Розамунда Пилчер - Штормовой день
— Но здесь в доме вам будет гораздо удобнее. Правда, у нас довольно тесно и спать вам придется в мансарде, но комнатка там очень милая, если вы не имеете ничего против скошенных потолков и не будете набивать себе шишки. Видите ли, мы с Элиотом занимаем гостевые комнаты, а тут еще племянница моя приехала. Надеюсь, вы с ней подружитесь. Ей будет приятно, что в усадьбе появился кто-то помоложе.
Интересно, что это за племянница.
— А сколько ей лет?
— Всего семнадцать. Это трудный возраст, и, по-моему, мать ее посчитала, что девочке будет полезно на время уехать из Лондона. Ведь в Лондоне такая жизнь, а у нее, конечно, полно знакомых и кругом столько всего происходит… — Видимо, она затруднялась найти слова, чтобы объяснить ситуацию. — Так или иначе, Андреа приехала сюда на неделю-другую, чтобы переменить обстановку, но, боюсь, она скучает.
Я представила себя, семнадцатилетнюю, на месте этой незнакомой Андреа — в гостях в этом теплом, красивом доме, где меня всячески обихаживают Молли и Петтифер, а рядом за порогом море и скалистый берег, и красота, так и манящая на долгие прогулки, и кривые закоулочки Порткерриса, ждущие своего исследователя. Да для меня это был бы рай, где скука просто исключается! Маловероятно, что я найду с этой племянницей общий язык.
— Разумеется, — продолжала Молли, — как вы, должно быть, догадались, мы с Элиотом здесь только потому, что миссис Петтифер скончалась и нельзя было оставить двух стариков без всякой помощи. К нам сейчас по утрам ходит миссис Томас, она возится по хозяйству, но готовлю я и за домом смотрю тоже я, — стараюсь, как могу, чтобы здесь было уютно и красиво.
— Здесь у вас чудесные цветы.
— Для меня дом без цветов — не дом.
— Ну, а ваш собственный дом?
— Господи, воображаю, какой он сейчас пустой! Надо будет однажды взять вас в Хай-Кросс, показать дом. После войны я купила там две старые развалюхи и привела их в божеский вид. Нехорошо хвастаться, но там сейчас очаровательно. И, конечно, очень удобно для Элиота — недалекс от его гаража. А живя здесь, он все время в разъездах.
— Да, могу себе представить.
В холле раздались шаги, и через минуту дверь распахнулась и в нее опасливо шагнул Петтифер с подносом, уставленным всем необходимым для дневного кофе, включая большой серебряный кофейник, из носика которого шел пар.
— О, Петтифер, спасибо…
Он приближался к нам, сгибаясь под тяжестью подноса, и Молли встала, чтобы быстро подставить под поднос табуретку и тем облегчить задачу старику, боровшемуся с подносом, который грозил накрениться, сбросив все содержимое на пол.
— Вот прекрасно, Петтифер!
— Одна из чашек — для Джосса.
— Он работает. Наверно, забыл про кофе. Неважно, я выпью за него. И знаете, Петтифер…
Тот распрямился медленно, с усилием, словно превозмогая боль в суставах. Молли взяла письмо с Ибицы с каминной полки, куда перед тем положила его для сохранности.
— …Мы тут подумали, что самое лучшее, если командиру о смерти дочери сообщите вы, после чего дадите ему это письмо. Пусть это известие он услышит из ваших уст. Вы не возражаете?
Петтифер взял в руки голубой тонкий конверт.
— Не возражаю, мадам. Я сделаю это. Я как раз иду будить командира и помогать ему одеваться.
— Вы такой добрый, Петтифер.
— Не стоит благодарности, мадам.
— И скажите ему, что Ребекка здесь. И что она остается у нас погостить. Придется поместить ее в мансарде, но, думаю, там ей будет вполне удобно.
И опять лицо Петтифера просветлело. Интересно, улыбается ли он когда-нибудь по-настоящему или же лицо его постоянно бороздят эти угрюмые морщины, так что веселое выражение просто недоступно ему физически.
— Я рад, что вы остаетесь, — сказал он. — Командиру это будет приятно.
Когда он вышел, я сказала:
— У вас масса дел. Мне, наверное, стоит уйти и не путаться у вас под ногами.
— Так или иначе, вам надо забрать ваши вещи от миссис Керноу. Но интересно знать, каким образом. Вас мог бы отвезти туда Петтифер, но он занят с Гренвилом, а мне нужно дать распоряжения миссис Томас насчет вашей комнаты и позаботиться об обеде. Что же нам делать?
Что делать — я ума не могла приложить. Не тащиться же мне пешком с вещами из города, да еще в гору! К счастью, Молли сама ответила на свой вопрос.
— А, знаю. Джосс. Он отвезет вас в город и привезет обратно на своем грузовике.
— Но ведь Джосс работает, разве не так?
