Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца
– Завтра придешь?
– Приду. Ты извини, что так…
– Ой, ну что ты говоришь… Отдохнешь и все получится.
– Будем надеяться.
Музыка Вагнера – музыка рабов.
Альбер Камю
К обеду забежал Зяма. С собой у него две бутылки вина и томик
Шекспира на двух языках: на одной стороне листа английский текст, на другой – перевод на русском. Через десять минут вино мы придушили до донышка и Зяма, перелистывая Шекспира, загундел по английски..
В комнату вошел Озолинг. С утра он в институте, на секции Ученого
Совета. Мурлыкая, И.Х. заглянул через плечо Зямы: "Что у вас?".
– Шекспир в двойном переводе.
– Шекспир! Вы читаете Шекспира? – приятно удивился И.Х.
– Читаем и Шекспира, Иван Христофорович.
– Очень хорошо.
Момент поквитаться за контрудар в Померании удобный и я пошел на штурм Зееловских высот.
– Иван Христофорович, почему у вас ехидствующий скепсис ко всему казахскому?
Озолинг повернулся ко мне.
– Что?! – Старика было не узнать, я застиг немца врасплох.
– Что, что?! – я открыл огонь прямой наводкой. – Я за вами давно наблюдаю. Думаете, я ничего не вижу?
– Что? Что вы видите? – Озолинг в смятении.
– Все вижу я. Вы нам все уши прожужжали своими Гете и Гейне.
Почему? Что вы нам хотите Гете и Гейне доказать? Думаете, Джамбул, наш любимый Джамбульчик хуже ваших Гете с Гейне?
– Не спорю, – голос у деда дрогнул.
– Еще бы вы спорили! К вашему сведению Джамбульчик с Абайчиком в миллион раз лучше Гете с Гейне. Разве не так?
– Та-ак…, – И.Х. не знал, как от меня отделаться.
– Если так, то почему бы вам как следует не взяться за изучение казахского языка? – спросил я и посоветовал. – Для полного исправления вашей сущности, думаю, вам же лучше будет, как проснетесь, с утра брать домбру и петь на казахском песни Джамбула.
А мы будем вас контролировать. Договорились?
Из рук Озолинга выпал портфель. Зяма поднял его. С портфелем под мышкой И.Х. выбежал из комнаты.
Через полчаса заявился Шастри.
– Ты что это деда стращаешь!
– Пошутил я.
– Иван Хрстофорович перепугался. Говорит: он, что, в своем уме?
Я, говорит, никогда ничего плохого про казахов не говорил.
– Может и не говорил. Но я то чувствую, что он о нас думает.
– Мало ли что человек про кого думает. Брось.
– Не твое дело. Передай ему: будет ябедничать, я ему еще не такой
"дранг нах остен" устрою. Преступления нацизма срока давности не имеют.
– Ладно тебе. Горбатого могила исправит.
Будь Озолинг помоложе и покрепче, обратка за контрудар в
Померании не получилась бы. Сталин изверг, но все равно, сдается мне, И.Х. рано выпустили. А если бы штурм Зееловских высот сорвался?
Не беда. Придумал бы что-нибудь другое.
Ю Си
Почти как…
В тот день проснулся рано и долго лежал. Лежал, думал и вспоминал. Вспомнил и том, что Гау вчера объявила: "Послезавтра из
Уральска возвращаются родители". Помнится, еще я подумал: "Ну и что?
Ничего страшного". Не успел подумать, что так вот непонятно для чего зря я себя успокаиваю, как вдруг почувствовал: что-то со мной произошло. То ли передернула моментально исчезнувшая судорога, то ли что-то отпустило меня. Переменилось настроение.
Я выбросился из кровати и побежал в ванную.
Если долго мучиться, что-нибудь получится. Суетные ухищрения может и мало в чем результативны, но всякое деяние всегда лучше бесплодного причитания над горемычностью участи.
Кому возносить хвалу, – миссис Вандербильт или самому Полу
Маккартни, – не знаю, но только в том, что кто-то в последний момент пришел на помощь – сомнений нет.
… Свет выключен. Гау привычно разделась. Из форточки тянуло холодом.
– Поднялся ветер, – сказала Гау.
– Может закрыть форточку?
– Как хочешь.
– Закрою, – сказал я и потянулся к окну.
Я дотронулся до форточки и тут случилось то, о чем я давно успел позабыть. Тот самый недоумок, от которого я натерпелся за двенадцать лет столько, что и рассказывать скучно, взял да и сам по себе, без всяких уговоров, восстал из безжизненного забытья.
– Гау, смотри! – закричал я. – Он встал.
– Ой! Как он хорошо встал! – Гау хлопала в ладоши.
Но это было еще не все. Недоумок поднялся так, что пролилась первая кровь.
