Татьяна Соломатина - Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61
На столе зазвонил внутренний телефон. Татьяна Георгиевна испуганно уставилась на него. Секретарша взяла трубку и, по-хулигански подмигнув Мальцевой, произнесла с непоколебимой начальственной интонацией:
— Кабинет главного врача!
«Её зовут Людмила Прокофьевна!»
Мальцева еле удержала смешок внутри.
Первый рабочий день никаких ужасов не принёс. Семь ножевых в приёмном покое. («Счастливое число!» — мелькнула у Мальцевой идиотская мысль.) Ей совсем не обязательно было нестись в приёмный покой. Но она зачем-то бежала. Каждый раз. На один из случаев нельзя было, конечно, не полюбоваться. Чистый Тарантино. Мужики поспорили на бабки. Один из них воткнул себе в грудную клетку нож. Не задев жизненно важных органов. Знал куда и как. Был фельдшером в Афгане. А теперь вот взрослые, состоявшиеся и состоятельные мужики, приняв достаточно спиртного, поспорили на немалые деньги. И — вуаля! Просто дикая история!..Но это была не её «веселуха». Это была незамутнённая радость заведующего приёмным покоем главного корпуса. Почему так тянуло в приёмный покой? Потому что кабинет главного врача на первом этаже? Ещё, конечно, было совещание заведующих. Она всех их знала. И все они — знали её. И ещё одно совещание — с начмедами по хирургии, терапии и акушерству-гинекологии. И их она всех знала. С хирургом — вместе немало соли съедено. С начмедом по терапии Панин как-то даже спал. Очень забавно. Ну а Родин — он и в Африке Родин. Что он ей мог рассказать о роддоме такого, чего бы она сама не знала? В гастрохирургии лопнула отопительная труба. В ургентной операционной — прорвало канализацию. Этим занимались заведующие. Но она должна была стать тем, кто любую беду… Кажется, более всего деятельность главврача походит на деятельность завхоза, сантехника, снабженца… Но никак — не на лечебную работу.
Выручил Родин.
— Татьяна Георгиевна, в роддоме сложная девочка. Учитывая, что главный врач у нас теперь — акушер-гинеколог, я вправе запросить консультацию.
— Спасибо! — Обессилено прошептала Мальцева одними губами.
Пошли подвалом.
— Серый, я все халаты и пижамы новые купила. В старые не лезу. Я — жирная корова?
— Таня! Заколебала! Или похудей — или не ной. Впрочем, конечно же конечно, ты и так прекрасная. И удивительная ещё.
— Всё бы тебе хаханьки. … А как там… интерн?
— Он уже не интерн. И не там — а тут, у тебя, в гинекологии.
— У тебя в гинекологии.
— Ну да. — Коротко согласился Родин.
— Ну, а это… Есть у него кто-нибудь?
— Ай-яй-яй! Главврач! Замужем за замминистра! А ведёшь себя…
Мальцева покраснела.
— У Оксанки спросишь. Я за половыми похождениями мужиков не слежу. Пришли. — Он нажал на кнопку вызова лифта. Двери раскрылись. — Прошу!
В лифте стало вдруг легко и просто. Как бывает только когда возвращаешься к себе. Из долгого путешествия. Или из больницы.
В палате обсервации на койке лежала женщина, выглядевшая как ровесница Мальцевой. За руку её держал парень возраста уже-не-интерна Денисова. И взгляд, которым он пялился на неё, никак нельзя было назвать сыновним.
— Беременная Яковлева. Поступила сегодня по Скорой. Недообследована. Беременность первая, тридцать недель, двойня. — Докладывавшая Тыдыбыр перешла на конспиративный шёпот. — Была дезориентирована. Подозрение на алкогольную интоксикацию.
— Да не пьёт она! — Взорвался парень. — Я уже сколько раз всем говорил: не пьёт! Вообще!
— Андрей, успокойся. Это врачи. Они нам только добра желают. — Ласково попросила его беременная Яковлева.
И он стал послушным ягнёнком. Присел на кровать и стал вдруг таким несчастным.
— Так! — сказала Мальцева, оглядывая персонал. — Давайте начнём с начала. С самого начала. С анамнеза.
* * *Самым началом анамнеза традиционно является анамнез жизни. В случае беременности, в которой всё ещё традиционно — в большинстве случаев, — принимают участие мужчина и женщина — анамнез жизни, собственно, и мужчины и женщины. Анамнез жизни и любви. Последняя всё реже является необходимым условием беременности. Но не в этом случае.
Жил-был хороший парень Андрей Яковлев из хорошей семьи. Даже так: прекрасный парень из прекрасной семьи. И было ему на момент начала этой истории (анамнеза, как это и переводится с латыни) двадцать пять лет. Из окна его комнаты в великолепной родительской квартире была площадь Красная видна. А из окошка его будущей жены было видно только улицы немножко. Где-то на очень дальней окраине, которая в приличных домах и Москвой-то не считается.
Андрей слыл циником и сибаритом, ни в чём себе не отказывающим мажором. Любил гульнуть с размахом. Предпочитая не обременять себя долгосрочными отношениями. Окончил МГИМО и собирался делать карьеру по дипломатической линии. Родители были счастливы и довольны. И даже подарили ему на вручении диплома ключи от квартиры. С привычным ему видом из окна.
И вот однажды забежал он в сетевую ресторацию поесть между делами. Он предпочитал пафосные кабаки или хотя бы претенциозные арт-кафе, но всем иногда хочется просто пожрать. Официантка принесла ему меню — и он остолбенел. Пропал. Влюбился.
Ничего особенного в ней не было. Ни безупречных черт лица. Ни потрясающей гривы волос. Ни тонких нежных рук. Ни ног от ушей. Это была самая обыкновенная провинциалка, которых тьмы в нашем столичном молохе. Выглядела она усталой и безразличной. И была далеко не юна. Невозможно объяснить, чем она так поразила начинающего международника, но факт остаётся фактом: его пробила дрожь, у него резко пропал вот только что присутствовавший волчий аппетит, и всё, что он смог сказать деревянным голосом (это он-то! балагур с глубоким драматическим баритоном!):
— Девушка, когда вы заканчиваете?
И меню ходуном заходило в его руках. Он аккуратно положил его на столик, как будто опасаясь, что оно сбежит.
Девушка скользнула по нему равнодушно-презрительным взглядом, который вырабатывается у официанток и спросила:
— Заказывать будете или ещё подумаете?
И ушла.
Еле выкарабкавшись из-за столика — внезапно он стал мокрым как полевая мышь после майской грозы, — Андрей вышел на улицу. Прийти в себя, прогуляться, проветриться. Но не смог сделать ни шагу, так и простояв сусликом под дверями заведения до окончания её рабочего дня. Его важные дела полетели сегодня в тартарары.
Вышедшая из дверей официантка заметила его. Впрочем, не было никого из работников, кто бы его не заметил. Она подошла к нему, оглядела с ног до головы его модный дорогой прикид. И посмотрела прямо в глаза. Сердце его бешено колотилось.
