Филип Дик - Разбитый шар
— Да не переживай ты так, — сказал Фрэнк.
Попыхивая трубкой, он прошествовал обратно в студию и закрыл дверь.
Джим ставил на полку записи, принадлежавшие радиостанции, когда сзади его окликнула Пэт.
— Привет, Джим.
— Здоро́во, — ответил он, не отрываясь от своего занятия.
Она вошла в кабинет. Одета, как всегда, лучше всех, подумал он, бросив взгляд на туфли: высокие каблуки, ремешки на лодыжках. На ней был красновато-песчаного цвета костюм, простая шляпка, через руку переброшено пальто. Какие красные губы, подумал он. Фигура у нее чудесная, но он-то понимал, что она срисована с рекламы лифчиков. Профессионально сделанная фигура — тут в ход шли проволочные обручи, конусы, ремни. Все слишком подчеркнуто, слишком устремлено вверх.
— Во сколько ты встал? — спросила она. — Утром.
— Где-то в десять.
— Я решила, что тебе нужно выспаться. Не стала тебя будить. Записку мою видел?
— Нет. Спешил смыться.
— Я там тебе написала, чтоб ты позавтракал. В холодильнике яичница с беконом была. И пообедать бы мог — в морозилке бифштекс рубленый лежал.
— Если честно, я видел записку, — сказал он. — Но хотелось побыстрее уйти.
— Почему?
Она подошла, пола пальто почти касалась его плеча. Совсем рядом — ее изящно, безупречно гладкие ноги, дотронуться до которых было настоящим блаженством.
— Потому что мне и без того скверно было, — ответил он.
— Заметку в «Кроникл» видел?
Ссыпав содержимое ящика стола в коробку, он приготовился нести свои вещи вниз.
— Я машину на стоянке такси оставил, — сказал он. — Как бы не оштрафовали.
— Забираешь все свое?
— Ну… да.
Он потащил коробку по коридору к лестнице. Пэт последовала за ним.
— Тебе помочь? — предложила она.
— Сам справлюсь.
— Поезжай на лифте.
— Привычка.
Он вернулся и углом коробки ткнул в кнопку лифта.
— У тебя сегодня выход в свет?
— Да, — ответила она.
— Хорошо выглядишь. Когда ты купила этот костюм?
— Он у меня давно.
Лифт приехал, и Пэт подержала дверь.
— Со мной не спускайся, — попросил он.
— Почему? — Она успела заскочить в лифт, нажала на кнопку, и лифт поехал вниз. — Подержу тебе дверь машины.
Когда лифт спустился, она вышла первой. Он вынес свой груз на улицу, к машине. Как и следовало ожидать, номерной знак уже изучал полицейский, решая, следует ли оштрафовать водителя. Его мотоцикл наклонно стоял у обочины. Коп уже потянулся руками в перчатках к блокноту и карандашу.
— Это по работе, с радиостанции, — объяснил Джим, держа на весу коробку и доставая ключи. — Записи, тексты.
Полицейский разглядывал его.
— Мы всегда здесь грузимся, — сказал Джим.
Пэт открыла дверцу, и он, запихнув коробку на заднее сиденье, быстро обошел машину и сел за руль.
— Тут стоянка такси, — сообщил ему коп.
— Сейчас уезжаю, — Джим завел двигатель.
Полицейский покачал головой и вернулся к мотоциклу. Навалившись всем телом на педаль газа, он с ревом умчался и исчез в потоке автомобилей.
— Придется снова подняться, — сказал Джим.
Он забыл шляпу и анацин.
— А вдруг он вернется?
— Не сразу же, — сказал он, выключая двигатель.
Они пошли обратно, наверх, на этот раз пешком. В здании было холодно и пусто, лестница была погружена во мрак. Пэт стала надевать пальто, он помог ей.
— Страшно здесь ночью, — сказала она и взялась за перила.
— За то, что разрешила остаться у тебя, — спасибо.
— Мне хотелось… Я хотела, чтобы мы…
Она смотрела вниз, на ступеньки.
Наверху, на этаже радиостанции, через стеклянное окно студии звукозаписи она подала знак Фрэнку Хабблу. Он вышел, и она спросила:
— Боб не появлялся?
— Нет — с тех пор, как ты сюда в последний раз заходила, — ответил он.
Джим пошел за шляпой и анацином, а она позвонила Бобу Посину домой.
— Не отвечает, — вздохнула она, повесив трубку.
— Деньги зарабатывает, — сказал Джим.
Они спустились по лестнице. На машине под стеклоочиститель было вложено уведомление о штрафе.
— Вернулся, — сказала Пэт.
— Может, он, а может, собрат его, — Джим яростно швырнул шляпу и упаковку анацина к остальным вещам.
— Нужно было переставить ее, когда он тебе сказал.
— Надо же, — выдавил он, пытаясь взять себя в руки. — Ни во что больше верить нельзя.