Дело в том, что мусульманин я по рождению, но положенный обряд посвящения в правоверные в свое время не прошел. От припоздавшего пробуждения край плоти порвался.
Гау переполошилась. Я побежал в ванную. Она за мной.
– Отложим до завтра.
– Но завтра приезжают родители.
– Придешь после занятий ко мне домой.
На трамвайной остановке никого. В центре города жгли листья. Дым, увлекаемый ветром, стелился над трамвайными проводами и уходил в темное небо, по которому медленно плыли синие облака.
Только что я одержал победу над импотенцией. В том, что завтра у меня с Гау все получится, я не сомневался. Доннер веттер! Победить собственное бессилие можно. Надо только сильно хотеть. Хотеть даже тогда когда хотеть никак не хочется. Хотеть через силу, через не могу и через не хочу.
Я другими глазами глядел на небо, на фонари. Я полной грудью вдыхал дым от листьев и думал о том, что наконец-то начинается нормальная, как у всех, жизнь. При всем этом я успел позабыть о вчерашней тоске и не слишком то и радовался, считая, что произошло то, что когда-нибудь и должно было непременно произойти.
День Конституции
Шефа дома нет двое суток. Вечером следующего дня родители с
Ситкой Чарли ушли к Какимжановым.
Гау пришла в девятом часу.
– Кушать будешь?
– Потом.
Потом так потом.
… Мы лежали и молчали. Все произошло быстро и суматошно.
Громоподобный треск разорвал тишину вечера. "Ур-ра- Ур-ра!".
Ожила и зашлась в радостном крике окрестная детвора. Ба-бах!
Прогремел новый залп.
– Что там?
– Салют.
– В честь чего?
– Не знаю.
Я включил телевизор. Программа "Время" передавала заключительную речь Брежнева. Сегодня, 7 октября 1977 года сессия Верховного Совета
СССР избрала Леонида Ильича Председателем Президиума Верховного
Совета страны и приняла новую Конституцию.
Ближе к полуночи ЦТ передавало повтор сопотского Гала-концерта.
"На сцену Лесной оперы приглашается группа "Червоны гитары"…
Художественный руководитель Северин Краевский… "Не спочнемыс"… "Не успокоюсь"…
Сопот забился в истерике. И правильно сделал. Потому что "Не спочнемыс" Краевского – это пиз…ц…
Глава 28
Что такое осень?
На вокзале Доктора встречал Шеф.
Глаза у Доктора после семерика на строгом, не сказать, что уж слишком мертвые. Они наполнены непонятной душевной болью, взгляд брата пронизывает тебя откуда-то изнутри. Разговаривает он, но глаза как будто осязаемо прощупывают тебя.
Что его там били – можно не спрашивать. Я и не спрашивал.
Беспорядочно рассказывал ему о том, кто, где и как, Доктор молчал и прошивал меня глазами: "Что-то ты не о том… Все это мелочь, ерунда…". Сам же я несколько раз успел позабыть, кому, по сути, обязан брат семериком.
Что-либо заметного в отсутствие Доктора на воле не произошло. Что было, то прошло. Доктор прописывался, вставал на учет в милиции и не забывал помогать матушке. Папин родич Омирзак, замдиректора асфальтобетонного завода по АХЧ, устроил брата техником в группу КИП и автоматики.
Про зоновскую жизнь он не рассказывал и учил нас чаепитию по-зэковски.
– Заварю-ка я вам купца.
Купеческий – обычный, крепко заваренный чай. У каторжан в особой цене купец с понтишками (барбарисками). По итогам длительных наблюдений менты убедились: крепко заваренный чай – профилактика дизентирии и с недавних пор главное управление исправительных учреждений разрешило зэкам чифирить.. Чифирь, говорит Доктор, хорошо отвлекает от депрессивных думок.
Прошла неделя, за ней вторая и Доктор вошел в колею. Глаза его приняли человеческое выражение.
Будет ветер, или буря,
Мы с тобою навсегда!
По соседству сдали писательский дом на пять подъездов. Довоенным постановлением Совнаркома психбольным полагается дополнительная жилплощадь. Местком Союза писателей выделил Ситке и Джону двухкомнатную квартиру, но не в новом доме, а свободившуюся после сына одного литератора, в панельке. Квартира на окраине города, в третьем микрорайоне. Родители дали объявление об обмене квартиры на однокомнатную в центре.
Доктор пить не помышлял, вел себя образцово и мама дала ему ключи от квартиры Ситки и Джона.
Доктор по делам прописки звонил в домоуправление, ошибся номером и попал на ту, о какой на зоне и мечтать не помышлял. Женщину зовут
Люда, ей 31 год, у нее прекрасное тело и работает она в управлении делами Академии наук.
