Ален Боттон - Искусство путешествовать
Луиза ответила в том духе, что находит абсурдной мысль принимать Флобера за китайца или араба. Неудовлетворенный такой реакцией, через несколько дней он пишет ей очередное письмо, в котором возвращается к теме еще более эмоционально и не без раздражения: «Я в такой же мере древний человек, в какой — ваш современник. Во мне не больше от француза, чем от китайца. Концепция родины, неизменно сводящаяся к императивному требованию жить на клочке земли, отмеченном на карте, допустим, красным или синим цветом, и, несомненно, испытывать жгучую ненависть к тем, кто имеет несчастье жить на зеленых или черных участках, всегда казалась мне чем-то узколобым, зашоренным и невыносимо глупым. Я предпочитаю считать себя братом по духу всему живому на земле, будь то жираф, крокодил или же человек».
При рождении у нас нет выбора, всех нас разбрасывает по миру по прихоти ветров судьбы. В то же время любой из нас, как и Флобер, обладает свободой воссоздать собственную идентичность в соответствии с наработанной душой и разумом системой ценностей и предпочтений. Устав принадлежать к народу, к которому относимся по рождению (из флоберовского «Лексикона прописных истин»: «Французы. — Быть ф. — большая честь, особенно когда смотришь на Вандомскую колонну»), мы можем бежать, можем переметнуться в другой лагерь, можем почувствовать себя бедуином в куда большей степени, чем нормандцем. И тогда нас будет приводить в восхищение долгая езда верхом на верблюде, бьющие в лицо порывы знойного иссушающего хамсина, мы будем чувствовать себя как дома в кафе, где совсем рядом, у нас на глазах будут испражняться ослы, а мы, не обращая на все это внимания, будем предаваться тому, что Эдвард Лейн называл «безнравственными и распущенными разговорами». Когда Сократа спросили, откуда он родом, мудрец не сказал, что родился в Афинах, но назвал себя человеком мира. Флобер был родом из Руана (города, судя по его юношеским воспоминаниям, утопавшего в буквальном смысле слова в дерьме, города, добропорядочные обитатели которого «тупо дрочили» по воскресеньям со скуки), но судя по всему, Абу Шанаб, Отец Усов, мог к этому добавить: «И немного из Египта».
IV. Из любопытства
Место: Мадрид.
Гид: Александр фон Гумбольдт.
1Как-то раз по весне меня пригласили на конференцию в Мадрид. Заседания были запланированы на три дня и заканчивались в пятницу ближе к вечеру. Раньше мне в Мадриде бывать не доводилось, а о достопримечательностях этого города (которые, судя по всему, не ограничивались музеями) я был немало наслышан. В общем, я решил задержаться еще на несколько дней. Организаторы конференции забронировали мне номер в гостинице на каком-то широком и шумном бульваре в юго-восточной части города. Окна номера выходили во двор, в который время от времени выходил покурить невысокий человек, чем-то напоминавший мне Филиппа II. Дымя сигаретой, он зачем-то постукивал носком ботинка по маленькой, обитой железом дверце, если я правильно понял, винного погреба. В пятницу вечером я вернулся в гостиницу довольно рано. Сообщать принимавшим меня людям о том, что я собираюсь задержаться в Мадриде, показалось излишним: не хотелось беспокоить их и заставлять проявлять положенное в таких случаях гостеприимство, которое зачастую оказывается вымученным и не вполне искренним и от которого и гости и хозяева только испытывают дискомфорт и неловкость. Впрочем, принятое решение означало и то, что в этот вечер мне придется обойтись без нормального ужина: возвращаясь пешком в гостиницу, я вдруг ясно понял, что у меня не хватит храбрости заглянуть ни в один из окрестных ресторанов — мрачных, темных заведений со стенами, обшитыми деревянными панелями, с окороками, свисающими с потолка. Очень уж мне не хотелось рисковать показаться смешным и вызвать лишний интерес, а то и снисходительное сочувствие. В общем, я съел пакетик чипсов с паприкой из гостиничного мини-бара и, посмотрев новости по спутниковому каналу, завалился спать.
Наутро я проснулся как будто после долгого летаргического сна — с ощущением, что мои жилы если не закупорились, то изрядно заилились не то сахаром, не то песком.
