Умберто Эко - Маятник Фуко
— А, нет, месье граф! — Пьер выступил на просцениум, глаза его горели. — У вас было два дня, вы с ним говорили, с нами это не обсуждалось, и он не видел ничего, не говорил ничего, не слышал ничего, как три обезьяны. О чем вы хотите опять его спрашивать, сейчас, в эту ночь? Нет, нет, сюда, перед всеми, перед нами, немедленно!
— Успокойтесь, мой милый Пьер. Я распорядился доставить сюда сегодня ту, которую чту как совершеннейшее воплощение Софии, как мистическую связную между миром заблуждения и Верховным Огдоадом. Не дознавайтесь, как и почему, но при помощи этой посредницы заключенный заговорит. Скажи всем этим людям, кто ты такая, София!
И Лоренца, в том же сомнамбулическом трансе, почти что с трудом выговаривая слова:
— Я есмь… блудница и святая…
— А, вот какие штуки, — ощерился Пьер. — С нами тут сливки мировой инициации, а надо прибегать к девкам! Нет уж, сюда его, к Маятнику, и быстро!
— Не будем ребячиться, — настаивал Алье. — Мне нужен час времени. С чего вы взяли, что он будет красноречив у Маятника?
— Будет красноречива его смерть! Человеческую жертву! Le sacrifice humain! — заревел Пьер, обращаясь к залу. И зал подхватил хором:
— Le sacrifice humain!
Салон сделал шаг вперед:
— Граф, ребячество ни при чем, правота на стороне брата. Мы же не полиция…
— Уж вы бы на эту тему молчали… — парировал Алье.
— Мы же не полиция и не считаем для себя употребимыми известные методы дознания. Не думаю в то же время, что могли бы возыметь действие жертвоприношения духам подземного мира. Если бы они хотели подать нам какие-либо знаки, у них имелось достаточно времени. Они не подали знаков. Кроме заключенного, знал еще кое-кто, не считая того, кого не стало. Так вот, нынешней ночью в нашей власти провести очную ставку заключенного с теми, кто знали и даже… — тут он хихикнул, буравя Алье прищуренным взглядом из-под кустоватых бровей, — провести их очную ставку с самими нами, вернее с некоторыми из нас…
— На что вы намекаете, Салон? — спросил Алье дрогнувшим, внезапно севшим голосом.
— Если позволит господин граф, я сейчас поясню, — заговорила мадам Олкотт. Это была она, я узнал ее по фотографии на плакате. Землистое лицо, оливковые одежды, лоснящиеся от масел черные косы, собранные на макушке, мужской прокуренный голос. Мне еще в магазине Слоан померещилось что-то знакомое в этом портрете, и сейчас я наконец понял: это была та друидесса, которая налетела на нас на мистическом празднике в Пьемонте.
— Алекс и Денис, приведите заключенного.
Она скомандовала так решительно, ропот толпы в нефе был так очевидно солидарен с нею, два гиганта так мощно двинулись по ее приказу, передоверив Лоренцу двум мелким Мини-Монстрам, что Алье сжал ладонями подлокотники кресла и не осмелился ей противоречить.
Мадам Олкотт подала знак своим человечкам, и между статуей Паскаля и Обеиссаном вмиг были установлены три кресла, на которые толпа гномов заботливо усадила троицу медиумов. Все трое — темнокожие, мелкокостные, поджарые, с огромными белыми глазами.
— Это близнецы Фокс, которые вам, граф, отлично известны. Тео, Лео, Гео, сядьте на места и готовьтесь к сеансу.
В эту минуту снова вступили в зал Гиганты Авалона, ведя за локти Якопо Бельбо. Тот едва достигал головою до их плеча. Мой бедный друг был до дурноты бледен, с многодневной небритостью, руки его были связаны за спиною, рубашка раскрыта на груди. Войдя в задымленное помещение, он хлопал глазами, пытаясь что-нибудь рассмотреть. По-видимому, его не удивила собравшаяся в зале компания иерофантов, он, наверное, за последние дни насмотрелся чего угодно и не поражался ничему.
Но его поразил перевешенный с места Маятник. Гиганты же, не давая ему взглянуть, тащили его прямехонько к трибуне Алье. Оттуда он не мог видеть Маятник, мог только слышать, как он с несильным свистом прорезал воздух за его плечами.
Лишь на мгновение он обернулся — и увидел Лоренцу. Он вздрогнул, хотел было ее окликнуть, попробовал вывернуться, но Лоренца, раскрытыми глазами смотревшая прямо на него, казалось, его не узнавала.
Бельбо повернулся к Алье, очевидно чтобы спросить, что они сделали с Лоренцей, но не успел. Из дальнего края нефа, оттуда, где размещалась в музее касса и лотки с каталогами, послышалась трескотня барабанов и визгливые звуки флейт. Неожиданно дверцы четырех автомобилей открылись и оттуда вышли четверо существ, которых я тоже уже видел на том же самом цирковом плакате в книжном магазине Слоан.
Фетровые шапки без полей, напоминавшие фески, широкие черные плащи, застегнутые до самой шеи, Дервиши Вопленники восставали из автомобилей, как ожившие трупы, подымающиеся из саркофагов, опускались на четвереньки и ползли по направлению к магическому кругу. В глубине все те же музыканты играли теперь уже медленную музыку, и настолько же медленно дервиши прихлопывали ладонями по полу и кивали головами.
Из кабины аэроплана Бреге, как муэдзин из минарета, высунулся пятый дервиш и запел заклинания на непонятном языке, подвывая, скуля, переходя на высокие ноты, а музыканты снова ударили в барабаны, задавая все более нарастающий ритм.
Мадам Олкотт наклонилась над своими медиумами Фоксами и нашептывала им какие-то ободрительные призывы. Все трое, пытаясь войти в транс, казалось, вросли в сиденья, вцепившись руками, закрыв глаза, потея. Все мускулы и тела и лица у них были напряжены.
Мадам Олкотт обратилась к высокому собранию.
— Сейчас мои славные малыши приведут сюда кое-кого, кто знает.
И выдержав паузу, возвестила:
— Эдвард Келли, Генрих Кунрат и… — еще пауза — Граф Сен-Жермен! — В первый раз за наше знакомство я увидел, что и Алье теряет самообладание. Он вскочил из-за стола и с кулаками бросился на Олкотт и уродцев, молотя их как тесто, он кричал:
— Гадина, сволочь, ты сама знаешь, что это неправда… — И крикнул, повернувшись к нефу: — Это подтасовка! Обман! На помощь!
Но никто не шевельнулся. Только Пьер занял место в кресле и сказал:
— Продолжим, мадам.
Алье успокоился. Он взял себя в руки и отошел в сторону, слившись с толпой.
— Ну-ну, — бросил он с вызовом, — давайте попробуем.
Мадам Олкотт взмахнула рукой, словно давая старт гонке. Звуки, исходившие от инструментов и звучавшие все более проникновенно, разбились на какофонию диссонансов, барабаны били, не придерживаясь ритма, танцовщики, которые уже начали двигать туловищем взад и вперед, вправо и влево, поднялись, сбросили с себя накидки и вытянули руки, как бы готовые взлететь. Застыв на миг, они вновь закружились вокруг своей оси, используя левую ногу как точку опоры, задрав голову кверху, устремив застывший взгляд в одну точку. Повинуясь вращению, их складчатые одежды раздулись колоколом, напоминая цветы, терзаемые ураганом.
