Андрей Столяров - Не знает заката
– Вот мы и пришли, – сказала Гелла.
Она по-прежнему задыхалась, как-то вся колебалась – словно плоть ее превращалась в жертвенный дым.
Больше в зале никого не было, однако с мозаичного свода, проступающего во мраке, спускались протяжные голоса:
– Амсет… К-ха… Амсет… Дуамутеф…
– Сах… Сах… Ке-бе-ксе-нуфф… Хапи… Хапи…
– Калеб… Х-хат… Ярофем…
Голова у меня закружилась.
– Это – кто?..
– Это – я, – прошептала Гелла. – Я жду тебя две тысячи лет… Ну что ж ты, смелее…
Она действительно растворялась, переходила в дым, и он утягивался к ребрам глухого свода.
Миг – и ее не стало.
Заиграла печальная музыка.
Я все-таки сделал шажок вперед.
Веки спящей девушки дрогнули и начали подниматься…
Некоторое время я просто сидел на тахте, вцепившись в простыни пальцами, таращась на окружающее, не понимая, где я, собственно, нахожусь.
Мне было не отделить сон от яви.
Казалось, что утреннее искрение солнца, переполняющее квартиру, сейчас погаснет, стены заклубятся туманом, несущими привкус тысячелетий, поплывут голоса, произносящие древние заклинания, пелена времени распахнется, заскользит по паркету фигура в матерчатом балахоне. Это представлялось вполне реальным. Петербург – создан из сновидений. Не случайно вторым его именем стала египетская Пальмира – город в песках, воздвигнутый когда-то демонами по приказу царя Соломона. Призрак счастья среди пустыни. И не случайно на набережных его, о которые плещет бесцветная северная вода, дремлют сфинксы – ждут неизвестно чего, прислушиваются к шороху времени. Меркнет анемичное небо, шепчут в парках деревья, тронутые умиранием, светлая необыкновенная ясность растягивает перспективу. И надо всем этим, бледный от невообразимого холода, взирая из такой пустоты, которая недоступна пониманию человека, точно напоминание о тщете всего, пылает лик Полярной звезды. Это она указала нам путь через сад. «Не знает заката», как было сказано про нее в одном из средневековых трактатов.
Больше всего я боялся, как бы во все это не погрузиться. Грань между сном и явью бывает настолько неопределенной, что пересечь ее при некоторых обстоятельствах ничего не стоит. Тем более, что по роду своих занятий мне приходилось делать это довольно часто. Ведь что такое концептуальное обобщение? Выход из привычного мира туда, где ничего еще нет. Где только зияющая пустота, «ничто», могущее превратиться в «нечто» лишь актом творческого усилия. Главное тут – не потерять связь с реальностью. Вернуться оттуда, где существуют только собственные представления. Скольким людям это не удалось. Сколько осталось там, где властвуют плотоядные тени. Нет ничего опасней иллюзий.
Я чувствовал, что сон мой – это не просто сон. В нем содержалось некое таинственное предупреждение. Любопытно, а видел ли сны Саша Злотников? А гражданин Ромашин, два года назад начавший эту историю?
И, кстати, снами интересовался Авдей.
Не такой человек Авдей, чтобы беспокоиться по пустякам.
Видимо, я ухватил тут какую-то ниточку. Правда, ниточка эта дрожала, вела в тревожную темноту. За нее рискованно было тянуть. И все же лучше, чем ничего. Теперь я чувствовал себя намного увереннее. Только не торопиться, не делать поспешных шагов. Ниточка эта обязательно куда-нибудь приведет.
Куда-нибудь приведет.
– Приведет куда-нибудь, – дурашливо сказал я.
Одна из главных трудностей при работе в Москве – это необходимость быстро включаться в совершенно незнакомую ситуацию. Сегодня мы, например, свинчиваем проект «Русский ислам», а уже завтра, с утра вдруг оказывается, что срочно нужны наработки по «Непрерывному образованию». Естественно, все бросаешь, начинаешь думать совсем в другом направлении. Вместо метафизики откровения, вместо предельных трансцендентных начал, способных унифицировать матрицы, занимаешься модернизацией поколений, межвозрастными коннектами, сопряжением в едином образовательном модуле гуманитарных и технических знаний. В общем-то, конечно, не слишком сложно. Принцип стратегирования проекта всегда одинаков. Другое дело, что при этом меняется вся фактура, весь исходный материал, вынужден осваивать заново громадное количество фактов. Работа, надо сказать, еще та. Меня это всегда раздражало. Только-только начинаешь что-то соображать, только-только из хаоса противоречий начинает прорастать связная смысловая конструкция, и вдруг – бац, распоряжение руководства, все бросай, разворачивайся на сто восемьдесят градусов.
