Астра - Избегнув чар Сократа
Вот стало слабеть, редеть.
— Неужели? — он затаил дыхание, но тут огненный вал накрыл его с головой, сбил наземь, заставил извиваться и хвататься за траву, выть и стонать от жгучей боли в каждой жилке и клеточке, самый воздух, казалось, занялся болью. И вдруг словно молния прерывисто ударила вдоль тела, остро и ветвисто достала с головы до пят, подержалась и рассеялась.
Стало тихо. В полутьме обозначились своды палатки, шорох дождя.
«Расплатился», понял он.
Взмокшая рубашка холодила плечи. Он сел. Силы быстро прибывали, его покачивало, он чувствовал, будто взлетает, радостный, легчайший.
«Страшно, страшно», — проверил на пробу и рассмеялся. Страха не было.
К утру погода прояснилась. Окаста собрался, подвел коня к воде. Все вокруг было прежним… и иным. Оно существовало без него, Окасты, было равно ему. Подымаясь, вились туманы, спокойно лежало в углублении светлое озеро и со своего места участвовал во всем этом вросший во мхи вчерашний камень с его серым незаметным лицом.
Карта повела в обход горбатого кряжа, прорезанного белыми кварцевыми жилами, в узкую ложбину, превратившуюся вскоре в ущелье с безымянным потоком. Тянулись в небо островерхие скалы, с их склонов ссыпалась и вприпрыжку мчалась к подножью мелкая щебенка. Первозданность окружения была поразительна, не было, казалось, ни миллиардов лет, ни геологических катастроф, никогда не менялся лик Земли.
Поглядывая вокруг своим новым зрением, Окаста ехал один в отвесной, словно разломленной теснине. Что-то соединялось, высвечивалось в душе, творчество вершилось само по себе, стихи звучали, он невнятно проборматывал их себе под нос.
— Чирк, чирк!
Астра открыла глаза. Одна сторона палатки была освещена, по зеленому полотну, по нарисованным солнцем травам и соцветиям прыгала, почирикивая, маленькая тень.
— Чирк, чирк!
Астра подставила палец под стрелки лапок. Птичка не поняла и прыгнула еще разок.
Утро было теплое. Но снежная граница на дальних вершинах Танну-Ола приспустилась за ночь еще чуть ниже. Осень.
Оставляя след на седой траве, с полотенцем Астра пошла по-над ручьем к обрыву. На травах, на тонких веточках сверкала роса, капельки ее висели по нескольку в ряд, и от каждой, если покачать головой, летели в глаза пышные цветные лучи. Астра приостановилась. Неужели простая паутина? Узор ее был очерчен росой и переливался, сплетения были четки и безукоризненны, она была подвешена к молоденьким пихточкам двумя алмазными нитями, которые плавно и бережно поддерживали свою звезду в развернутом виде.
Миновав это совершенство, она подошла к рыхлому сползающему обрыву. В его тени лежала льдина, героически уцелевшая с самой зимы. Крепко припаянная одним боком к берегу, она выдавалась в воду почти к самой стремнине. Место открылось случайно, вчера вечером, после маршрута, когда она искала уголок для одной себя. Сбросив одежду, она прошлась босиком по зернистой поверхности, присыпанной семенам и хвоей, и соскользнула в поток, в грозный шум стремнины, с головой.
И не вздохнув, выскочила на берег.
— Завтракать! — донесся сквозь чащу веселый голос Эрсола.
— Завтракать, — рассмеялась она, растираясь.
…За длинным, врытым в землю столом из свежеобструганных жердей, таким же, как на старом лагере, сидели все, кто был в наличии. Удрученный Корниенко, Алевтина в свежей розовой блузке, Эрсол и Мишка-радист. Не было Кира с Серегой, угнавших с машиной на ночную рыбалку, не было старого Тандына, который, забыв обо всем, выхаживал раненого коня, приведенного Астрой из маршрута.
Но главное, отсутствовал Окаста. Седьмой день. Это зияло. Давным-давно следовало объявлять широкий поиск, вызывать спасателей с их летной техникой. «Но как, как? — билась забота в душе Корниенко, — разве Окаста из тех, кого спасают? Он явится хоть сейчас, в любую минуту! А штрафуют спасатели немилосердно, никаких денег не хватит. И когда только покроют Тыву мобильной связью! В Африке есть, а у нас… будь они все неладны!».
— Доброе утро! — Астра хлопнула в ладоши. — Я потеряла часы и не могу быть точной.
— Когда ты голову потеряешь? — в сердцах отозвался Корниенко.
— От кого тут терять? — отразила она, садясь на скамью лицом к долине.
Алевтина сочувственно усмехнулась.
Эрсол подал миску с молочной рисовой кашей, политой малиновым вареньем. Это Алевтина, хозяйственная душа, наварила по ведру малины, черники, смородины для всеобщего угощения.
