Борис Хазанов - Аквариум
«Она уже две порции съела», — сказал Лев Бабков.
«Сергей. Этому народу сто раз надо напоминать».
«Ты давай вот что, — сказал Бабков. — Давай договоримся: говорить правду».
Официант принёс десерт.
«Хочешь ты домой возвращаться или не хочешь?»
Она озирается, поджав губы.
«Ну что ж; поели, посидели. Скажем спасибо этому дому».
Лев Бабков лезет в задний карман брюк, обхлопывает себя.
«Чуть не забыла, — сказала маманя, — дело есть к тебе… Да ладно… в другой раз заплатишь. В кои веки увиделись… Приедешь и заплатишь… Она пока тут пущай посидит… А ты, — она погрозила девочке пальцем, — смотри у меня!»
В комнатке за перегородкой маманя втиснулась между столом и стулом, грузно опустилась. Он присел напротив.
«Спешишь, али как. Куда ты её тащишь?»
Лев Бабков пожал плечами.
«Как живёшь-то?»
«Живу».
Далее было задано ещё несколько вопросов, на которые Лев Бабков отвечал неопределёнными междометиями; впрочем, другого ответа от него и не ждали.
«Совсем», — сказала маманя.
«Что совсем?»
«Совсем, говорю, забыл меня».
Она разбирала бумажки на столе, накалывала на спицу квитанции и разнарядки.
«У тебя что, — спросила она, — кошелёк спёрли? А был ли он, кошелёк-то?.. Лёва. Чего молчишь. Ведь тебе же хорошо со мной жилось, а? Ведь хорошо жилось, признайся».
«Хорошо».
«Ну так чего? Пропал и глаз не кажешь. Хоть бы позвонил когда».
«Дела, Степанида Власьевна».
«Эва, я уж теперь Степанида; а ведь когда-то меня Стёшей звал».
«Да, Стёша», — сказал Бабков.
«Я вот смотрю на тебя…» — сказала она и остановилась.
Бабков ждал.
«Я вот что думаю, — она вздохнула. — Только ты молчи, не перебивай… Ты тут посидишь, я пойду распоряжусь. Девчонку твою мы посадим, пущай назад к себе едет, откуда она там… Ты где её подцепил-то?»
«Нигде я её не подцепил, на вокзале сидела. Говорит, из Киржача».
«Ну вот: купим ей билет до Киржача. Я ей денег дам на дорогу… Ты пока тут сиди. А потом ко мне. У меня жильцов никого нет, цельный дом пустой. У меня вообще никого нет. Один ты у меня и остался… И заживем с тобой, как бывало. Возьму отпуск за свой счёт, а то вовсе уволюсь…»
«Стёша…»
«Что Стёша? Стёша была, Стёша и будет. Разве нам было плохо вместе? А то хочешь, поедем куда-нибудь. В Крым поедем».
Она что-то переставляла и перекладывала на столе, достала платок и гулко высморкалась. «Ты сиди, сиди…» — пробормотала она, поднимаясь. Когда Лев Бабков вышел следом за ней в зал, девочки не оказалось. На её месте сидел некто. Маманя колыхалась между столами.
«Ты чего тут расселся?» — сказала она сурово.
«А чего. Я ничего», — пролепетал человек.
«Ничего, так и ступай. С утра нализался. Сергей! — крикнула маманя. — Ну-ка проводи».
«Куда, куда?» — бормотал человек, с трудом переставляя ноги.
«А вот туда», — отвечал официант.
Приключение
«Это уже что-то такое, — сказал Лев Бабков, — прямо из букваря. Луша мыла раму. Мама мыла Лушу».
Луша сидела на платформе.
«Между прочим, это имя… ведь это то же самое, что Гликерия».
Она не отвечала.
«А если бы я не пришёл?» — спросил Бабков.
Он рылся в карманах.
Девочка криво усмехнулась и протянула ему кошелёк. Он хотел взять кошелёк, она отдёрнула руку; эта игра повторилась несколько раз.
«Слушай-ка, мне эти фокусы надоели. Катись куда хочешь. Можешь взять себе кошелёк на память».
«А немой-то, — сказала девочка. — Видал?»
«Разве это он?»
«А кто же. Он ко мне ещё в Москве приставал. Я его ка-ак двину!»
«Н-да. Ну-ну».
«О чём это вы там говорили?»
«Я остаюсь здесь».
«А я?»
«Лапонька моя, — сказал Бабков. — Поезжай, откуда приехала».
«Она старая и толстая. Таких е…ть одно мучение!» — изрекла Луша.
«Ого — а ты, собственно, откуда знаешь?»
Он сунул кошелёк в карман.
«Иди купи билеты, живо», — сказал он, протягивая ей бумажку.
«Куда?»
«До Москвы, куда же».
«А мне не нужен билет».
Рельсы уже слегка подрагивали, задрожали провода, и вдалеке из-за поворота вспыхнуло на солнце лобовое стекло идущего поезда.
Соблюдая молчание, оба, мужчина и девочка, отец и дочь, подросток, похожий на взъерошенную птицу с подрезанными крыльями, и тот, кому скорее подходит сравнение с обитателем мутных вод, следили из окошка за несущимися навстречу перелесками, дачными посёлками, пролетающими со стуком железнодорожными переездами.