Сквозь розово-серые виниловые занавески пробивался солнечный свет, через окно в комнату прорывался уличный шум. На столике я обнаружил несколько журналов со справочной информацией по городу, кроме того, в моем распоряжении имелись два путеводителя, которые я привез с собой. Все вместе, пусть и каждый по-своему, они, словно сговорившись, утверждали, что столь многообразное и восхитительное явление, как Мадрид, только и ждет своего исследователя, готовое поделиться с заезжим наблюдателем памятниками, соборами, музеями, фонтанами, площадями и улицами с великолепными магазинами. Тем не менее обещанное великолепие, о котором я столько читал и слышал, вызывало у меня почему-то скорее апатию и, как следствие, недовольство собой: слишком уж разительный контраст возникал между моим нежеланием куда-либо идти и что-либо смотреть и ожидаемыми в подобной ситуации восторгами путешественника, предвкушающего удовольствие от созерцания местных красот. Я с ужасом понял, что больше всего на свете мне сейчас хочется не идти гулять по городу, а забраться обратно в постель и позвонить в авиакомпанию, чтобы поменять билет на ближайший рейс домой.
2Летом 1799 года двадцатидевятилетний немец, которого звали Александр фон Гумбольдт, отплыл из испанского порта Ла-Корунья в дальнее путешествие: он направлялся в длительную экспедицию, целью которой было изучение малоисследованных территорий Южноамериканского континента.
«Сколько я себя помню, мне всегда страшно хотелось побывать в тех местах, где еще почти не ступала нога европейца, — писал он затем в своих воспоминаниях. — Я часами рассматривал географические карты и штудировал дневники великих путешественников. Моим восторгам не было предела, а желание отправиться в дальний путь становилось просто непреодолимым». Этот молодой немец сделал все для того, чтобы желанные путешествия принесли максимально возможную пользу науке. Сам он отличался завидным здоровьем и силой, а помимо отличной физической формы, мог похвастаться и немалыми познаниями в биологии, геологии, химии, физике, а также в истории. Еще в годы учебы в Геттингенском университете он подружился с Георгом Форстером — известным ученым-натуралистом, сопровождавшим капитана Кука в его втором путешествии. Специализировался молодой Гумбольдт на системах классификации животных и растений. Едва окончив университет, начинающий ученый стал искать способ уехать в дальние неизведанные края. План экспедиции в Египет и Мекку рухнул в последний момент, но вот в 1799 году Гумбольдту улыбнулась удача: его удостоил аудиенции Карлос IV, король Испании. Молодому ученому удалось убедить монарха выделить необходимые средства и отправить его в исследовательскую экспедицию в Южную Америку.
Путешествие Гумбольдта затянулось на пять лет. Вернувшись, он обосновался в Париже и в течение последующих двух десятилетий составлял научный отчет по материалам, собранным за время экспедиции. Им был написан тридцатитомный труд, в итоге озаглавленный как «Путешествие в экваториальные районы Нового континента». Объем произведения как нельзя лучше отражал количество и глубину произведенных Гумбольдтом исследований. Перечисляя его заслуги, Ральф Эмерсон позднее писал: «Гумбольдт был одним из чудес света — таким, как Аристотель, Юлий Цезарь или же прозванный „изумительным“ Джеймс Криптон, — одним из тех людей, которые иногда появляются среди нас, словно для того, чтобы продемонстрировать всем подлинные возможности человеческого разума, его истинную мощь и разносторонность. Он был одним из тех, кого называют универсально развитыми и образованными людьми».
Во времена Гумбольдта Южная Америка все еще оставалась для европейцев во многом неизведанной землей. Веспуччи и Бугенвиль побывали в основном в прибрежных районах континента. Кондамин и Бугер исследовали бассейн Амазонки и перуанские горы, но точных карт этих и других территорий все еще не существовало, а информация о флоре, фауне и геологических особенностях ландшафтов была скупой и далеко не полной. Мало было известно и об образе жизни населявших эти края индейцев. Гумбольдт коренным образом изменил ситуацию. Он преодолел пятнадцать тысяч километров как вдоль побережья, так и далеко в глубине континента. За это время ученый собрал коллекцию из тысячи шестисот различных растений и впервые описал более шестисот новых видов. Карта Южной Америки была им основательно подкорректирована, причем основывался Гумбольдт в этой работе на показаниях точных хронометров и секстанов. Он исследовал земной магнетизм и впервые вывел закономерность изменения величины магнитного склонения: чем дальше наблюдатель находится от полюсов, тем слабее интенсивность магнитного поля. Он впервые дал описания каучукового и хинного деревьев и зафиксировал необычные свойства этих растений. Он нанес на карту реки и протоки, связывающие водные системы Рио-Негро и Ориноко. Он измерял давление на разных высотах и исследовал взаимосвязь высоты над уровнем моря и типа растительного покрова. Он изучал обряды и ритуалы племен, населявших бассейн Амазонки, и постигал закономерности связи между ландшафтом, природной средой обитания и особенностями культурных традиций местных жителей. Он сравнивал соленость воды в Тихом и Атлантическом океанах и заложил основы теории морских течений, обосновав тезис о большей зависимости температуры моря от скорости и направления переноса водных масс, чем от широты, на которой находится точка наблюдения.
