Мо Янь - Устал рождаться и умирать
Герой подошёл к Лань Ляню. Деревянные костыли постукивали по квадратным плиткам, здоровая нога тяжело опускалась на землю, словно пуская корни с каждым шагом, штанина на культе покачивалась. Он остановился перед хозяином:
— Если не ошибаюсь, ты и есть Лань Лянь?
В ответ лицо Лань Ляня передёрнулось.
— Здравствуйте, дядя доброволец, да здравствуют Дяди добровольцы! — бесцеремонно встрял подбежавший болтушка Цзефан. — Вы точно герой, наверняка подвиг совершили, вы к отцу по какому делу? Он разговаривать не очень любит, если есть вопросы, спросите меня, могу ответить за него!
— Помолчи, Цзефан! — одёрнул его Лань Лянь. — Дети не вмешиваются, когда взрослые разговаривают.
— Ничего, ничего, — снисходительно улыбнулся герой. — Ты, должно быть, сын Лань Ляня, и зовут тебя Цзефан, верно?
— Ты предсказатель? — оторопел Цзефан.
— Предсказатель не предсказатель, а по лицам читать могу, — хитро ухмыльнулся герой. — На лицо его тут же вернулось серьёзное выражение. Зажав одной рукой костыль, он протянул другую Лань Ляню. — Ну, давайте знакомиться, дружище, я — Пан Ху, только что прибыл из района, новый директор торгово-снабженческого кооператива. А Ван Лэюнь, которая будет торговать инвентарём в производственном отделе, — моя жена.
Недоумевающий Лань Лянь пожал протянутую руку. По его лицу герой догадался, что тот не понимает, в чём дело, и крикнул в сторону улицы:
— Эй, давайте тоже заходите!
Во двор зашла маленькая кругленькая женщина в синей форменной одежде и в очках с белой оправой с прелестной девочкой на руках. Сразу видно — не из крестьян. У девочки глазищи большие, щёчки красные, как осенние яблочки. Улыбается во весь рот — просто образец счастливого ребёнка.
— A-а, вот оно что! — обрадовался Лань Лянь и, повернувшись к западной пристройке, крикнул: — Жена, иди скорее, дорогие гости прибыли.
Я, конечно, тоже признал её. В памяти ярко запечатлелись события начала зимы прошлого года. Лань Лянь тогда отправился вместе со мной в город за солью. На обратном пути мы и встретили эту Ван Лэюнь. Держась за большой живот, она сидела у обочины и стонала. В той же синей форме, но из-за выпирающего живота три нижних пуговицы расстёгнуты. Очки с белой оправой, чистое белое лицо, с первого взгляда можно узнать госслужащую. Она воззрилась на Лань Ланя как на избавителя, еле выдавливая слова: «Почтенный братец, будь добр, помоги…» — «Откуда ты? Что случилось?» — «Меня зовут Ван Лэюнь, я из районного торгово-снабженческого кооператива, поехала вот на собрание, думала, что ещё не время, да вот… Но…» Увидев в сухой траве у дороги велосипед, мы тут же поняли, в каком она опасном положении. «Чем я могу помочь? — взволнованно ломал руки Лань Лянь. — Что нужно сделать?» — «Доставь меня в уездную больницу, скорее». Хозяин сгрузил два мешка соли, скинул куртку, привязал верёвкой мне на спину, потом помог женщине забраться. «Держись, дружище». Тихонько постанывая, она вцепилась мне в гриву, а хозяин, держа поводья в одной руке и придерживая женщину другой, обратился ко мне: «Давай, Черныш, поторопись». Я возбуждённо рванул вперёд: чего только не таскал на себе — и соль, и хлопок, и зерно, и ткани, а вот женщину не возил ни разу. Я взял так резво, что она качнулась и стала сползать хозяину на плечо. «Легче, Черныш, легче!» — велел он. Я понял, Черныш всё понял. И пошёл скорой рысью, стараясь держаться плавно, как текущая вода или плывущие облака. В этом преимущество осла и заключается. Лошадь идёт плавно, лишь когда летит стрелой, на осле же лучше ехать рысью. Если он помчит галопом, наоборот, будет трясти. Я чувствовал, что задача на меня возложена серьёзная, чуть ли не священная. Очень волнительно было и ощущать себя кем-то между человеком и животным, чувствовать, как просачивается через куртку и мочит спину тёплая жидкость, а на шею с волос женщины скатываются капли пота. До города было всего десять с лишним ли, но мы пошли напрямик. Трава по колено, один раз из неё выскочил и ткнулся мне в ногу дикий кролик. Так мы и добрались до города и народной больницы. Отношение врачей и санитарок в те годы было на высоте. Хозяин остановился перед воротами и стал громко звать: «Сюда, быстрее, помогите!» Я тоже не упустил возможности пореветь. Тут же высыпала целая толпа в белых халатах, и женщину занесли вовнутрь. Когда она спускалась