Виктория Токарева - Сальто-мортале (сборник)
– Что с тобой? – заметила Кира.
– Умираю…
– Да брось ты…
– Налей мне в ванну горячую воду, – попросил я, чтобы отослать ее от себя.
Она побежала в ванную и запела. Я слышал плеск воды и ее голос.
Потом она вошла и спросила:
– Тебе как лучше, чтобы я ушла или осталась?
Мне хотелось, чтобы она ушла, но сказать это было невежливо.
– Как хочешь…
– Тогда я пойду.
Кира хлопнула дверью и побежала вниз по лестнице. Я лежал и какое-то время слышал ее шаги. Слабая тень сожаления качнулась во мне, оттягивая меня от равнодушия.
Я закрыл глаза. Меня снова потянуло в глубину океана, но я снова не мог в него погрузиться. Мне опять что-то мешало. Телефон. Он звонил беспрестанно, как будто испортился контакт.
Я протянул руку, нащупал телефон и взял трубку. Я поднес ее к уху и услышал голос Тамары. Мы жили в одном подъезде, и Тамарин голос звучал так громко, как будто она стояла здесь же и кричала мне в ухо. Она кричала, чтобы я повез ее завтра по всем фирменным магазинам: «Ванда», «Власта», «Лейпциг» и «Ядран».
Соленая волна накрыла меня с головой. Я выплюнул воду и сказал:
– Но ведь «Лейпциг» и «Власта» через дорогу.
– Ага… – заорала Тамара, будто я подкинул сухой хворост в ее костер. – «Ванда» – в центре. А «Ядран» – на выезде из Москвы. На полпути к Ленинграду.
Тамара молчала. Ждала. Я должен был ей что-то ответить.
– Ладно, – ответил я. – Если не умру…
Я положил трубку. Отдыхал. Боль куда-то ушла. Я ощущал ее как воспоминание о боли.
Может быть, цианистый калий в сочетании с яблочным джемом дает какое-то нейтральное соединение. А скорее всего Гарика просто надули. Система «я – тебе, ты – мне» оказалась ненадежной.
Я закрыл глаза и поплыл в обыкновенный сон. Меня по-прежнему чуть покачивало на волнах, но мой плот шел к берегу.
Я уже знал, что не умру. Иначе кто же повезет Тамару по магазинам…
Уж как пал туман…
– Челку поправь! – приказала Ирка.
– Как? – виновато поинтересовалась Наташа.
– Как, как, Господи! – расстроилась Ирка, вытерла руки о фартучек и задвигалась вокруг Наташи. Двигалась она легко, прикосновения у нее были легкие, и пахло от нее французскими духами.
Ирка обладала тем типом внешности, о котором говорят: «Ничего особенного, но что-то есть». У Ирки было все: она работала в Москонцерте, в нее были влюблены все чтецы и певцы, ездила за границу – то за одну, то за другую. Собиралась замуж – у нее были наготове три или четыре жениха.
Наташа обладала тем типом внешности, о котором говорят: «Вроде все хорошо, но чего-то не хватает». То, что все хорошо, считала Наташина мама и еще несколько доброжелательных людей, остальная часть человечества придерживалась мнения, что чего-то не хватает. Со временем доброжелательные люди примкнули к остальной части человечества, верной осталась только мама. Она говорила: «У тебя, Наташа, замечательные волосы, к тебе просто надо привыкнуть».
– Сиди прямо! – приказала Ирка.
Она вышла из кухни, потом вернулась с французскими духами. Ирка не жалела для Наташи ни духов, ни одного из своих женихов, но это никогда ничем не кончалось. Певцы пели песни советских композиторов, чтецы читали: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..» Фокусники показывали фокусы со спичками.
Не веря больше в эстрадный жанр, Ирка раздобыла где-то настоящего мужчину, который плавал в Баб-эль-Мандебском проливе и ходил с ружьем на медведя.
– Щас я тебя пофурыкаю, – предупредила Ирка.
– Не надо…
– Понимала бы! – Ирка заскакала вокруг Наташи, опрыскивая ее из пульверизатора.
– Не надо. – Наташе жаль было духов, которые назывались «Char noir», что в переводе означает «Черная кошка». – Все равно ничего не получится.
– Неизвестно, – возразила Ирка. – Он строил ГЭС, не помню какую, в труднейших условиях. Строитель лучшей жизни. Про таких Пахмутова песни пишет, а он к нам живой придет.
– Может, не придет? – с надеждой спросила Наташа.
В это время позвонили в дверь.
Наташа вздрогнула и посмотрела на Ирку, Ирка – на Наташу, выражение лиц у обеих на мгновение стало бессмысленным. Потом Ирка метнулась в прихожую, и оттуда послышались голоса.
Наташа сидела на низкой табуретке посреди кухни и не знала, что делать.
Она окончила консерваторию, умела петь с листа и писать с голоса, могла услышать любой самый низкий звук в любом аккорде. А здесь, на Иркиной кухне, она чувствовала, что это никому не надо и она не в состоянии поменять все то, что она может, на то, чего не может.