— Спасибо, — осторожно улыбнулась ей Астра.
— На здоровье, — спокойно ответила та.
С высокой цокольной террасы открывался вид на речную долину. Кирпично-красный выветрелый песчаник, слагающий верхнюю часть противоположного склона, был отвесен и разрушен настолько, что напоминал увитыми зеленым плющом древние укрепления с башнями, хотелось даже посидеть там среди развалин, отыскивая краем глаза завалившийся золотой шлем… В следующее мгновение взор легко соскальзывал вниз по блекло-зеленым отлогостям до середины, к резкой обрывистой кайме вдоль всего склона. Это обнажались слои песка и гравия — косые, вперекрест, белые, рыжие, черные, из которых повсюду сочились ржавые струйки воды, питая темную болотную зелень у подножий. Еще ниже пологости сливались с днищем долины, по которой вилась синяя речка. Там и сям в травах поймы посверкивали серповидные старицы, потерянные руслом при давних половодьях. В старо-прежние времена здесь мыли золото, поэтому вдоль берега тянулись галечные, ничуть не заросшие серые грядки, а в светлом речном дне темнели ямы-омуты, над которыми серебристые ивы склоняли нежные ветви. Хотелось думать о грубых жадных старателях, о сильных страстях этих людей, чьи глаза видели тот же берег, те же закаты.
— Такое место может выбрать только художник, — легко повернулась она, и светлые волосы ее метнулись. — Как вам удалось, Андрей Николаевич?
— А! — крякнул Корниенко. — Посадка для вертолета открытая да площадка сухая, вот и все художества.
Он всыпал в кружку горсть голубики, размял ложкой, добавил сахар, чай и посмотрел на Астру.
— Завтра полетишь, если погода. Мы оплатили три летных дня в самые неприступные участки.
— Куда Макар телят не гонял, — с улыбочкой уточнил Мишка, принявший радиограмму нынче утром.
— Замечательно, — кивнула она.
Алевтина недовольно подняла голову.
— Не выношу вертолеты. От одного запаха голова кружится.
— Запаха? — встрепенулся Эрсол. Он спал и видел себя десантником. — Какой у них запах?
— Алюминиевый, какой же еще, — отмахнулась она.
Корниенко допил кружку, хлопнул ею по столу, после чего раскурил свою трубку, обдав сотрапезников облачком надоевшего всем «золотого руна», и грузно поднялся из-за стола.
— Отдыхай пока, — сказал Астре, — вечерком потолкуем.
— Отдыхать — не работать.
И тоже встала со скамейки. Подобрав можжевеловую веточку, подержала ее над углями кострища, пока та не задымилась, и пошла домой.
На светлой травяной поляне паслись стреноженные кони. Журчал ручей. Сквозная тень лиственницы, передвигаясь, накрыла собою палатку. Расстегнув ее, Астра помахала внутри дымящейся веткой, наклонилась, коснувшись рукой пола и вошла, обойдя растущий у входа лиловый цветок.
Под треугольными сводами было уютно и чисто. На сером войлоке во всю длину лежал спальный мешок в цветастом чехле, сшитом из прошлогодних, послуживших в Усть-Вачке занавесок; на нем белела подушка и зеленая шаль с кистями. Левее стояли зеркало, стопка книг, чемодан. В маршрутные дни все излишнее сдавалось на хранение.
Снаружи неровным скоком приблизился стреноженный конь, слышно было… хрум, хрум… как скусывают траву его крепкие зубы… хрум, хрум… конь задел растяжки, отчего дернулась вся палатка, показался в просвете входа — Каурый, бедняга, пострадавший в ее маршруте. Неуклюже выбрасывая передние ноги, конь скрылся, не тронув лилового цветка.
Астра потянулась за тетрадью.
«Милая Марина! Как Вы поживаете? Жду не дождусь от Вас добрых вестей, ни минуты не сомневаюсь в Вашей звезде».
В приоткрытые створки дверей видны были дальние горы. Ручей бежал по камешкам, и в его немолчном плеске слышались смех и веселые восклицания.
Астра укрылась шалью. Веки сомкнулись сами. Мягкий взлет, и в голубизне увиделся отсвет какого-то моря, карта Земли с иными очертаниями.
… Увидев Астру тогда в Усть-Вачке, Кир на мгновенье замер, потом дружески приветствовал ее, как добрую знакомую. Он научился сдерживать себя, хотя и загадочной показалась ему, дипломнику геофака, встреча «с красивой, как артистка», девушкой из подвала, работающей ныне у его отца. Молча слушал он мужские разговоры о связи ее с начальником геопартии. И вот Тыва. Последние четыре километра к прежнему лагерю он шел пешком с набитым донельзя альпинистским рюкзаком, из которого торчала ручка геологического молотка. Устал, присел, и через минуту был свеж и силен, спортивный молодой специалист.
