Захар Прилепин - Обитель
Думал, что будут замечания по моей рукописи, но замечаний не было, она лаконично сообщила:
— Я прочитала, — и спокойно добавила: — Это ваше дело.
На телефонном столике лежала достаточно увесистая папка бумаги.
— Вот вам… — сказала Эльвира Фёдоровна. — Тут дневники той женщины, которую вы узнали на фото в прошлый свой приезд… Они были в архивах матери. Видимо, их каким-то образом изъял и вывез отец, когда его переводили в Москву. Странно, что он их не уничтожил. Быть может, он был сентиментален — такого типа люди часто бывают сентиментальны… Не знаю. Я их несколько раз читала в молодости, это действовало очень сильно. Четверть века назад перечитывала уже с меньшим воодушевлением и даже подумывала опубликовать. Но решила, что это мало кому нужно и в целом лишено пользы. Хотя, как я поняла, вы думаете иначе. Возьмите: в любом случае может пригодиться в работе.
Когда, уже в подъезде, открыл — голова закружилась: это невозможно, так не бывает и не может быть. Рассыпал на радостях. Собирал со ступеней листы, смеялся.
Приложение
Дневник Галины Кучеренко
17 декабря
Хотела сама себя обмануть, начать дневник с того, что меня должно волновать. О том, каким мне представляется путь моей жизни и путь нашей революции. И меня волнует это.
Но всё равно писать я хочу о другом.
Я вспоминаю о нём непрестанно. С утра, едва встаю. Представляю, что он там делает, в своем огромном доме.
Он всегда просыпается весёлый, такое лицо, как будто ел снег: зубы блестят, губы красные, глаза восторженные.
Он такой весёлый, что ему на всё плевать. Поедет на охоту сегодня.
20 декабря
Вчера катались с горки на облитых водой, ледяных иконах. Пришёл он, накричал, несколько икон подобрал, Д. (сам только что катался) сразу бросился взять их и отнести.
Ф. отдал, ругаясь при этом неприлично, и я видела эти белые пятна на его как будто обмороженной коже, которые я так люблю.
Всё потому, что у него с каких-то пор новая забава — музей. Наверное, разговаривал с кем-то из заключённых, тот объяснил, сколько может стоить старая икона. Или ещё что-нибудь, про культуру. Ф. не хватило культуры в детстве, он хочет, чтоб была культура. Это иногда смешно. Или я просто злюсь на него.
За глаза его иногда называют «Энгельс». Фёдор Энгельс, или даже так: Энгелис. При мне стараются не называть. Все знают обо всём.
(вечером того же дня, вспомнила)
В сентябре было.
Ф. не пошёл, я пошла. В Преображенском соборе. Нашли два ящика в замурованной нише южной стены. На одном написано «Зосима», на другом — «Савватий». Смешно: как печенье или мебель. Чтоб не перепутать.
Привели архиепископа Тульского, епископа Гдовского, был владычка Иоанн — так его здесь зовут, «владычка». Комиссию возглавлял Коган. Вскрыли мощи святого Зосимы. Сложили около гробницы. Оказалось, что кости и труха. Я так и думала. Пока вскрывали, ни секунды сомнения не было.
Коган спрашивает: «Это главный святой?» — и носком сапога отбросил череп к стене.
Ф. тогда дела до этого не было совсем.
(ещё поздней)
Женщины всегда любят читать чужие письма больше, чем мужчины. Изымаю записки у заключённых, читаю, и меня всё это возбуждает, я тоже хочу так писать кому-то. «Приходи к дровне, кралечка. Твой известный ухажёр».
Хочу прийти к дровне. Какая глупость, кралечка. Надо взять себя в руки, наконец.
(ещё позже)
Ф. разрешил лагерникам следующее: если человек берёт два билета в кинематограф, то второй билет можно передать в женбарак. И на сеансе сидеть рядом со своей подругой.
Они сидят в тулупах или шубах (холодно) и руками елозят друг у друга под полами.
Мне никто не пришлёт билет. Я на свободе.
22 декабря
Лето так незаметно прошло.
Помню весной: лежит снег, а вокруг уже бабочки — природа торопится всё успеть, такое короткое лето здесь. Моё лето — такое же короткое. Надо успеть.
Ещё помню, летом шла по лесу и увидела огромную гусеницу — кажется, почти метр длиной. Я вся покрылась потом от ужаса. Она теперь снится мне. Что это за гусеница? Куда она ползла? Она что, забыла стать бабочкой?
Сегодня вызывала на допрос Ивана Михайловича Зайцева — он бывший начальник штаба армии Дутова.
Генерал царской и Белой армии.
Ф. однажды сказал: «Знаешь, кто убил Дутова? Дутова убил я».
Был пьян и весел. Разрешил себя погладить по лицу (обычно — не разрешает).
Генерала Дутова убили в Китае, куда он сбежал. Это всё, что мне известно.
Сегодня я немного спрашивала об этом Зайцева, он отвечал очень размеренно и медленно, точно боялся оступиться. Про убийство Дутова он ничего не знает в деталях. Только то, что Дутова очень хорошо охраняли и его застрелил втёршийся в доверие человек.
Наверное, Зайцев думает, что я собираю на него новый материал, и боится. Очень многие, попадающие ко мне в кабинет, придают смысл всему, что там происходит.
А часто никакого смысла нет. Часто бывает, что у меня плохое самочувствие или я опять думаю про Ф.
Меня всё время мучило совсем глупое и девичье желание сказать Зайцеву: «Знаете, кто организовал убийство вашего генерала?» И назвать имя.
Теперь спрашиваю себя: а зачем я это хотела сделать? Наверное, ответ такой: мне хочется, чтоб кто-нибудь разделил моё острое чувство к нему. Пусть это будет не любовь (разве у меня только любовь?), пусть это будет что угодно, даже и ненависть. Но я почувствовала бы, что я не одна.
23 декабря
Ночью опять пили и снова слышала своё имя из коридора. Они не стучатся ко мне только потому, что знают про Ф.
А ведь мы не имели с ним ничего уже месяц. Я начала считать дни. Это никогда не имело для меня значения, но отсчитывать всё равно приходится от этого. Тем более что это здесь — всюду.
Как быстро здесь бывшие бойцы и герои Красной армии превращаются в распутных свиней. Чекисты и красноармейцы должны всё время жить при смерти, возле неё самой. Только тогда на их лицах начинает отражаться бледный свет и гордость за великое дело. А тут они впали в безобразие от бесстыдства и безнаказанности.
24 декабря
Летом на Соловках не пахнут цветы.
Зимой не пахнет снег.
Я замёрзла. Хочу влюбиться. Ему назло.
А он только обрадуется, ха-ха.
Какое нелепое это «ха-ха» на письме. Ха. Ха. Похоже, как будто военный ведёт ребёнка. Военный перепоясан ремнями. Ребёнок маленький, в шубке не по росту, едва ноги торчат, и в шапке-ушанке.
