Лиз Мюррей - Клуб бездомных мечтателей
Несмотря на плохое зрение, мама три недели проработала велокурьером на Манхэттене. На должность курьера не нанимают людей с плохим зрением, но мама не сказала об этом своему работодателю. Она одолжила у знакомых велосипед и бесстрашно выехала на улицы, забитые людьми и машинами. Работу курьером мама бросила только после того, как разбила велосипед и не смогла найти новый. Если мама хотела чего-то добиться, она этого добивалась.
Папа тоже не очень сильно о себе заботился. Для того чтобы добыть наркотики, он мог ночью пешком идти через районы Бронкса, которые контролировали банды. Особенно опасными в те времена считались Гранд-авеню и 183‑я улица.
Однажды ночью он пришел домой избитым. На соседнем углу бандит несколько раз ударил папу головой об асфальт, после чего папа целый час полз до дома. На следующий день как ни в чем не бывало он снова бежал за наркотиками. Чтобы добыть дозу, он был готов рисковать жизнью днем и ночью. Чаще всего он ходил к одной синей двери на втором этаже дома на Гранд-авеню, где и обменивал скомканные банкноты на «чеки» с порошком.
Ночью мне не спалось, потому что я волновалась за родителей. Я смотрела в окно, ожидая возвращения мамы или папы. Обычно поход родителей за наркотиками отнимал тридцать-сорок минут. Если они задерживались дольше этого времени, я начинала подозревать самое худшее и готовилась звонить 911. Довольно часто телефон в нашей квартире был отключен из-за неоплаченных счетов, но я знала, что могу позвонить из телефонной будки на углу улицы.
Я всегда старалась быть полезной для родителей. Лиза громко протестовала, когда кто-то из них шел за наркотиками. Ее комната находилась как раз около входной двери, и, чтобы выйти на улицу, папа или мама должны были прошмыгнуть мимо нее. Я стояла на «шухере» в коридоре и следила, чтобы Лиза не заметила уход мамы или папы из квартиры. Папа, готовый к выходу, как герой из детективного сериала, ждал в гостиной.
– Дай знать, когда можно идти, – тихо говорил он и ждал моего сигнала.
– Давай! – шептала я.
Выходя из дома, папа всегда кивал мне головой, чтобы показать, что благодарен. В эти моменты я чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Мне казалось, что мы члены одной команды.
– Не волнуйся, я тебя прикрою, – отвечала я.
После ухода папы я не хотела ложиться спать, потому что в это время могла пообщаться с мамой. Она с нетерпением ждала его возвращения, разложив на столе шприцы, ложки и жгуты. В эти минуты в предвкушении наркотиков мама была разговорчивой, и ее янтарные глаза светились предчувствием радости. Я не думала, что мне надо выспаться перед школой. Мы с мамой сидели в гостиной, и она рассказывала о своем детстве в конце 1960‑х – начале 1970‑х годов.
– Видела бы ты меня тогда, Лиззи, – говорила мама. – Я носила высокие сапоги на каблуках.
– Правда? – отвечала я, словно не слышала эту историю уже сто раз. Я делала вид, будто каждая деталь маминого рассказа меня поражала, пугала или радовала.
– Да, и прическу афро. У меня всегда были густые и кудрявые волосы, это благодаря итальянской крови некоторых моих предков. А у папы были огромные бакенбарды, просто настоящие котлеты!
Мы общались с мамой, как две подруги. Мы говорили о моде, одежде, наркотиках, сексе, мужчинах и особенно – об ужасах, которые мама пережила в детском возрасте. Очень многое из того, что она мне рассказывала, я не понимала, но делала вид, что все мне совершенно ясно. Я кивала и была рада, что мама посвящает меня в самое сокровенное. Мама никогда не замечала или не обращала внимания, что я слишком мала для ее рассказов и могу в них чего-то не понять. И она продолжала делиться со мной своими историями.
Мне нравилось, когда мама находила в своем детстве какие-нибудь положительные моменты. Но я знала, что ее оптимизм связан с предвкушением наркотиков. После того как кайф пройдет, она будет видеть во всем только негатив.
Кто другой выслушал бы маму, когда ей плохо? В эти тяжелые моменты я могла и хотела быть с ней рядом. Когда мама ждала наркотики, я часто подходила к окну и смотрела, не идет ли папа, а мама рассказывала мне разные радостные истории.
– Мы тогда постоянно «торчали». Кислотой можно себе все мозги сжечь. Особенно во время хорошего рок-концерта. Главное, ты, Лиззи, никогда кислоту не принимай. От нее начинаешь представлять себе совершенно нереальные вещи. Очень странная штука.
До появления папы мама готовила свои «причиндалы»: ложки для растворения порошка, китайские плошки для супа, в которых была вода, и шнурки, которые она использовала в качестве жгута. Мама с папой всегда пользовались двумя отдельными шприцами. Мама продолжала рассказывать, внимательно изучая иглы шприцев. Я с интересом наблюдала за ее действиями.
– В то время мне часто предлагали работать моделью. Проблема в том, что все «агенты», которые это предлагали, хотели со мной сначала переспать. Так что ты держись от таких ребят подальше. Секунду…
В качестве проверки она набрала в шприц воды, надавила на поршень, и вода маленьким фонтанчиком брызнула из иглы.
– Так вот, – продолжала она. – Мужчины бывают абсолютными подлецами, но все равно в те времена было весело.
Мама готовилась, словно медсестра. Вскоре появлялся папа с пакетиком лекарства, излечивающего их недуг.
Так повторялось изо дня в день. Мама с папой делали укол и начинали носиться по квартире, как сумасшедшие. Лиза крепко спала, и я могла спокойно общаться с родителями.
Я оберегала их. Они «торчали», но они были со мной.
Реакция родителей на наркотик всегда была одинаковой. Глаза широко раскрывались, и мелкие судороги пробегали по их лицам. Мама начинала ходить кругами по комнате, она шаркала ногами, растопыривала руки и говорила в потолок. В моменты сразу после «прихода» она никогда не смотрела мне в глаза.
Минут через двадцать их начинало отпускать. Пик наслаждения проходил, и мамины рассказы становились другими.
– Папа обещал, что отвезет меня в Париж. Ты понимаешь, что это значит? В Париж! Я же была его любимой дочерью. Я это знала, и Лори это знала. Когда я была совсем маленькой, он сломал мне ключицу. Он тогда хотел меня из окна выбросить! – кричала мама, обратив взгляд в потолок. Мне было ее очень жаль, и я очень хотела, чтобы она позабыла былые обиды и боль.
В это время папа супермедленными движениями чистил «приборы», проливая воду и ошибаясь. Он так сильно «торчал», что не понимал, что делает.