Наконец отворилась дверь и вошел настоящий мужчина, строитель лучшей жизни.
Наташа успела заметить, что рубашка у него белая и некрахмальная, лежит мягко… Волосы русые, растут просто, а лицо неподвижно, будто замерзло, и на нем замерзло обиженное выражение.
– Знакомьтесь, – сказала Ирка.
– Толя. – Строитель протянул руку.
– Наташа. – Она пожала его жесткие пальцы и посмотрела на Ирку.
– Садитесь, – непринужденно руководила Ирка.
Толя сел и прочно замолчал. Иногда он поднимал глаза на стену, а со стены переводил на потолок.
– Скажите, – начала Ирка, – вы действительно плавали в Баб-эль-Мандебском проливе?
– Ну, плавал, – не сразу ответил Толя.
– А как, как, как? – обрадовалась Ирка.
Толя очень долго молчал, потом сказал:
– В скафандре.
– А зачем? – тихо удивилась Наташа.
– А надо было… – недовольно сказал Толя.
– И на медведя ходили? – Ирка не давала беседе обмелеть.
– Ну, ходил…
– А как вы ходили?
Ирке надо было подтвердить, что в ее доме настоящий мужчина.
– С ружьем, – сказал Толя.
– Страшно было? – тихо поинтересовалась Наташа.
– Не помню. Я давно ходил.
Ирка тем временем подала кофе.
– Я коньяк принес, – сказал строитель, – на лестнице поставил.
– Почему на лестнице? – Ирка подняла брови.
– Не знаю, – сказал строитель, и Наташа поняла, что он постеснялся.
Ирка вышла на лестничную площадку и увидела возле своей двери бутылку.
– Могли стащить, – объяснила она, вернувшись.
– Ага… – беспечно сказал строитель.
– А вы есть хотите? – тихо спросила Наташа.
– Ужас! – сказал Толя, и всем стало весело.
Когда половина бутылки была выпита, Толя первый раз посмотрел на Наташу и сказал:
– Вчера попал в одну компанию, там такая девочка была… И парень с ней в кожаных штанах. Вам бы он не понравился.
– Почему? – спросила Наташа.
– Потому что вы серьезная.
«Как раз понравился бы», – подумала Наташа, но ничего не сказала.
– Ну, ну… – Ирка обрадовалась, что Толя заговорил.
– Он пижонить начал, говорит: в каждом человеке девяносто процентов этого… Ну, сами понимаете.
– Чего? – не поняла Ирка.
– Дерьма. А я ему говорю: «Ты не распространяй свое содержание на других».
Толя замолчал. Наташа поняла, что он обижен и переживает.
– Не обращайте внимания, – сказала она.
– Да вообще-то, конечно, – согласился Толя.
– Вы где живете?
– Нигде.
– Как это «нигде»?
– Очень просто. Плаваю – и все.
– А дом-то у вас есть?
– Был, а теперь нет. Давайте выпьем.
Все подняли рюмки.
– Жена сказала: «Надоел ты мне». Я и ушел.
– Жалко было? – спросила Ирка.
– Чего?
– Жену.
– Жалко. – Толя прищурился. – До слез жалко. Однажды ночью просыпаюсь и плачу. Слезы текут, ничего поделать не могу. Думаю: Господи, да я ли это…
Все замолчали, думая о своей жизни, и только Ирка не умела думать о себе.
– Неужели никак нельзя было? – Она посмотрела на Толю.
– Наверное, нельзя. Я без жены еще как-то проживу. А без своей работы – нет.
– Понятно, – сказала Наташа. Ей это было понятно.
Ирка включила приемник. Заиграл симфонический оркестр.
У Толи глаза были голубые, а волосы русые. За его спиной висела занавеска, а за занавеской лежал город – далеко, во все стороны. А после города кончались дороги и начинались поля и деревни, потом другие города.
Наташа вдруг кожей ощутила это все: расстояние и бесконечность.
– Так-то ничего бы, – сказал Толя, – плохо только, писем нет. Когда на корабль письма приходят, как будто веревка от земли протягивается. Не утонешь, ни фига с тобой не сделается. А когда писем нет…
– Хотите, я вам напишу? – предложила Наташа.
Толя промолчал. Ему не нужны были Наташины письма. Вот если бы написала жена или в крайнем случае девочка – приятельница парня в кожаных штанах.
Толя многое умел: ходить на медведя, опуститься на дно в скафандре. Он умел интересно жить, но не умел интересно рассказать об этом. И не в силах был поменять то, что он может, на то, чего не может.
– Ничего, – сказала Ирка, – все будет хорошо.
Ей хотелось, чтобы у всех было все хорошо.
Соседская девочка собиралась в детский сад. Она вытаскивала на середину комнаты все свои игрушки и разговаривала с ними. Слов было не разобрать, но звук голоса и интонации доносились четко. Дом был блочный, слышимость хорошая.