Борис, впрочем, к моим жалобам относился скептически. Он полагал, что если уж мы занимаемся социополитическим проектированием, пусть даже со смещением в аналитику, что, кстати, и выделяет нашу группу средь остальных, то просто обязаны учитывать сугубую модельность наших проектов. Есть классическая парадигма: знание объективно и соответствует реальной действительности, в рамках этого представления выстроена вся наука. Есть неклассическая парадигма, которая пришла к нам из квантовой физики: знание субьективизировано наблюдателем; это значит, что само наблюдение за процессом меняет его параметры, в нашем мире – это социология, культура, история. И наконец есть модельная, постнеклассическая парадигма, начавшая преобладать в последнее время: не имеет значения, насколько данная модель соответствует реальной действительности, важно одно – чтобы она эффективно работала. Вспомни хотя бы модель «развитого социализма»: противоречия, несовпадения, экономическая абсурдность ее бросались в глаза, и тем не менее попробовал бы ты тогда об этом сказать. Или вспомни войну в Ираке: за считанные недели, месяцы был создан образ военизированного агрессивного государства, обладающего оружием массового поражения и готового его применить. Позже выяснилось, что это не так, но – уже все, война началась. Модель доказала свою политическую эффективность. Или вспомни нашу историю с «заговором силовиков»…
Он имел в виду случай примерно годичной давности, когда Центр стратегических инициатив, директором которого был тот же Паша Вальковский, представил средствам массовой информации довольно обширную, кстати, весьма темпераментную аналитическую записку, где говорилось о наличии в высших эшелонах власти некоего заговора руководителей силовых структур, имеющего целью установить в стране режим «твердой руки»». Шум тогда поднялся колоссальный. Одних пресс-конференций Паша Вальковский дал, вероятно, штук двадцать. Это не считая такого же количества интервью. Самое же любопытное здесь заключалось в том, что буквально через несколько дней, а, может быть, и часов Центр инициативной стратегии, директором которого был Валя Пашковский, представил другую аналитическую записку, где тоже говорилось о заговоре, но уже – в среде олигархов. И тоже – пресс-конференции, интервью, сопроводительные материалы… Борис тогда приводил нам эту историю как пример «чистой модельности»: понятно, что ни та, ни другая записка никакого отношения к действительности не имели, при желании на том же материале можно было построить, к примеру, модель «перетягивания каната», модель «равновесия сил», баланс которых устанавливает президент, модель «инверсии властных групп», образующих новый политический вектор из потенциала противостояния; все они оказались бы равнозначными – в том смысле хотя бы, что не поддавались проверке. Критерием истинности здесь является эффективность: если такая модель, такой словесный фантом позволяет расширить «личный ресурс» (иными словами, приносит ощутимую прибыль), значит она является истинной – по крайней мере с точки зрения автора.
Кстати, под «ресурсом» Борис понимал не просто финансирование конкретных заказов, хотя есть подозрение, что обе аналитические записки были неплохо проплачены, но и повышение известности группы, увеличение сферы влияния, которые можно будет потом конвертировать в те же деньги.
Мне это, надо сказать, не слишком нравилось.
– Мы делаем аналитику или мы пишем триллеры? – спрашивал я. – Мы выявляем объективные геополитические процессы, вырастающие из реальности, те, которые образуют потом ландшафт нового мира, или мы создаем фантомы, распадающиеся через секунду после рождения? Чем мы, собственно, занимаемся?
Ответ на это у Бориса тоже имелся. Он полагал, что все наша работа, полностью и целиком, хотим мы этого или не хотим, определяется особенностями того исторического периода, в котором мы пребываем. Это период тотальной деконструкции мира, период распада реальности, период истощения всех предельных понятий. Христианская матрица сейчас уже почти не работает, возрожденческая парадигма – «прогресс спасет мир» – оборачивается кошмаром техногенного апокалипсиса. Знание в наше время утратило универсальность, оно утратило целостность, которая обеспечивалась существованием прежних глобальных матриц. Произошла его вторичная «медиевизация». В Средние века, как ты помнишь, знание было в значительной мере индивидуальным: химия существовала в виде алхимии, результат исследований во многом зависел от автора. Новое время сделало знание универсальным: алхимия стала химией, результат, во всяком случае в «точных» науках, перестал быть авторизованным; теперь его мог воспроизвести любой человек, разумеется, обладающий определенной квалификацией. Сейчас, в размонтированной среде, вновь преобладает индивидуальное знание: химия, «социальная химия», коей мы занимаемся, снова превратилась в алхимию, критерии объективности, универсализма, исчезли, результат, каков бы он ни был, опять стал зависеть только от автора. Это, в свою очередь, означает, что мы вернулись в магическому восприятию мира, к магическому сознанию, которое Леви-Брюль назвал «первобытным»; оно не видит в мире объективных законов, рождающихся независимо от человека, напротив, предполагается, что для каждого события или явления, для каждого случая, факта, коллизии, столкновения интересов существует свой конкретный источник, лежащий на пределами нашей реальности: воля духов, местных богов, перетекание астральных энергий, мощь Великого Гнозиса… Имя можно подставить любое… Воздействуя на такой источник с помощью заклинаний, с помощью мистических практик, используемых, кстати, всеми мировыми религиями, мы можем получить соответствующие результаты. В древности этим занимались жрецы, шаманы, колдуны, маги, знахари. Позже – священники: православные, католические, протестантские, значения не имеет. Теперь этим занимаются астрологи, экстрасенсы, провидцы, специалисты по «оккультным наукам», а также – политтехнологи, аналитики, советники по стратегическому планированию. Новое средневековье вступает в свои права…