на землю, из штанов у неё уже доносилось «уа-уа». На обратном пути хозяин был не в духе и ворчал, поглядывая на измазанную куртку. Я знал, что человек он суеверный и считает, что выделения при родах не только грязь, но и вестник несчастья. Когда мы добрались до места, где встретили женщину, хозяин нахмурился и помрачнел: «Что ж такое, Черныш? Куртка новая, если просто взять и выбросить, что я дома хозяйке скажу?» — «Иа, иа», — не без злорадства взревел я. Меня развеселила физиономия попавшего впросак хозяина. «А ты ещё смеёшься, ослина!» Он развязал верёвку, и тремя пальцами правой руки стащил с моей спины куртку. На ней — эх, что говорить… Хозяин склонил голову набок, задержал дыхание, зажал в руке промокшую и потяжелевшую куртку, словно гнилую собачью шкуру, размахнулся и с силой швырнул в бурьян за обочиной, где она распласталась, как большая странная птица. На верёвке тоже следы крови, но её не выбросишь — мешки с солью привязывать надо. Пришлось хозяину бросить верёвку на дорогу и повалять ногой в пыли, пока она не изменила цвет. В одной лёгкой рубахе без нескольких пуговиц, с побагровевшей от холода грудью да ещё с синим лицом хозяин походил на паньгуаней в судилище Яньло-вана. Насыпал мне на спину пару пригоршней земли с обочины и счистил сухой травой, приговаривая: «Мы ж с тобой доброе дело сделали, верно, Черныш?» — «Иа, иа», — отозвался я. Хозяин приладил мне на спину мешки с солью и посмотрел на валявшийся у дороги велосипед: «Вообще-то он теперь наш, Черныш, старина. Мы и куртки лишились и время потеряли. Но позарься мы на эту мелочь, всё добро, что мы сотворили, сойдёт на нет, верно?» — «Иа, иа». — «Ладно, доведём-ка мы с тобой это доброе дело до конца: как говорится, провожаешь, так провожай до дома». Он поднял велосипед и, ведя его и погоняя меня — хотя погонять не было нужды, — вернулся в город к воротам больницы. «Эй, роженица, вот твой велосипед, у ворот оставляю». — «Иа, иа». Снова выбежали несколько человек. «Резвей шагай, Черныш, дружище, — скомандовал хозяин, вытянув меня вожжами по заду. — Шустрее давай, старина…»
У выбежавшей из пристройки Инчунь все руки были в муке. Глаза у неё загорелись, когда она увидела на руках у Ван Лэюнь красавицу-девочку, и она потянулась к ней, приговаривая:
— Какая славная… Какая хорошенькая… Такая пухленькая, просто прелесть…
Ван Лэюнь передала ей ребёнка. Инчунь взяла девочку на руки, склонилась над ней, стала принюхиваться и прицеловывать, беспрестанно приговаривая:
— Какая ароматная… Как от тебя вкусно пахнет…
Не привыкший к такому чрезмерному вниманию ребёнок расхныкался.
— А ну быстро верни ребёнка! — прикрикнул на неё Лань Лянь. — Глянь на себя: волчица волчицей, любой расплачется.
— Ничего, ничего страшного. — Приняв назад девочку, Ван Лэюнь погладила её, побаюкала, та стала плакать всё тише, а потом и вовсе успокоилась.
Инчунь с извиняющимся видом отряхивала руки от муки:
— Вы уж простите… В таком виде, всю одежду ребёнку запачкала…
— Мы все из крестьян, какие тут осуждения, — сказал Пан Ху. — Сегодня специально пришли, чтобы выразить благодарность. Если бы не твоя помощь, брат, трудно представить, что было бы!
— Если бы только в больницу доставил, так ведь ещё одну ходку сделал и велосипед вернул, — расчувствовалась Ван Лэюнь. — Все врачи и медсёстры, как один, говорят, мол, днём с огнём не сыщешь такого славного человека, как брат Лань.
— Главное, осёл добрый, и бежал быстро, и вёз плавно… — смутился Лань Лянь.
— Верно, верно, и осёл добрый, — улыбнулся Пан Ху. — Да ещё такая знаменитость, прославленный осёл, прославленный!
— Иа, иа!
— Э-э, да он, похоже, человеческую речь понимает, — хмыкнула Ван Лэюнь.
— Почтенный Лань, предложи я тебе в подарок что-то ценное, это выглядело бы унижением, да и дружеские отношения полетели бы псу под хвост. — Пан Ху достал из кармана зажигалку и щёлкнул. — Трофейная, у американского «чёрта» взял. Держи на память. — А из другого кармана вытащил отливающий желтизной колокольчик. — А это мне на блошином рынке добыли, подарок ослу.
Герой войны подошёл ко мне, привязал колокольчик на шею и потрепал по голове:
— Ты тоже герой, получи награду!
Растроганный, я тряхнул головой, чуть не плача. — Иа, иа! — Колокольчик ответил переливчатым звоном.
Ван Лэюнь вытащила упаковку конфет и стала раздавать детям семьи Лань. Хучжу и Хэцзо тоже досталось.
