Эрик Шевийар - Красное ухо
Чтобы возлюбить мир, нужно лишь повернуться к нему спиной и посмотреть в небо.
Это занятие окончательно расшатывает ему голову. Он уже не верит своим глазам: месяц здесь похож не на скобку, а на плошку, лодку, улыбку. Красное ухо думает о том, как западная литература обыграла бы это чудо и как бы обрадовался Жюль Лафорг[38]. Однако же случилось так, что этот поэтический кладезь достался ему, Красному уху. Ему, Красному уху, выпала великая честь воспеть это чудо. Но вскоре ответственность его утомляет, великая честь превращается в тяжкую обузу, и он устало роняет голову на грудь.
Когда приходит ночь, Красное ухо наконец становится черным, как все. Увы, никто не увидит его таким красивым.
Он возвращается в деревню, с недавних пор освещаемую тусклым светом белых неоновых ламп, так что Африку по ночам теперь не отличить от Норвегии зимой. Холодный свет на многое открывает ему глаза. Увы, до Нормандии отсюда как до луны! А тоскливый крик, регулярно разрывающий ночь, доносится от тех вон печальных осликов, что сгрудились под деревьями. Сиплое уханье пил в лесу. Ослы ревут. Бедные твари весь день таскали песок из карьера, а теперь пилят дрова для своих бессердечных хозяев. Лягушки, заступившие им на смену в песчаном карьере, всю ночь проскачут да проквакают, что и обнаружат с досадой ослы поутру. Каждое утро — одно и то же. И кому, спрашивается, все это разгребать?
В который раз сегодня, как и всегда, ослам придется работать за двоих.
Красное ухо входит во двор участка, принадлежащего семейству Токи. Подбежавший мальчонка указывает ему комнату брата. Уже с порога Красное ухо слышит знакомый голос. Гиппопотам ложится и встает через положение «сидя», как свинья. Плавает гиппопотам галопом. У самки гиппопотама два соска. Заходя в воду, она часто сажает детеныша себе на шею или на спину. С первых дней жизни детеныш гиппопотама приучается пить материнское молоко под водой… Гиппопотам ложится и встает через положение сидя, как свинья… Красное ухо молча отодвигает занавеску, служащую Токе дверью. Юноша сидит спиной ко входу, перед ним лежит толстая старинная энциклопедия. Он читает вслух несколько фраз, закрывает глаза, запрокидывает голову и громко повторяет прочитанное. В конечном счете он такой же враль, как Жюльен Сорель с Фабрицио дель Донго. Мы правильно сделали, что доверили ему художественную часть нашей документальной повести.
Красное ухо оставляет Току наблюдать за повадками гиппопотамов, а сам на цыпочках убирается прочь.
По улицам города неспешно шагает красивая молодая негритянка с очень светлой кожей. Завидев ее, прохожие останавливаются и долго еще потом стоят как вкопанные, разинув рот. А знаете ли вы, что в некоторых случаях без разницы — что патока, что смола, радостно сообщает музыка, сопровождающая это странное шествие, а девушка как ни в чем не бывало идет себе дальше по оцепеневшему городу, уверенно и равнодушно, подобно монотонно-бесконечному каравану. Это реклама депигментирующего крема марки «Гиппоклэр», которую крутят по местному телеканалу. Правда, столь прославляемое чудо-средство лишает кожу ее естественных солнцезащитных свойств, увеличивая тем самым риск заболевания раком. Кроме того, депигментация никогда не получается одинаковой и равномерной на теле и лице, и кожа непоправимо покрывается розоватыми пятнами. Впрочем, точное расположение черных и белых континентов на карте мира по-прежнему лучше смотреть по старому доброму атласу. Тем не менее к названию крема сложно предъявить претензии: после несколько втираний «Гиппоклэра» лицо девушки раздувается так, что она и впрямь становится похожа на гиппопотама.
Когда они идут по улице, прохожие останавливаются, что правда, то правда.
Итак, современный африканский мужчина предпочитает женщин со светлой кожей. Неужели скоро и вековое искусство африканской маски отречется от черного эбена в пользу желтоватой сосны? Вот вам и еще один чудесный подарок Запада Африке, типичный пример нашего господства, триумфа нашей системы ценностей в планетарном масштабе: крашеная блондинка. Однако Африка стоит на своем. На своих красках, барабанах, резких и стойких запахах, звонком смехе. Да, пожалуй, это главное, что Красное ухо понял про Африку: она стоит на своем. Тогда как сам он приехал из страны, где малейшие всплески поглощаются мягкой обивкой, серостью и дезодорантом. На его родине депигментация завершилась давно и успешно. Обесцветили все вплоть до сознания.
