Мэтью Квик - Серебристый луч надежды
А потом, в четвертой четверти, «Джайентс» набирают семнадцать безответных очков подряд, и болельщики «Иглз» потрясены.
В овертайме Плаксико Бёрресс перехватывает пас, прыгнув выше Шелдона Брауна, заносит мяч в зачетную зону, и «Джайентс» покидают Филадельфию с победой.
Смотреть на это невыносимо.
— Вам лучше не возвращаться к шатру: этот козел наверняка будет там поджидать, — говорит Скотт, когда мы выходим со стадиона.
Мы прощаемся со Скоттом и вслед за толпой идем к метро.
У Джейка есть билеты. Проходим через турникеты, спускаемся на платформу и впихиваемся в битком набитый вагон.
— Нет места! — кричат нам, но Джейк протискивается в зазор между телами, а затем втягивает и меня.
Мы стоим вплотную друг к другу, он дышит мне в спину, а другие пассажиры упираются в плечи. Двери наконец закрываются, и мой нос почти касается стекла.
Все вокруг потеют, распространяя резкий запах пива.
Мне неприятно в такой тесноте, но я не жалуюсь. Скоро мы подъезжаем к остановке у здания муниципалитета.
Выходим из вагона, минуем еще один турникет, поднимаемся в центр города и идем по Маркет-стрит, мимо старых универмагов, новых отелей и торгового пассажа.
— Хочешь посмотреть на мою квартиру? — спрашивает Джейк, когда мы останавливаемся у станции метро на перекрестке Восьмой улицы и Маркет-стрит, откуда я могу доехать до Коллинзвуда через мост Бена Франклина.
Очень хочу, но сейчас я устал, и не терпится добраться до дому, чтобы еще немного потренироваться перед сном.
— В другой раз, если ты не против, — говорю я.
— Конечно, — отвечает он. — Хорошо, что ты рядом, братишка. Ты сегодня показал себя настоящим фанатом «Иглз».
Киваю.
— Передай папе, что на следующей неделе «Птички» обязательно отыграются и порвут Сан-Франциско!
Снова киваю.
Джейк неожиданно сгребает меня в охапку:
— Я люблю тебя, братик. Спасибо, что заступился за меня там, на парковке.
Я говорю, что тоже его люблю, и Джейк уходит дальше по Маркет-стрит, горланя «Вперед, орлы, вперед» во всю силу легких.
Я спускаюсь в подземку, вставляю в разменник мамину пятерку, покупаю билет, просовываю его в турникет, снова спускаюсь, выхожу на платформу и задумываюсь о том мальце в футболке «Джайентс». Сильно ли он плакал, когда узнал, что побили его отца? Удалось ли ему вообще попасть на матч? На скамейках сидят еще несколько человек в футболках «Иглз». Все сочувственно кивают, видя на мне футболку Хэнка Баскетта.
— Чертовы «Птицы»! — кричит какой-то человек в дальнем конце платформы и пинает урну.
— Чертовы «Птицы», — шепчет рядом со мной другой, качая головой.
Приходит поезд, и я становлюсь сразу у дверей; вагон скользит в сумерках через реку Делавэр по мосту Бена Франклина, а я смотрю на очертания города, и в голову снова лезут мысли о плачущем ребенке. Мне ужасно гадко от них.
Выхожу в Коллинзвуде, пересекаю открытую платформу, спускаюсь по ступенькам, провожу билетом по турникету и неторопливо иду домой.
Мама сидит в гостиной, попивая чай.
— Как папа? — спрашиваю.
Она качает головой и кивает на телевизор. По всему экрану расползлись трещины, словно паутина.
— Что случилось?
— Твой отец бросил в телевизор настольную лампу.
— Из-за того, что «Иглз» проиграли?
— Не совсем. Он взбеленился в конце четвертой четверти, когда «Джайентс» сравняли счет. Окончательный разгром он досматривал уже в спальне, — отвечает мама. — Как твой брат?
— Нормально, — говорю. — А где папа?
— В кабинете.
— Ясно.
— Мне жаль, что ваша команда проиграла.
Это она просто из любезности говорит, ясное дело.
— Все хорошо, — откликаюсь я, а потом спускаюсь в подвал и тренируюсь несколько часов, пытаясь забыть о маленьком плачущем болельщике «Джайентс», но он никак не выходит из головы.
Отчего-то я засыпаю прямо в подвале, на коврике. Снова и снова мне снится драка, только во сне вместо мальчика фанат «Джайентс» приводит с собой на матч Никки, и на ней тоже футболка «Джайентс». Всякий раз, как я отправляю Стива в нокаут, Никки прорывается через толпу, бросается к здоровяку, поддерживает его голову, целует в лоб, а потом поднимает глаза на меня.
— Ты чудовище, Пэт. Я больше никогда не смогу полюбить тебя, — говорит она перед тем, как я убегаю.
