Эрик Сигал - История любви
Нас было трое (мне почему-то показалось, что папа тоже здесь). И все трое просто стояли и ждали чего-то. Чего?
Невозможного.
Разве Дженни не понимает, что я сделал бы все, абсолютно все, но только не это? Я уставился в пол, качая головой из стороны в сторону с выражением непреклонного отказа и чрезвычайной неловкости, а Дженни яростно прошептала – такого тона я у нее еще не слышал:
– Ты – бессердечный ублюдок.
А потом закончила разговор с моим отцом, сказав:
– Мистер Барретт, Оливер хочет, чтобы вы знали, что по-своему…
Она остановилась, чтобы сделать глубокий вдох. Я был настолько ошарашен, что мог только дождаться конца моего мнимого устного послания.
– …Оливер очень вас любит, – закончила она и мгновенно повесила трубку.
Дальнейшие мои действия невозможно объяснить рационально. Можете признать меня временно невменяемым. Нет, стойте. Не можете. За то, что я сделал, гореть мне в аду.
Я вырвал телефон из рук Дженни, выдрал телефонный шнур из розетки и швырнул аппарат через всю комнату.
– Черт тебя дери, Дженни! Убирайся прочь из моей жизни!
Я застыл на месте, тяжело дыша, словно зверь, в которого внезапно превратился. Господи, что на меня нашло? Я повернулся к Дженни.
Но ее не было.
Дженни исчезла – не было даже звука шагов на лестнице. Наверное, она выбежала из дома в то самое мгновение, когда я схватил телефон. Пальто и шарф остались на вешалке. Я не знал, что делать, но боль и отчаяние от этого были меньше, чем от совершенного мгновениями раньше.
Я искал повсюду.
Раз пять, не меньше, прочесал библиотеку Школы права, продираясь сквозь ряды зубрил. И хотя я не проронил ни слова, выражение моего лица наверняка перебудоражило всех в этой проклятой библиотеке. Ну и плевать.
Затем я прочесал здание Харкнесс-Коммонс[25] – холл, кафетерий. Сломя голову бросился в Агасси-холл в Рэдклиффе. Дженни и там не было. Я кидался то туда, то сюда, и ноги мои не поспевали за бешено стучащим сердцем.
Может быть, она в Пейн-холле (ирония судьбы![26])? Там же внизу есть комнаты для занятий фортепиано. Я знаю Дженни. Когда она сердится, она садится и колотит по этим чертовым клавишам. Допустим. А когда до смерти перепугана?
Попав туда, я словно оказался в дурдоме. Из-за всех дверей доносились обрывки музыки – Моцарт и Барток, Бах и Брамс сливались в одну сплошную безумную какофонию.
Ну конечно, Дженни здесь!
Интуитивно я остановился перед дверью, за которой кто-то (со злостью) выколачивал из инструмента прелюдию Шопена. Я несколько мгновений прислушивался. Играли плохо, то и дело сбиваясь и начиная заново. Чей-то женский голос пробормотал: «Черт!» Это, наверное, Дженни. Я рывком распахнул дверь.
Сидевшая за пианино уродливая широкоплечая хиппи из Рэдклиффа явно не обрадовалась моему визиту.
– Что за дела, мужик? – грозно спросила она.
– Плохи мои дела, плохи, – пробормотал я, хлопнув дверью.
Потом я обыскал Гарвард-сквер, кафе «Pamplona», галерею «Tommy’s» и даже Хейес– Бик, где обычно тусуются студенты факультета искусств. Дженни нигде не было.
Куда же она делась?
Метро уже было закрыто, но если она сразу отправилась на Гарвард-сквер, то могла успеть на вокзал и сесть на поезд до Бостона. А еще она могла пойти на автобусную остановку.
…Было уже около часа ночи, когда я бросил четвертак и две десятицентовые монетки в одной из телефонных будок на Гарвард-сквер.
– Алло, Фил?
– Да-а, – сонно сказал он. – Кто это?
– Это я, Оливер.
– Оливер! – испуганно повторил Фил. – Что-нибудь с Дженни? – быстро спросил он. Раз он меня спрашивает, значит, там ее тоже нет.
– Да нет, Фил, с ней все в порядке.
– Ну, слава богу. Ты-то сам как, Оливер?
Убедившись, что с Дженни все в порядке, он сразу заговорил спокойно и приветливо. Как будто я не поднял его с постели посреди ночи.
– Отлично, Фил. Все нормально. Порядок. Послушай, Фил, а Дженни вообще с тобой общается?
– Чертовски мало, – ответил он удивительно спокойным голосом.
– Что ты имеешь в виду, Фил?
– А то, что могла бы и почаще звонить! Я ведь ей не чужой, сам знаешь.
Если человек может одновременно испытать облегчение и панику, я был именно в таком состоянии.
– Она сейчас с тобой? – спросил он.
– Что?
– Дай ей трубку, я сам скажу.
– Не могу, Фил.
– Спит, что ли? Тогда не буди, не надо.
– Ладно, не буду.
– Слушай, ты, засранец, – вдруг сказал он.
– Да, сэр?
– Скажи, неужели Крэнстон так чертовски далеко, что вы не можете приехать ко мне как-нибудь в воскресенье? Или, хотите, я к вам?
– Нет, Фил. Мы сами приедем.
– Когда?
– Как-нибудь в воскресенье.
– Не морочь мне голову, а? Хорошие дети не говорят «как-нибудь в воскресенье», они говорят «в это воскресенье». Значит, в это воскресенье, договорились?
– Да, сэр. В это воскресенье.
– Жду вас в четыре. И поосторожнее веди машину, ладно?
– Ладно.
– И в следующий раз звони за мой счет, черт тебя дери!
С этими словами он повесил трубку.
Я остался стоять на островке света, затерянном во мраке Гарвард-сквера, не зная, куда идти и что делать. Вдруг из темноты вынырнул какой-то чернокожий, поинтересовался, не нужен ли мне косячок. Я растерянно пробормотал: «Нет, благодарю, сэр».
Я медленно побрел домой. Бежать больше не было смысла – зачем спешить в пустой дом? Время было позднее, и мое тело одеревенело – больше от страха за Дженни, чем от холода (хотя на улице было довольно мерзко). Я был в нескольких шагах от дома, когда заметил, что на ступеньках кто-то сидит. Померещилось, подумал я сначала – фигура казалась совершенно неподвижной.
Но это была Дженни.
Она сидела на верхней ступеньке.
Я слишком вымотался, чтобы испугаться, но был рад до такой степени, что не мог вымолвить ни слова. В душе я надеялся, что сейчас она меня треснет чем-нибудь тяжелым.
– Джен?
– Олли?
Мы говорили так тихо, что понять, какие эмоции сквозили в голосе, было невозможно.
– Я ключ забыла, – сказала она.
Я застыл на первой ступеньке, не решаясь спросить, сколько времени она так просидела. Я знал только одно – я ее страшно обидел.
– Дженни, прости меня.
– Не смей! – прервала она меня. А потом тихо сказала: – Любовь – это когда не нужно говорить «прости»!
Я поднялся к ней и присел на ступеньку рядом.
– Можно, я сейчас лягу спать? – спросила Дженни, встав с места.
– Хорошо, – кивнул я.
Мы вошли в квартиру. Когда мы раздевались, она ободряюще посмотрела на меня.
– Послушай, Оливер. То, что я сказала на лестнице… В общем, я и правда так думаю.
Вот и все.
14