Ну а здесь черное мыло, изготовляемое деревенскими женщинами из заводских отходов, разъедает им кожу рук до дыр.
Тяжелый камень прижимает к земле концы пропущенных между пальцами ваших ног продольных нитей, в то время как ваша рука ловким движением продевает между ними нить поперечную. И вот, считай, уже освоил новую профессию ткача. Объем работы, сделанной за день, исчисляется в километрах. Это ткацкий квартал Бамако, расположенный аккурат между кладбищем автомобилей (или это паркинг?) и городской свалкой, на которой тоже кипит жизнь. Что ни говори, из всех относительных понятий понятие мусора самое относительное. В городе Сане трое большеглазых ребятишек завороженно смотрят, как Красное ухо поглощает рис под ореховым соусом. «Видимо, я произвожу на них впечатление своими красными ушами!» — догадывается он.
Насытившись, он отодвигает от себя тарелку, и его юные поклонники тут же растаскивают несколько недоеденных им рисинок.
В своей великой африканской поэме он нарисует медицинскую карту Мали. Щербатой строфой он расскажет о зубном кариесе, бредовой и путаной — о малярии, вялой и неровной — о шистосомозах, хромой — о полиомиелите, кстати, являющемся единственной на сегодня надежной защитой от СПИДа. И, наконец, тщедушной и опухшей строфой он поведает о недоеданиях в сельской местности.
Все это будет положено на музыку (уолд-мьюзик). Получится песня.
На языке бамбара, стоит тебе лишиться ноги, руки, глаза или хотя бы фаланги пальца, и ты становишься могото — остатком от человека. Пускай родной язык тебя не жалует, зато ты можешь положиться на своих братьев. Автомобиль остается ржаветь там, где отказал его мотор, равно как ослиный скелет там, где отказало ослиное сердце, зато упавшего могото всегда поднимут. У нас же все наоборот, замечает Красное ухо и принимается повторять на все лады, что из всех относительных понятий понятие мусора, безусловно, самое относительное.
Африканское золото лежит в прибрежных скалах или речных наносах, но техническая безграмотность народонаселения такова, что здесь еще только учатся доставать золото из карманов.
На этой возвышенной ноте Красное ухо захлопывает черный молескиновый блокнотик и открывает книгу. Кафка не решается жениться на Ф. Свои доводы против этого брака он излагает в пространном письме отцу девушки. Красное ухо зачитывает это письмо в Мопти, в прохладной и убогой комнате, украшенной большими и абсолютно неуместными вышивками (на одной — коррида, на другой — павлин на балюстраде тосканского дворца) и ширмой, за которой, размеренно сопя и ворочаясь с боку на бок, спят две приветливые матроны, предоставившие ему кров и стол.
Красное ухо какое-то время упивается всеми этими контрастами, но вот его голова тяжело падает на грудь, и минуту спустя его зычный храп полностью заглушает робкий присвист почивающих дам.
III
Он снова дома, но теперь он — Африканец. Стоит кому-нибудь произнести Мали, как он уже тут как тут: это имеет к нему непосредственное отношение, дайте высказаться эксперту. Если же собеседники обходят Мали стороной, он сам напоминает им о его существовании. Лето в Мали, фрукты в Мали, комары в Мали, школа в Мали, ночи в Мали, демократия в Мали, экология в Мали, музыка в Мали.
А когда речь заходит о вине, он говорит, что в Мали нет вина.
А если вдруг воцаряется тишина, он спешит ее нарушить, чтобы сообщить присутствующим, что в Мали тишина совершенно не такая, как здесь. В Мали тишина другой плотности, другой фактуры, если угодно. Она словно соткана из нитей иного сорта. А, да что там объяснять! Все равно это можно только почувствовать. Тишина в Мали — это нечто особенное. Тишина в Мали — это, ну как бы вам сказать. Тишина в Мали гораздо полнее. Гораздо плотнее и населеннее.
Гораздо шумнее, что ли.
Ни одна трапеза с его участием не проходит без слов ньебе[39] и сорго. Еще он любит слово фонио[40] и иногда умудряется ввернуть то под соусом гомбо. Господи, как же он нас утомил! А известно ли вам, что в Мали… А представьте себе, что в Мали… Мне, как человеку, только что вернувшемуся из Мали… Мне как человеку, любящему и знающему Мали… Если бы вы, как и я, побывали в Мали… Да взять хотя бы Мали… А вот в Мали, между прочим… Ну надо же, совсем как в Мали…