— Ну, раз в жизни работу можно и прервать. Не так часто мы его о чем-то просим, и я уверена, что он согласится. Идемте, надо его разыскать.
Я решила, что она направится со мной к какому-нибудь заброшенному флигелю или сараю, где скрылся Джосс, — в укромном месте, среди деревянной стружки и запахов горячего клея. Но, к моему удивлению, она повела меня наверх, и я позабыла о Джоссе, потому что это было мое первое знакомство с Боскарвой — усадьбой, где выросла мама, — и я не хотела пропустить ни единой мелочи. Лестница не была застелена ковром, стены до половины покрывали деревянные панели, а сверху — темноватые обои, на которых были развешаны написанные маслом полотна. Все это разительно отличалось от уютной и женственной нижней гостиной. На втором этаже налево и направо от площадки отходили коридоры. Там стояли высокий комод, полированный, орехового дерева, и книжные шкафы с массой книг. Пройдя по коридору, мы опять вышли на лестницу и поднялись еще выше. Здесь лежал красный половик, а стены были выкрашены в белый цвет. И здесь тоже в обе стороны шли коридоры, и Молли свернула в правый. Коридор оканчивался открытой дверью, из которой доносились голоса — мужской и девушки.
Казалось, Молли колеблется, входить ли, но потом, видно, решившись, ускорила шаг. Сзади фигура ее внезапно показалась мне устрашающей. Молли прошла в конец коридора, я — за ней, а затем, войдя в открытую дверь, мы очутились в чердачном помещении, преображенном с помощью круглого окна в подобие мастерской художника или бильярдной, потому что к одной ее стене был прислонен массивный кожаный диван на дубовых ножках и с дубовыми же подлокотниками. Теперь эта просторная и холодная комната была превращена в столярку, где царил Джосс в окружении кресел, сломанных картинных рам, стола с гнутыми ножками, кусков кожи, инструментов, гвоздей, а также газовой плитки, на которой грелась неряшливого вида кастрюлька с клеем. Облаченный в поношенный синий фартук, Джосс был поглощен обивкой одного из кресел. Он тщательно натягивал кусок красной кожи на сиденье кресла, одновременно беседуя с развлекавшей его разговором молодой девушкой, которая без всякого интереса взглянула, кто вошел, и моментально прервала свой приятный тет-а-тет.
Молли сказала:
— Андреа! — И тут же, уже не столь резко: — Андреа, я не знала, что ты встала.
— О, я уже несколько часов как на ногах!
— Ты завтракала?
— Мне не хотелось есть.
— Андреа, это Ребекка. Ребекка Бейлис.
— А, да. — Она внимательно посмотрела на меня. — Джосс рассказал мне о вас все.
— Здравствуй, — сказала я.
Она была очень молоденькая, очень тонкая, с длинными русалочьими волосами, свисавшими по обеим сторонам лица — хорошенького, если не считать глаз, слишком светлых и выпученных, чего никак не скрывала неумело наложенная косметика. На ней были неизбежные джинсы и хлопчатобумажная рубашка, производившая впечатление не совсем свежей и, без сомнения, надетой прямо на голое тело. На ногах у нее были сандалии, выглядевшие как бахилы хирурга — полосками: зеленая и лиловая. На шее у нее висел ботиночный шнурок, а на нем — тяжелый серебряный крест, отдаленное подобие кельтского. Вот и Андреа, подумала я. Андреа, которой так скучно в Боскарве. Было неприятно думать, что они с Джоссом обсуждали меня. Интересно, что он ей сказал.
Она не шелохнулась — продолжала сидеть, оседлав стул и облокотившись на тяжелый стол красного дерева.
— Привет, — сказала она.
— Ребекка остается здесь, у нас, — сообщила Молли.
Джосс поднял глаза. Во рту у него торчали обивочные гвоздики, глаза сверкали любопытством, клок черных волос упал на лоб.
— Где же она будет спать? — спросила Андреа. — По-моему, дом полон под завязку.
— В спальне в конце коридора, — решительно сказала ее тетка. — Джосс, сделай мне, пожалуйста, одолжение.
Он аккуратно выплюнул гвоздики в ладонь и поднялся, запястьем смахнув волосы с лица.
— Отвези Ребекку сейчас к миссис Керноу и скажи ей, что Ребекка переезжает к нам. Потом помоги ей вернуться с вещами обратно в Боскарву, хорошо? Тебя это не очень затруднит?
— Ничуть, — сказал Джосс, при этом лицо Андреа приняло скучающе-отстраненное выражение.
— Я понимаю, что тебе это очень некстати — ведь ты работаешь, — но это настолько облегчит дело…
— Меня это вовсе не затруднит. — Положив свой молоточек, он принялся развязывать узелок на фартуке. Он бросил взгляд на меня: — У меня уже входит в привычку возить Ребекку туда и обратно.
