Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Алдоярова.
Зухра разведена, отношения с Бирлесом ни от кого не скрывала, ходили они вместе по институтским коридорам, на банкеты и прочие общественные мероприятия. Зухра человек открытый и говорила подругам: "Алдояров мне муж".
В одной комнате с ней сидела тогда жена Семенова и происходило это в те тревожные дни октября 1973 года, когда Альбина наседала на
Володю с настоятельным призывом не отворачивать лица и ответить на вызов времени.
Альбина бегала на второй этаж к Зухре и делилась с подругой: "Что делать? По-моему, Володя – железобетонный".
На что Зухра простодушно замечала: "А, по-моему, у него не стоит".
Стоит – не стоит, это вам не на ромашке гадать.
Наверное, лучше всех знала о том, стоит или не стоит у Семенова, его жена. Альбине с Зухрой никто не мешал поставить вопрос ребром перед женой Володи: "Как у него там?". Но они предпочитали легкомысленно дебатировать вопрос вслух, нисколько не обращая внимания на супругу Семенова. Она между делом слушала Альбину с
Зухрой и с краткими отчетами о дебатах бегала на третий этаж.
Энергия накачки, сообщаемая женой, делала свое дело. Наконец супруга прибежала к Володе с последним сообщением: "Все. Они окончательно сошлись на том, что у тебя не стоит. Сейчас решается вопрос о том, какому врачу тебя показать".
Альбина с Зухрой забылись и в нарушении суверенитета личности зашли далеко. Слишком далеко. Это и поставило точку в дискуссии.
Володя снял нарукавники, запер на все замки стол и пошел на второй этаж. Подойдя к Зухре, он спросил: "Ты говорила это?".
– Говорила.
Семенов ударил ее в лицо. Ударил не то чтобы сильно, но чувствительно. "Но дело не в этом". Мужик, поднимающий руку на женщину, даже если он сильно не в себе, всегда знает, на что идет.
Володя знал, кто такой Алдояров и потому дал волю рукам.
Узнал о происшествии Чокин. Если он даже пьянство на работе считал из ряда вон выходящим делом, то, что говорить о том, что кто-то из сотрудников посмел поднять руку на его фаворитку? Директор зарычал и скомандовал начальнице канцелярии Михейкиной: "Соедините меня с милицией".
Спустя час директор опомнился и, дав милиции отбой, вызвал из отпуска парторга Лаврова: "Борис Евгеньевич, прошу внушить Семенову, что он негодяй".
Володя защищал честь мужского достоинства. Правильно или неправильно он выбрал способ защиты мужского достоинства опять же дело не в этом. В данном случае важно другое. Разведенную женщину гнетет комплекс беззащитности. И если бы Алдояров корпусом быстрого реагирования врезал Семенову, можно было бы обойтись и без Лаврова.
Так что судить о том, чего стоит мужчина единственно по его женщине, не только не корректно, но и глупо. Алдояров сделал вид, что это его не касается. Что творилось в эти дни с его женщиной, знала только она одна.
Володя и я сидели в комнате одни, когда дверь распахнулась и влетел здоровый казах лет тридцати, за ним Зухра.
– Вот он! – крикнула Зухра.
Казах схватил Володю за шкирятник.
– Убью!
Семенов не то, чтобы перетрухал, – он чуть было не навалил на науку.
Зухра вцепилась в казаха. Это был ее двоюродный брат.
– Аман, прошу тебя, не трогай его! Все испортишь! – Через месяц
Зухра защищала кандидатку. – Я тебя привела для того, чтобы он знал, что за меня есть, кому заступиться!
Двоюродный брат поднял со стула Семенова. Володю колотило как боцмана Россомаху с похмелья. Я вышел в коридор. Из комнаты напротив вылез Ерема.
– Ермек, в нашей комнате человека убивают.
– Что? – Ерема вбежал в нашу комнату.- Что?! Что?!
Он увидел, что почем и закрыл дверь.
– Этого не жалко. Пусть убивают.
Аман не убил Володю, даже пальцем не тронул.
Вопрос о том, куда приводят последствия защиты мужской чести, перенесся на лабораторное собрание с участием парторга института.
Лавров говорил так:
– Володя кандидат наук, как будто ученый. Говорят, он хорошо поет, играет на гитаре. Все вроде бы так… Но когда Шафик Чокинович вызвал меня и рассказал о ЧП, я подумал не об этике…
– Жаль, что это случилось с Зухрой, – перебила парторга Ушка.- Но
Володю довели.
– О чем ты говоришь, Таня! – возмутился Лавров. – Причем тут именно Зухра? Бить женщину низко!
– Борис Евгеньевич, я с вами согласен! – красный как рак встал
Каспаков. – Это не вспышка гнева! Володя шел с третьего на второй этаж бить женищину… У него было время подумать, успокоиться. Все он обдумал, рассчитал. Зухра живет одна… По сути он поступил подло, это удар исподтишка!
