Лола Лафон - Маленькая коммунистка, которая никогда не улыбалась
Перед последним снарядом можно три минуты отдохнуть, Надя падает на стул, пьет воду, спина у нее взмокла от пота. Бела стоит поодаль, кажется, о чем-то спорит с организаторами соревнований. Хотя в зале жарко, девочки из команды стали вдруг натягивать тренировочные штаны… Надя старательно разминает ноги. И тут появляется незнакомый мужчина в сером костюме, подходит прямо к ней, грубо хватает за руку, обдает кислым дыханием. Надя напрягается всем телом, неуверенно зовет Белу, окруженного такими же серыми костюмами, потом кричит громче, пробует вырваться, но не тут-то было. Бела тянется к ней, упирается изо всех сил, но серых костюмов слишком много, они всем скопом на него навалились, детка, я здесь, сейчас мы все уладим, только за ревом и свистом толпы Наде голос тренера не слышен. Фотографы, сбившись в кучку, пытаются напоследок еще раз щелкнуть румынок – те гуськом идут к выходу, не оборачиваясь и не спеша, под эскортом серых костюмов.
В тот воскресный день комментаторы всех стран твердили, не в силах этому поверить: «Такого еще нигде и никогда не видели. Нигде и никогда. Румынские гимнастки покидают чемпионат. К сожалению, в отсутствие Нади ее золотая медаль автоматически переходит к Нелли Ким».
Их загнали в автобус, потом затолкали в частный самолет. Наверное, все так потому, что готовятся к войне, поежившись, говорит Дорина. Кто-то из девочек тихо плачет в своем кресле, другие играют в карты. Стюардессы тут нет, есть только неизменная и очень сейчас возбужденная «переводчица». Бела садится рядом с Надей, впереди и позади них серые костюмы. Тренер кладет ладонь на теплую руку ученицы, тихонько сжимает, в горле у него стоит комок, маленькие, но твердые Надины пальчики обхватили его большой палец, но держится Надя спокойно, Надя ему верит. Пилот объявляет: три тысячи, нет, пять тысяч, нет, мне сообщили, что в аэропорту нас ждут десять тысяч человек! Потому что министр спорта объявил по радио в прямом эфире: мы никогда не позволим советским нас унижать! Наш Товарищ велел привезти домой обиженную девочку, покончить с ее мучениями, вступиться за наше национальное дитя, нашу героическую Надю! Самолет останавливается, все бегут к трапу – взбудораженные, оскорбленные, потрясенные: где она, мы ее укроем, убережем, больше никто ее не обидит, мы ее согреем и защитим.
ДЕКРЕТ 770: МЕРТВЫЕ ИЛИ ЖИВЫЕ«Мы были страной детей», – говорит Мадалина Л., румынка, университетская преподавательница, с которой я познакомилась в Париже. А потом объясняет, что имеет в виду вовсе не коммунистических пионеров в парадной форме и белых перчатках, этих мини-солдат, которых обязывали проявлять энтузиазм, нет, она вспоминает о том, как без всякого стеснения в автобусе целовали чужих детей.
«Их брали к себе на колени, осыпали подарками, даже если сами были последними бедняками. Детишек так поддерживали, так во всем поощряли, что некоторые из них непременно должны были хоть в чем-то отличиться, как, например, Раду Постэвару, пятилетний дирижер, гастролировавший по всему миру[30]. Оказаться ничем не особенным было драмой. А не рожать детей – преступлением, но это, я думаю, вам известно.
