здесь все такое большое… Улицы широкие, дома высокие, горизонт необъятный, и даже маленькие магазинчики — все равно большие. Огромные залы с музыкальными записями и видео, пивом и куревом. Вблизи деревья кажутся зеленее, кирпичные стены — рыжее, окна — прозрачнее. Ему так хочется поделиться своими открытиями с Терри. Хочется рассказать обо всем. О том, какие они замечательные, эти мусорные баки на колесиках; о том, что у каждого дома должно быть имя, как у того дома, из прошлой жизни; о том, как покачиваются на ветру телефонные провода. Ему так хочется пожать Терри руку, сказать «спасибо», обнять его крепко-крепко, задыхаясь от волнения и восторга, и чтобы Терри тоже обнял его и помог ему побороть страх.
Но он говорит только:
— Да, он большой.
Они проходят мимо мусорного контейнера, выкрашенного в ослепительно желтый цвет. Цвет подсолнухов. Джек помнит, что такие контейнеры были обычно набиты дерьмом и битыми кирпичами, но в этом контейнере лежит только старое кресло. Может быть, думает Джек, мусорные контейнеры набиты дерьмом только в Соли-халле; впрочем, мухи, вьющиеся над креслом, видимо, не теряют надежды, что дерьмо не замедлит явиться.
Это Терри предложил поставить машину и пройти последние два-три квартала до нового дома Джека пешком. Водитель подгонит машину к дому, синюю «Камри», с наклеенным сбоку значком такси. Буквы на номерном знаке складываются в слово «МИР». Джек считает, что это хороший знак. Добрый знак — как они говорили в детстве. До «происшествия», как это называл приставленный к нему психолог. МИР означает, что все устроилось, прошлое позабыто, перемирие заключено, прощение получено, амнистия объявлена, и жизнь начинается заново.
«Камри» — это уже их третья за сегодня машина. Они с Терри заметали следы, хотя их вроде бы никто не преследовал. Газетчики знают, что его должны освободить. В «Sun» была публикация с подзаголовком: «Скажите людям, куда он направляется, и пусть общественность с ним разберется». Терри говорит, что это просто погоня за дешевой сенсацией; что большинство людей убеждено, что он уже отбыл свое наказание. Терри напоминает ему, что последняя его фотография, появлявшаяся на страницах газет, была сделана очень давно. Что его случай — особый, что его имени нет в картотеке учета преступников. Его нельзя отследить. Даже сам Джек до последней минуты не знал, куда они едут.
— Это большой город. — Вот все, что сказал ему Терри. — Толпы людей, незнакомые лица, тем более, когда в городе столько студентов. Тебя никто не заметит и не узнает. Никто даже не будет присматриваться.
Терри объяснил, что можно было бы подобрать место получше, с условиями, наиболее подходящими для Джека. Но им надо было соблюсти условие анонимности, и, что самое главное, надо было решать все быстро. Если бы Джек задержался в тюрьме, все могло бы перемениться. Скажем, случились бы перестановки в министерстве внутренних дел, и не исключено, что Джеку пришлось бы сидеть в заключении еще лет десять.
Машина стоит у кирпичного дома под номером 10. Два чемодана в багажнике вмещают в себя выдуманную жизнь. Жизнь человека по имени Джек Барридж. Джек Барридж только что вышел из заключения, отсидел свой последний из нескольких сроков за угон автотранспортных средств. Его дядя Терри нашел ему комнату и работу. Джек Барридж никак не связан с шумихой, поднятой в прессе. Джек Барридж чувствует себя гусеницей, уже превратившейся в куколку: сейчас у него начинается новая жизнь, о которой он даже не знал, что такая бывает — не смел даже надеяться, что такое бывает.
Водитель в «Камри» — полицейский из отдела защиты амнистированных. Он настоящий профессионал; даже если ему противно, он не выдает своих чувств. Сидит с абсолютно каменным лицом. Молча кивает Терри, который подводит Джека к двери, легонько подталкивая его в спину. Джеку кажется, что если бы не эта рука у него на спине, из которой в него изливается сила, он бы точно не одолел эти несколько ступенек. Терри — его полицейский куратор по УДО, условно-досрочному освобождению, его единственный друг, и теперь еще — дядя. Он мог бы быть и самим Господом Богом. Когда-то давно, когда Джек был мальчишкой, хотя сейчас он об этом не помнит, Джек был уверен, что Терри и есть Господь Бог. Рука Терри — это рука искупления, рука, протянутая тонущему ребенку рука, которая спасает, и сейчас эта рука стучит три раза в зеленую дверь. Зеленую, как кожица сочного яблока «Гренни-смит».
Дверь открывает женщина.
— Привет, это мы, — говорит ей Терри. — Это Джек, мой племянник. Джек, это миссис Уоллн.
Она говорит:
— Просто Келли, — и пожимает Джеку руку. Это достаточно крупная женщина, но рука у нее тонкая и изящная. Наверное, наследие стройнофигуристой юности. Она, кстати, не старая. Ей, наверное, чуть за тридцать. Тридцать два, тридцать пять — где-то так. Ее глаза, сами по себе голубые, из-за ярких теней кажутся почти зелеными. Она безотчетно чиркает взглядом по промежности Джека и приглашает их с Терри в дом.
