Марсело Фигерас - Камчатка
Чтобы дополнить картину, скажу, что на кухню бабушка и носа не показывала, поскольку считала себя гостьей. Мол, готовить должны хозяева. Но это не мешало ей высказывать свое мнение о блюдах, которые подавала на стол мамой. Привычный распорядок наших семейных трапез резко менялся. Обычно мама приносила еду, и папа, как и положено преданному мужу, самоотверженно набрасывался на кушанья первым; я пассивно сопротивлялся, а Гном лопал все без разбору, точно бегемотик из рекламы закусочных «Пампер Ник».[35] Но бабушка все поставила с ног на голову. Действовала как опытный провокатор.
– Что это? – спрашивала бабушка, тыкая вилкой в коричневое варево на своей тарелке.
– Гуляш, – отвечала мама слегка дрожащим голосом.
– Венгерское блюдо, – пояснял мне папа, и в следующий же момент бабушка хищно пикировала на меня:
– Знаешь, как «гуляш» с венгерского переводится?
– Нет, бабушка.
– Разогретые объедки!
Да, наша бабушка мазалась мерзким кремом, нещадно цементировала свою прическу лаком для волос, вечно старалась поспеть за модой и не знала, что такое тактичность, но в то же самое время она была умна и образованна. И язык у нее был подвешен что надо. Она им владела, как плеткой-девятихвосткой: попадала сразу по нескольким больным местам.
Папа с мамой из кожи вон лезли, чтобы предотвратить катастрофу. Когда назревал конфликт – например, после того как бабушка захватила телевизор в единоличное пользование, лишив нас и сериалов, и мультиков, и даже «Субботы с супергероями», – родители ради сохранения хрупкого мира пытались компенсировать нам ущерб. Немедленно предлагалось поиграть в «Стратегию», почитать новые комиксы, сходить в кино или понырять в бассейне. Все, что можно было получить немедленно, мы вытребовали, а на остальное нам выдали долговые расписки. Но когда наступил субботний вечер, родители уже исчерпали весь свой кредит. Они не могли предложить нам больше того, что имелось на даче, а мы тем временем заподозрили, что львиная доля долга останется невыплаченной.
Тут был подан ужин. В том числе гуляш.
Вскоре после этого раздался свисток, извещающий о конце первого тайма. Хозяева поля ретировались в раздевалку при счете ноль – два в пользу гостей, с ощущением, что проигрыш неотвратим.
Когда мы желали маме спокойной ночи, наши голоса звучали почти виновато. Мы оставляли ее наедине с дикими львами. И с вонючим сыром.
Мы с Гномом всегда знали, что мама и бабушка Матильда не очень-то ладят. Но никогда столько часов не видели их вместе. На днях рождения по крайней мере можно было на что-нибудь отвлечься. Однако в эту субботу мы прозрели. Сеанс интенсивного общения с бабушкой Матильдой не оставил почвы для сомнений. К нашему изумлению, и на маму нашелся криптонит.
36. Чудовища
Нам долго не спалось. Легко ли обо всем забыть и погрузиться в дрему когда папа ночует у нас, мы с Гномом ютимся вдвоем на узенькой кровати, а мама попала на растерзание бабушке Матильде? Несмотря на поздний час, в наших головах роились мысли.
– Бабушка невыносима, – заявил я.
– Ты так серьезно думаешь? – спросил папа, все еще надеявшийся на благоприятный исход эксперимента.
– У бабушки полная сумка кремов, – оповестил Гном. – Бабушка пшикает на волосы «Флитом».
– А может, подождем, пока она заснет, и приведем сюда маму? – предложил я.
– Значит, сунешься в логово чудовища? – поинтересовался папа.
– Никаких чудовищ не бывает! – завопил Гном и, прижавшись ко мне, задрожал, как лист на ветру.
– А мне некоторые чудовища нравятся, – сказал я. – Франкенштейна жалко. Дракула в старых фильмах смешной. Но Мумию боюсь.
– Ты о какой Мумии? Которую Борис Карлофф играет?
– Нет, из «Титанов на ринге»! Когда Ана сводила меня на этот фильм, я после этого спал со светом.
– Включите свет! – потребовал Гном.
– Один раз, когда мы были в Санта-Роса-де-Каламучита, я подумал, что меня покусал вампир, – не унимался я. – Помнишь, я пришел и тебя разбудил? Неужели не помнишь?
– Честное слово, не помню.
– Смотрю, у меня на шее что-то странное, вроде как два укуса рядышком. Во всех комнатах темно, все спят, ветер воет…
– Включите свет!
– Подхожу к твоей кровати, трясу тебя за плечо: «Папа, папа, меня вампир укусил…»
Папа расхохотался.
– А ты и ухом не повел! Правда-правда!
– Чудовищ не бывает! Их нету! Нету!
– Вообще-то чудовища есть, – сказал папа. – Но вампирских клыков у них обычно не бывает. И головы у них самые обыкновенные – не на винтах держатся. Дело не во внешности. Кто творит зло, тот и есть чудовище.
– Лопес Рега, – сказал я.
– Да, например.