«Ты ворожить умеешь? У тебя дурной глаз».
«Хочешь, поезд остановлю? — сказала она вдруг. — Хочешь?»
Она прищурилась, втянула голову и как будто вся ушла в себя. Раздался слабый визг колёс.
Электричка вдруг стала, как будто наткнулась на что-то. Пассажиры тянули головы из оконных фрамуг. Кто-то спросил, в чём дело, и другой голос ответил: человек попал под поезд. Быстро прошёл проводник. «Хвалю», — сказал Лев Бабков. Поезд двинулся. Поезд снова нёсся вперёд, минуя полустанки.
«Тётка решила, что ты её сглазила, и прогнала тебя из дому. Верно?»
Не её, а его, поправила девочка.
«Кого прогнала, твоего дядю?»
«Какой он мне дядя».
«Её муж. Но ведь это значит — твой дядя».
«Какой муж».
«Ну кто он там. Я что-то не могу понять. Кого выгнали: его или тебя?».
«Она с ним живёт, — сказала девочка. — А он со мной хочет. Она думает, что я его сглазила».
«Я же говорю, вот видишь».
Он спросил: кто такая её тётка? В бакалее торгует, был ответ.
«А он?»
Луша пожала плечами.
«Так, — сказал Бабков. — Значит, ты его сглазила, он плюнул на тетку и начал клеиться к тебе, правильно?»
«Никого я не сглазила. Он у нас в школе не знаю кто. То завхозом был, а теперь военрук».
«Прости, я всё позабыл: это кто ж такой будет? Это раньше было в школе военное дело, а сейчас-то зачем?»
«А если враги нападут!»
«Угу; н-да. Ну, если уж нападут». Он спросил, что же было дальше.
«Ничего. Шла по коридору. Коридор такой в школе бывает, знаешь?»
«Конечно».
«Мне сойти надо», — сказала она.
«Сойти, зачем?»
«Мне поссать надо, не могу больше терпеть».
«Чего же ты молчала?»
Она вышла в тамбур и переминалась там с ноги на ногу.
«Далеко ещё?»
Поезд нёсся вперёд.
«Далеко?» — простонала она.
«Я думаю, минут десять; дотерпишь? Ладно, — пробормотал он, оглядываясь, — стань в угол, только быстро, я не смотрю. А может, ты снова остановишь поезд?..»
Но тут на счастье электричка замедлила ход, это был лесной безлюдный полустанок. Девочка побежала к концу платформы и спрыгнула. Лев Бабков солидно прогуливался взад и вперёд. Двери вагонов закрылись, поезд тронулся.
Погас зелёный огонь светофора, вспыхнул оскаленный красный глаз. С удивлением заметил Бабков, что не только остановка не была предусмотрена расписанием, но, по всему судя, они свернули на другую ветку. Несколько времени спустя вновь мигнуло и передвинулось око светофора. Затрепетали провода. Дальний гром прокатился по рельсам, и медленно, пыхтя, стуча, надвинулся тепловоз, потащились цистерны, платформы, погромыхивали на стыках товарные вагоны с чёрными буквами, с надписями мелом. Девочка стояла поодаль и пальцем считала вагоны. Потом сидели в пустом зале ожидания. Лев Бабков чертил прутиком по каменному полу, Луша болтала валенками. До следующего поезда было добрых полтора часа. Она даже как-то повеселела Это был день прививок, уроки были отменены. «Зачем же ты осталась в школе?»
Она передёрнула плечами: осталась, и всё. Хотела тётку подразнить. Прошла мимо его кабинета, прошла второй раз, он выходит.
«Кто — он?»
«Ну он, ейный. Я иду, а он говорит… Может, походим?»
«Это он так сказал?»
«Да нет же. Может, погуляем, чего сидеть-то».
«У тебя валенки прохудились, куда ты пойдёшь».
«Я говорю, здрасьте, Игорь Степаныч. Зайди, говорит, ко мне, Луша…»
Они шагали вдоль железнодорожного полотна, по другую сторону находился посёлок, полдюжины домишек, переезд, трансформаторная будка. Тропинка свернула в рощицу.
«Что он от тебя хотел?»
«Известно что. Чего мужики хотят? Можно, говорит, я дверь запру, а то ещё кто войдёт. Ну и вот».
«Что — вот?»
«Запер дверь, вот и всё».
«Зачем же ты согласилась?»
«Ничего я не согласилась».
«Я говорю — зачем ты вошла в кабинет?»
«Зачем, зачем. Вошла, и всё».
Роща превратилась в лес. Куда же мы идём, думал Бабков.
«Я говорю, только попробуйте».
«А он?»
«Левольвер вытащил. Я говорю: сейчас закричу. Кричи, говорит, сколько хочешь, в школе никого нет. Зачем кричать, мы по-хорошему. Я говорю: а тётя Валя? А мне насрать на тётю Валю, я, говорит, тебя люблю».
«До этого он ничего не говорил?»
«Так, шутил иногда. То ущипнёт, то… Я говорю: левольвер-то, говорю, учебный. Всё равно, говорит, стрелять можно. Не бойся, это я пошутил. Я, говорит, тебя пальцем не трону. Ты разденься, я хочу посмотреть, какая ты».