— Ты всегда бесился, когда тебя штрафовали.
Он сунул уведомление в карман.
— А ты не бесишься? На десять баксов нагрели. Ни за что, ни про что.
— Остынь, — сказала Пэт.
— Спокойной ночи.
Джим полез в машину.
— Постой, — колеблясь, сказала она. — Мне не хочется, чтобы ты вот так уезжал. Может быть, переведешь меня через улицу? Вреда от этого не будет.
Он бросил взгляд на другую сторону улицы. Почти все магазины уже закрылись, в них было темно, значит, она собралась не туда. Открыт был коктейльный зал «Раундхаус». Вот что она имеет в виду.
— В бар? — спросил он.
— Нет, — сказала она, передумав, — забудь.
— Почему бы и нет?
Он взял ее за руку. В самом деле, почему бы и нет, подумал он, не отпуская ее.
— Нет, не надо, — сказала она.
— Если уж сошло, что я остался у тебя на ночь…
Автомобили остановились на красный свет, и он повел ее через улицу на другую сторону.
— То это и подавно сойдет, — добавил он.
Она нервничала.
— Очень похоже на свидание. Как будто ты снова пригласил меня куда-то.
— А я и пригласил, — сказал он, крепко держа ее за руку.
Вырвавшись, она быстро прошла несколько шагов. Ее каблуки стучали по тротуару.
— Я просто боялась — ты в таком состоянии, как бы ты поехал? Врезался бы еще во что-нибудь. Я бы себя винила.
— Поступай, как знаешь, — сказал он, распахивая двери бара.
Собрав всю силу воли, он не стал оглядываться. Двери захлопнулись, и он оказался внутри — один. «Раундхаус» представлял собой небольшой элитный бар, где из напитков подавалась в основном вода, а цены были куда выше, чем позволял его карман. Обычно он обходил это место стороной. Сиденья в кабинках были обтянуты красной кожей, прибитой латунными гвоздиками. В баре сидело довольно много женщин, все они были хорошо одеты. В глубине автомат играл танцевальную музыку — струнные и духовые. Воздух был тяжелый. Курили и говорили тут, казалось, все.
Он немного постоял, и двери за его спиной открылись — Пэт вошла. Лицо ее было бледно.
— Пойдем за столик, — сказал он и повел ее в кабинку.
В нем вдруг с пугающей силой проснулась надежда, и он весь напрягся. Когда он помогал ей снимать пальто, у него тряслись руки.
— Волнуешься? — спросила она, коснувшись его запястья.
— Нет, — сказал он, садясь напротив нее. — Просто сейчас с ума сойду.
— У тебя большие ожидания? Не жди ничего особенного, очень тебя прошу. Я просто хочу посидеть и выпить.
Подошла официантка.
— Что ты будешь? — спросил Джим у женщины, сидевшей напротив него.
— Да закажи мне что-нибудь, что я допью до конца.
Она сложила руки на сумочке. Ей хотелось шотландского виски или бурбона, только не сладкого коктейля. От сладких напитков, если их перебрать, ей становилось плохо — он помнил, как по утрам отпаивал ее томатным соком и кормил яйцами всмятку и сухариками, чтобы она смогла встать с постели.
Он сделал заказ.
— Помнишь, как на Новый год мы заехали в Сосалито[39], в плавучий кабачок… Ты тогда туфлю потеряла. Сидела на обочине, и тебя было не затащить в машину.
— Нужно, наверное, позвонить Хабблу и попросить его отправить Боба сюда, если тот появится.
— Да брось ты эти церемонии, — сказал он.
— Это не церемонии. — Принесли напитки, и она взяла свой. — Ты считаешь, я играю, кокетничаю?
— Да нет, — ответил он.
— А я ведь именно этим и занимаюсь.
— Ты о прошлой ночи?
Он выпил.
— Все только хуже стало, — сказала она. — И мне не легче, чем тебе. Ужасно себя чувствую, жить не хочется.
Она уже почти опустошила бокал — когда ей было тяжело, она пила, а сейчас им обоим было нелегко.
Джим взял серую, большую, как для трубки, керамическую пепельницу, стоявшую у его локтя, как и на всех остальных столиках, и стал рассматривать ее. Подняв взгляд, он увидел, что Пэт стоит.
— Пойду, позвоню. Закажи мне еще.
Она шла плавно, как будто не касаясь пола. Через руку у нее было переброшено пальто. Оно ниспадало в лад ее прямой осанке. Она шла, высоко подняв голову, выпрямив шею. При этом она, очевидно, вполне отдавала себе отчет, куда ступают ноги — он ни разу не видел, чтобы она споткнулась.
— Ну что, дозвонилась? — спросил он, когда она вернулась.
— Все не отвечает.
Она подняла новый бокал.
— Наверное, рекламу Полоумного Люка читает.