– Правильно! – закричала Умка. – Семенов – мерзавец! А ты Таня несешь достоевщину!
Встал Саша Шкрет.
– Конечно, нехорошо получилось. Но… из-з-з-з-вините… – Саша забуксовал.
– Что ты предлагаешь? – крикнула Умка.
– Предлагаю поставить Володе на вид. – выдавил из себя Шкрет.
– Какой еще вид?! – Умка тоже раскраснелась. – Саша, уж лучше бы ты помолчал.
Нападками на Семенова недовольна и Фая. Она сверкала глазами и поддерживала Ушку.
Альбина отмалчивалась.
Я сидел за одним столом с Еремой. Сзади Шастри. Мы перешептывались.
– Это не собрание, – сказал я, – а базар-вокзал между казахами и русскими.
– Конечно, – подтвердил Ерема. – С русскими сильно яшкаться нельзя.
– Почему с ними нельзя сильно яшкаться?
– Не видишь, что творится? Это, между прочим, НИИ. Если бы такое сделал где-нибудь на заводе, казах, его там бы русские правдолюбивцы с говном съели.
Ерема безжалостно прав. Русские не правдорубы. Они правдолюбивцы.
Сзади просунул голову Шастри.
– Интересно, а у Володи действительно х… не стоит?
– Нурхан, ты – лопух! – Ерема все знает. – Конечно, не стоит.
Если бы стоял, пошел бы он бить женщину?
– Да-а…, – Шастри сочувственно покачал головой и философски заметил. – Парень влетел ни за х…
Он повернулся и внимательно посмотрел на Альбину.
– Какая чудесная женщина! – сказал он и с тихой обреченностью запел. – "А без тебя, а без тебя у нас ничего бы не вставало…". Ох-хо-хо…
– Что вздыхаешь? – спросил Ерема.
– Не могу понять.
– Что не можешь понять?
– Не могу понять, как это у кого-то не может стоять на Альбину.
Володя выступил с последним словом. Говорил он по существу, но туманно.
– Она болтала про мою мужскую силу… Но кому какое дело?
Володя говорил сущую правду. Кому, какое дело? Ровным счетом никому. Алдояров отсиделся, Зухра нисколько не разочаровалась в нем.
Они продолжали, как ни в чем не бывало, дружить, лаврировать по фронту и в глубину.
Яшкаться, словом.
Суть не в них. Суть в том, что гусары денег не берут. Но то гусары. Что они кроме пиф-паф и скачек по пересеченной местности умеют? Ни от одного человека в институте я не только не услышал вопроса: "Почему утерся Алдояров?", но и не припомню, чтобы кто-то завел разговор на тему "Имеет ли право любовник быть столь гнилым, даже в том случае, если многие бабы – дуры?". Таких разговоров не было в наших стенах. Мы все как будто согласились с тем, что женатому мужчине стыдно впрягаться за, пусть хоть и любовницу, но женщину. Не положено и все. Такт и пристойность превыше всего.
Короче, НИИ не какое-нибудь болото, поручику Ржевскому делать у нас нечего. Приличия здесь блюдут.
Выстрелю в спину…
Отныне Кэт инженер группы промышленной энергетики.
Кэт женщина с понятиями, ей ли не знать, что наука держится на традициях. К 8-му марта она и приурочила прописку.
Слежавшийся за зиму снег и лед еще не растаяли. Было тепло, не терпелось порисоваться перед коллегами и я приперся на работу в обновке – югославской дубленке. Накануне вместе с норковой шапкой по большому блату отпустили ее отцу на базе Казпотребсоюза. Дубленка богатая. Настолько богатая, что в ней можно, если бы не жара, и летом ходить.
На подходе к институту поздно заметил чокинскую "Волгу". Директор вылез из машины. Я робко поздоровался, он не ответил. Он не знает кто я, но впервые смотрел на меня. Смотрел впервые не как солдат на вошь, а во все глаза, с тревожным любопытством. Почему? Потому что и на нем была точно такая же, как и у меня, югославская дубленка. Во взгляде грозного директора прочитывался немой вопрос: "Это еще что за неизвестный науке зверь осмелился прикинуться в одинаковый со мной тулупчик?".
Шел дождь, и я то и дело падал в обледенелые лужи. Прописка удалась на славу. Пьяные Кэт и я провожали до дома такого же пьяного
Жаркена.
В сумке у Кэт бутылка грузинского коньяка. Пили на берегу
Весновки, Кэт и Жаркен целовались, я как референт руководителя нового типа, зажав между ног кейс, держал наготове в руках бутылку со стаканом. Потом мы кружили на такси по городу. Теперь уже Жаркен и я провожали Кэт. Кончилось тем, что бутылку приговорили и Кэт послала Каспакова на три буквы.