Декрет 770… Это было… им была развязана война против женщин… В 1966 году Чаушеску запретил аборты и контрацепцию: Вождю вождей необходимы были новые поколения, воспитанные на его идеологии. Несколько лет это работало, в 1969-м родился двадцатимиллионный гражданин Румынии, многочисленных детей, родившихся в те годы, прозвали “декрецеями” (decreteii). Но к 1973 году рождаемость перестала расти, потому что женщины изворачивались как могли, хотя получить заграничный паспорт в то время стало почти невозможно. А потом Чаушеску взбрело в голову выплатить все внешние долги страны, и вы знаете, к чему это привело – к продуктовым нормам. Попробуйте-ка прокормить детей в таких условиях… нет, никак было невозможно. Мы… мы боялись, что они начнут умирать с голоду, понимаете? И тогда… Некоторым везло, они знакомились с приезжавшими в отпуск болгарками или польками, те знали, что у нас делается, и тайком передавали нам противозачаточные таблетки. Мы принимали эти таблетки как попало, мы не могли прочитать инструкцию, мы… Я не могу… об этом рассказывать, простите. Если случалось забеременеть, это было… Доходило до того, что они вытаскивали… его… плод… руками… Столько умерших женщин… Которые истекли кровью у себя дома на кухне, я…»[31]
Мадалина надолго замолкает. Я предлагаю продолжить разговор в другой раз. «От этого ничего не изменится», – шепчет она и после паузы снова начинает говорить:
«Как вам объяснить, ну как? Я говорю “война” потому что… Они ведь были мужчинами, эти доктора, которым платили, чтобы надзирать за женской утробой. И награждали, если в цеху оказывалось много беременных работниц, опять же начальников-мужчин. Для того чтобы выявить всех женщин с несколькими неделями беременности и помешать им сделать аборт, милиционерам было приказано читать в больницах медицинские карты…
Знаете, чего я не могу простить вам, людям с Запада? В 1974 году ООН предложила Румынии, которая, видите ли, “сумела справиться с демографическим кризисом”, председательствовать на Всемирной конференции по народонаселению! Ну и Надя, хоть и не имела ко всему этому никакого отношения, стала частью постоянной рекламы образцового Ребенка. Только ведь, понимаете, ирония судьбы в том, что и сама она, повзрослев, не избежала контроля со стороны государства: ее, как и всех нас, проверяла “менструальная полиция” – врачи, которые каждый месяц осматривали женщин прямо на рабочем месте и требовали, чтобы они рожали еще, еще и еще.
В 1984 или 1985 году, сейчас уже не помню, в каком именно из наших городов это случилось, женщина умерла от последствий аборта. И Секуритате[32] заставила семью устроить панихиду перед заводом, выставив труп этой женщины напоказ – для примера. Для примера!.. Они и живых выставляли напоказ, как ту же Надю: везде были открытки с ее изображением, с “отчетом” о ее победах. Из нас, что из мертвых, что из живых, извлекали пользу».
ПЕРЕДЕЛАТЬ ЗАНОВОЧетвертого марта 1977 года, в 21 час 22 минуты, город содрогнулся[33]. Вот только после вы нигде бы не нашли снимков развалин: СМИ совсем или почти совсем не будут показывать развороченный Бухарест, ни один журналист не станет расспрашивать уцелевших, какой им запомнилась ледяная ночь с «красным, будто кровь, небом», ночь, когда землетрясение превратило столицу Румынии в место массового уничтожения людей. Катастрофу старательно обходили молчанием, и населению страны, столкнувшемуся с этим беспредельным молчанием, оставалось лишь догадываться, лишь представлять себе, насколько тяжкая случилась беда. В десятках репортажей показывали Чаушеску, склонившегося над благодарными за внимание к себе ранеными. Но на самом деле, посещая больницы, Товарищ ни одному из выживших в катастрофе не подал руки и требовал, чтобы все и всех вокруг него продезинфицировали.
Разрушение города стало отправной точкой для его перекройки. Воспользовавшись случаем, Гений Карпат начал сносить целые кварталы, потому что «эта вонючая мерзость» – крестьянская Румыния – была ему противна. Тогда уничтожали не только деревни, но и любые следы деревенской жизни в Бухаресте. Вся страна должна была стать городом, где просматривается каждый угол.
После трагедии прошло всего несколько дней, еще слышались стоны погребенных под завалами, а Чаушеску уже приказал начать работы…
Мы с Надей вспоминаем серию фотографий, появившуюся в румынской прессе того времени: они с Дориной, улыбаясь, позируют перед объективом в темно-синих рабочих комбинезонах, с лопатами в руках.
– Вы помогали разбирать завалы?
– Нет. Меня тогда не было в Румынии, я уезжала на соревнования за границу и вернулась несколько дней спустя.
– Значит, эти фотографии – сплошная подделка! «Образцовая девочка помогает восстанавливать страну»…
Она перебивает меня:
– И что? Теперь делают то же самое, и называется это «пиар», разве не так? Я, как только вернулась, стала навещать раненых! Знаете, мы никогда не сдвинемся с места, если вы не поймете двух-трех вещей. Все спортсмены, которые побеждают на соревнованиях, становятся политическими символами и рекламируют систему. Тогда – коммунизм, сегодня – капитализм. А у вас… (На том конце провода смешок, как мне кажется – ехидный.) Даже в те времена фирмы, которые спонсировали ваших спортсменок, записывали в контракте, что девочки обязаны краситься, появляться на публике в платьях, а не в спортивных костюмах и так далее. По-вашему, так лучше, это более… современно?