Я плачу и пытаюсь избежать драки с этим фанатом всякий раз, как воспоминание вспыхивает в голове, но управлять собой во сне я способен не более, чем наяву, когда увидел кровь на руках Джейка.
Просыпаюсь от звука закрывающейся двери и вижу свет, просачивающийся в оконца над стиральной машиной и сушилкой. Поднимаюсь по ступенькам и не верю своим глазам: спортивные страницы.
Я ужасно расстроен дурным сном, но это всего лишь сон, и, несмотря на все случившееся, отец по-прежнему оставляет спортивные страницы, и это после одного из самых разгромных поражений в истории «Иглз».
Так что я делаю глубокий вдох, снова позволяю себе надеяться и начинаю тренировку.
Любительница крепких словечек
Я сижу в «Кристал лейк» вместе с Тиффани. Мы за тем же столиком, что и в прошлый раз, едим одну порцию хлопьев с изюмом на двоих и пьем горячий чай. По пути сюда мы молчали; ничего не говорили, ожидая, пока официантка принесет молоко, миску и коробку с хлопьями. Сдается мне, наша с Тиффани дружба из тех, что не требуют много слов.
Глядя, как она зачерпывает ложкой коричневые хлопья с засахаренным изюмом и подносит ее к розовым губам, я пытаюсь понять, хочу ли рассказать ей о происшедшем на матче «Иглз» или нет.
Уже два дня меня неотступно преследуют мысли об этом мальчишке, который плакал и цеплялся за ногу своего отца, и непреодолимое чувство вины из-за того, что я ударил здоровяка-фаната «Джайентс». Маме я ничего не рассказал, зная, что такая новость ее огорчит. Отец не разговаривает со мной после поражения «Иглз», а Клиффа я увижу только в пятницу. К тому же начинает казаться, что никто, кроме Тиффани, не способен понять меня. У нее вроде такая же проблема — вспыльчивый характер, который она не может контролировать, как тогда, на пляже, когда Вероника невзначай упомянула при мне ее психотерапевта.
Я смотрю на Тиффани. Она сидит сгорбившись и поставив локти на стол. На ней черная юбка, отчего волосы кажутся еще чернее. С косметикой перестаралась, как обычно. Вид у нее грустный. Сердитый. Она не похожа ни на кого из моих знакомых, потому что не носит вечно улыбающуюся маску, которую надевают другие, когда знают, что на них смотрят. Со мной она не пытается ничего из себя изображать, поэтому я доверяю ей больше, чем другим.
Тиффани вдруг поднимает на меня глаза:
— Ты не ешь.
— Извини. — Я опускаю взгляд на столешницу, ее пластиковое покрытие играет золотистыми искорками.
— Меня за обжору примут, если я буду есть, а ты только смотреть.
Я погружаю ложку в миску и, капая на искрящуюся поверхность стола, отправляю в рот горку набухших от молока хлопьев с изюмом.
Жую.
Проглатываю.
Тиффани кивает и снова выглядывает в окно.
— На матче «Иглз» случилась одна неприятная штука, — говорю я и тут же жалею об этом.
— Слышать не желаю ничего про футбол, — вздыхает Тиффани. — Я его ненавижу.
— Это не совсем про футбол.
Она по-прежнему смотрит в окно.
Слежу за ее взглядом и убеждаюсь, что там ничего интересного, только припаркованные машины. А затем выпаливаю одним духом:
— Я ударил человека, очень сильно — даже от земли оторвал. Думал, что убил.
Тиффани переводит взгляд на меня. Она прищуривает глаза и слегка улыбается, точно готова расхохотаться.
— Ну и как?
— Что — как?
— Убил?
— Нет. Нет, что ты! Он потерял сознание, но потом очухался.
— Тебе непременно надо было его убить? — спрашивает Тиффани.
— Не знаю. — Ее вопрос ставит меня в тупик. — То есть нет! Конечно же нет.
— Тогда зачем так сильно ударил?
— Он сшиб с ног моего брата, и у меня что-то вспыхнуло в голове. Как будто я покинул свое тело, а оно само делало что-то такое, чего мне не хотелось. И я об этом вообще ни с кем не говорил. Надеялся, ты выслушаешь, чтобы я мог…
— Зачем этот человек свалил твоего брата?
И я выкладываю ей всю историю, от начала до конца, не забыв упомянуть, что сын этого здоровяка теперь не выходит у меня из мыслей. До сих пор перед глазами стоит эта картинка: мальчишка цепляется за отцовскую ногу, хочет спрятаться, всхлипывает, явно боится. Еще я рассказываю ей про свой сон — тот, в котором Никки прибегает на помощь фанату «Джайентс».
— Ну и что? — говорит Тиффани, когда я заканчиваю.
— Что — ну и что?
— Я не понимаю, чего ты так расстроился?
Секунду кажется, что Тиффани разыгрывает меня, но она продолжает сидеть с абсолютно невозмутимым видом.
