Ирада Вовненко - Влечение. Истории любви
Ангелина Витальевна удалялась в номер, она уставала за длинный жаркий день, а на разобранном диване ее ожидал любимый Кортасар.
В один из таких вечеров к Соне подошел лже-Листьев, в руках его была бутылка шампанского и два бокала на тонких извитых ножках. Соня удивленно поздоровалась, неожиданно смутившись своего почти обнаженного тела – четыре цветных треугольника, смешные бантики, разгоряченное тело, живая плоть. Он сел рядом. Откупорил бутылку. Поднял плоский камень и подбросил несколько раз вверх.
Взволнованная и возбужденная, Соня выпила залпом фужер вкусного новосоветского шампанского и потом сразу – еще один. «Ну и что такого, – подумала она несколько самоуверенно, – что про него болтают всякую ерунду, это от зависти...»
Лже-Листьев положил смуглую, поросшую темными волосками руку ей на тонкое колено. Помолчал значительно, потом хорошо поставленным голосом произнес красивое:
– Вечер нежный. Сумрак важный. Гул за гулом. Вал за валом. И в лицо нам ветер влажный бьет соленым покрывалом...
– Это стихи? – глупо спросила Соня.
– Мандельштам, – ответил мужчина, – стихи. Нравится? Бери еще. Маком бровки мечен путь опасный... Что же мне, как янычару, люб этот крошечный, летуче-красный, этот жалкий полумесяц губ?..[5]
– Ну и как нас зовут? – спросил он, погладил ее по теплой щеке и обвел кончиком пальца контур рта.
– Соня, – пробормотала Соня.
– Привет, Соня, – засмеялся лже-Листьев; его рука со щеки переместилась на нагретый девушкин затылок, пару минут поиграв с длинными локонами, красиво растрепанными. Он накрутил их на свое запястье, Соня взвизгнула от боли, тогда он неторопливо вытащил из кармана нечистый клетчатый носовой платок и с силой запихнул ей в рот. Кричать она более не могла, слезы боли полились из глаз, захлюпало в носу, стало трудно дышать. Соня очень испугалась, не дышать оказалось очень страшно, с силой закрыла глаза. Может быть, подумала она на границе реальности, мне повезет, и я сейчас умру.
Она уже лежала, распластанная, на камнях, лже-Листьев расстегнул ширинку курортных белых штанов и грубо вломился между ее бедер. Соня не умерла.
Немного придя в себя, она вытащила мерзкий платок изо рта, склонилась, и ее вырвало, чуть позже – еще раз. На дрожащих ногах подошла к морю, зачерпнула нагретой соленой воды, умыла лицо, прополоскала рот, снявши поруганный купальник, смыла кровь с загорелых ног.
Лучше бы мне все-таки умереть, подумала еще раз отстраненно и деловито, зашла в воду, поплыла. На каком-то расстоянии, таком значительном, что огни города казались далекими планетами, неизвестно существующими ли на самом деле, она перестала грести и легла на спину.
Мягкая южная ночь была добра к ней, вечное мудрое море поддерживало нежно. Соня заплакала, прощаясь с собой прежней, обрывая все нити, не оставляя никому никакой надежды.
* * *Примадонна была божественна; казалось, она поет о несбывшейся судьбе каждой женщины в этом зале. Софья, много лет назад запретившая себе возвращаться в прошлое и за любимым человеком, и за кумиром детства, рыдает навзрыд, и непонятно, сможет ли она успокоиться хоть когда-нибудь.
Закрывает лицо руками. Овальные камни браслета приятно холодят пылающую кожу.
* * *На берегу, не найдя на привычном месте дочь, взволнованно металась Ангелина Витальевна. Увидев маму, Соня из воды бросилась к ней. До утра они просидели обнявшись, будто бы боялись потерять друг друга.
Давясь слезами, Соня рассказала о том, что произошло.
Ангелина Витальевна успокаивала, умиротворяла ее, заварила крепкого чаю, поила с ложечки. Поглаживая опущенную темноволосую дочкину голову, поведала о своем первом свидании, крайне неудачном. Как и многие, восемнадцатилетняя девчонка мечтала, что это будет красиво и романтично, как в индийском кино. Познакомилась с взрослым парнем, он уговорил ее поехать за город и мельком лишил девственности – в комнате, где ночевали его друзья, несколько человек. «Индийское кино» продолжалось не более пяти минут, кроме боли, она ничего не ощутила. Такое начало надолго отбило желание заниматься любовью. И только с Сониным отцом она почувствовала себя женщиной.
Соня перестала всхлипывать, Ангелина Витальевна, обняв дочь правой рукой, сняла с левой массивный браслет, желтые камни сверкнули в свете настольной лампы.