– Морж Онганиа.
– Тоже.
– И бабушка Матильда.
– Оп-па! Надо ж хоть немножко чувствовать нюансы.
– Бабушка хорошая! – возмутился Гном.
– Есть чудовища-тяжеловесы, а есть легковесы, не такие опасные, – пояснил папа.
– Но она маму обижает! – возразил я.
– Это еще не означает, что бабушка маму не любит.
– Нельзя одновременно любить человека и обижать его.
– Ошибаешься. Многие люди обижают тех, кого любят.
– Ну это полоумные какие-то!
– Бабушка не полоумная! – завопил Гном.
– Я знаю, это нелогично, но факт остается фактом, – сказал папа. – Некоторые люди пытаются командовать теми, кого любят. Или обходятся с ними строго, чтобы жизнь медом не казалась. Или внушают им, что они слабые, плохие, глупые и любви не стоят. Такие люди причиняют много вреда, но, в сущности, они несчастны. Они ведь боятся, что их разлюбят и бросят.
– Бабушка боится, что мама ее бросит?
– В некотором роде.
– Значит, бабушка не знает маму.
– В этом я с тобой согласен.
– Дурак, разве бабушка маму не знает! – вскричал Гном. – Она ее в животике носила!
Я стал расспрашивать папу о прошлом бабушки Матильды (обычно думаешь, что бабушки и дедушки так и родились старенькими), и он мне кое-что рассказал. Эту историю, заодно с тем, что я выяснил уже на Камчатке, я изложу в следующей главе.
37. Ледяная дама
В главном все версии совпадают: бабушка Матильда не была матерью нашей мамы.
Я не хочу сказать, будто она не была ее родной матерью. Как отметил Гном, мама побывала у бабушки в животике, а это единственное необходимое условие для выдачи свидетельства о материнстве. Нет, я говорю о более тонкой градации. Женщина может зачать, выносить, родить ребенка и выкормить его грудью; может покупать ему одежду, водить его в школу, не пропускать ни одного школьного спектакля с его участием; может оплатить его обучение в университете, дать ему кров и так далее, пока он не создаст собственную семью. Большинство женщин, которые все это делают, – матери в полном смысле слова. Но некоторые, совершая все положенные действия, ведут себя как-то неубедительно. Играют роль, чтобы перед людьми не было стыдно. Все делают напоказ. В их поведении нет той беззаветности, которая отличает настоящую мать.
Дедушка был человек покладистый, большой трудяга, почти незаметный рядом с громогласной, спесивой бабушкой. Ради ее прихотей он был готов в лепешку расшибиться. Судя по всему, дедушка пришел в этот мир для того, чтобы делать деньги. Достаточно разбогатев, он хотел было расслабиться и пожить в свое удовольствие, но бабушка не позволила – с ее точки зрения, это было бы безответственно.
Если дедушка и питал к жене нежные чувства, то тщательно их таил – ведь бабушка не считала сантименты обязательным атрибутом счастливого брака. А любовь к дочери дедушка проявлял в жалких мелочах, словно из пипетки отмерял, – и всегда тайком от бабушки, которая любое проявление чувств считала признаком вульгарности и угрозой для воспитательного процесса. Дедушка умер сорока восьми лет, когда маме было семнадцать. Он был еще молод, но напряженный труд на фоне дефицита любви обычно токсичен. Когда у дедушки не выдержало сердце, он был владельцем нескольких процветающих фирм – представительства «Крайслера», автосервиса – и кругленьких сумм, лежавших в нескольких банках. Бабушка заключила, что дедушка выполнил свои договорные обязательства по брачному контрасту, и выкинула его из головы.
Овдовев, бабушка почти перестала появляться в собственном доме. Много путешествовала, в основном по Европе. А если и приезжала в Буэнос-Айрес, то вечно где-то порхала: чаепития, театр, канаста, многочисленные поклонники, которые иной раз по возрасту скорее годились в женихи маме. Бабушка отнюдь не пыталась скрывать эти отношения от дочери. Поклонники заезжали за ней домой или запросто заглядывали, чтобы вручить подарок – цветы, коробку конфет, ожерелье. Поначалу мама открывала им дверь, но вскоре забастовала. Обязанность принимать и складировать подарки была возложена на горничную Мэри.
Бабушка была достаточно проницательна и понимала, что многие видят в ней лишь выгодную партию: недвижимость, фирмы, банковские счета. А поэтому всем, кто предлагал ей руку и сердце, она отказывала. Но у нее не хватало душевной чуткости, чтобы подметить, как болезненно воспринимает дочь ее юных женихов. Они уже ссорились из-за бабушкиной привычки как бы случайно продефилировать по комнатам в нарядах а-ля Брижит Бардо или Клаудиа Кардинале, когда к дочери заходили друзья. Перепалки были яростными и безрезультатными. Бабушка отстаивала свое право одеваться как захочется, бывать где захочется и встречаться с кем захочется. Она подумала, что дочь вызывает ее на состязание, и твердо решила ее перещеголять. Но та добивалась лишь одного – чтобы мать была для нее настоящей матерью.