– Это подарок твоего отца, – негромко произнесла она, – на счастье тебе, я верю, а ты?
– И я верю, – ответила Соня, осторожно прикасаясь к топазам.
Сережу она не видела после возвращения с юга ни разу. Любимую певицу не слушала тоже. Было больно и невозможно, как самому себе отгрызть пальцы.
Много времени отдавала учебе, стремилась стать лучшей, оказавшись настоящей перфекционисткой. Любую свою статью отрабатывала до блеска, любую работу делала безупречно. Ее тексты, то бесконечно чувственные, то аскетически строгие, публиковали с удовольствием известные издания. Когда все получалось, она ощущала себя примадонной – настоящей королевой, властительницей дум и хозяйкой сердец. Отвергала любые предложения со стороны мужчин даже познакомиться, даже поговорить, даже в кафе, даже классически встретиться под часами.
Стала отличной журналисткой, работала в лучших изданиях и вот уже более пяти лет возглавляет свой собственный журнал.
А что происходило в Сонином сердце?
Нет, она не была счастлива, вернее, ее преследовало какое-то чувство обделенности, которое сменялось внутренним ощущением предчувствия счастья. Ощущение, пришедшее к ней невозможно рано.
* * *– Возьмите, пожалуйста, – негромко говорят слева, и ей на колени мягко ложатся бумажные платочки, чуть пахнет лавандой из распечатанной упаковки.
– Не надо, право, – смогла выговорить Софья, – спасибо...
– Как вы тонко чувствуете музыку, – уважительно говорит темно-серый костюм, – а это же очень умеренный вариант. Представляю, что с вами было бы на концерте Николая Баскова в Кремле. Говорят, он недавно там пел президенту... – Мужчина улыбается, желая рассмешить понравившуюся ему девушку.
Это смешно, и Софья смеется.
Наклонившись, сморкается в бумажный платочек, стараясь делать это максимально тихо.
– У меня, наверное, ужасный вид, щеки в потеках туши и маленькие красные опухшие глаза? – спрашивает у костюма, нарушая разом все свои многолетние правила.
– Здесь темновато, чтобы разобраться с нюансами, – вдумчиво отвечает ей костюм, – но я предлагаю после концерта сходить куда-нибудь что-нибудь съесть, и вот там, при свете ламп, я бы проинформировал вас более детально.
Софья смеется опять, второй раз за день вспоминая, сколько же лет назад ей было так смешно.
– Да вы просто огонь, а не девушка, – замечает темно-серый костюм.
На сцене Образцова выходит на бис, и еще раз. Поклонники кидают к ее ногам роскошные букеты, падающие на сцену с различимым стуком.
«Вот это настоящая Примадонна, – думает Софья, не отводя глаз от певицы, которой она восхищалась много лет, – она находит в себе самой яркую радость и непреодолимую силу, будто бы черпая их из баночки с гримом, чтобы каждый день выходить на сцену и щедро делиться с восторженными зрителями. Вот что значит – быть настоящей женщиной, это – осознавать, что свобода и счастье – ты сама».
Софья крутит на руке браслет, желтые топазы царапают нежное запястье – ничего страшного.
– А что вы говорили насчет поесть? – уточняет Софья.
– Так вы не против? – радуется темно-серый.
– В «Стейк-хаус» хочу, – говорит девочка в блестящем платье, задумчиво почесывая нос мизинцем. – Надеюсь, здесь нет вегетарианцев?
– Нет, – честно отвечает ей Софья.
– Не знаю, – честно отвечает ему Софья, – могу я немного подумать?
Откидывается на удобную спинку кресла. Торопиться некуда. Все необходимое у нее есть. Свобода и счастье внутри.
«Теряя веру, ты никогда не увидишь чуда, не переживешь его. Открой свой мир, и тогда в него обязательно постучатся...»
– Послушайте, никаких елок! Я не грузовое такси, в конце концов, – возмущаюсь я и защищаю подступы к своему такси от высокого мужчины в распахнутой дубленой куртке и ярком полосатом шарфе. Он атакует, одновременно разговаривая по мобильному телефону, зажатому между плечом и ухом. Говорит сложное:
– Почему я должен тебя учить? Выдержанная «зрелая» говядина имеет более выраженный вкус. Такое мясо вывешивают, не обертывая, в специальные помещения со строго контролируемой температурой и влажностью, чтобы естественные ферменты, содержащиеся в мясе, изменили структуру тканей. Этот способ становится все менее популярным, так как выдержанные туши значительно теряют на «выходе», и оно, разумеется, дороже! Но мне нужна именно такая говядина, и лучше всего французская Limousine, четырехнедельной «выдержки»...
