Франтишек Лангер - Розовый Меркурий
— А как они попали к отцу?
— Вот этого я не знаю, ей-богу, не знаю. Возможно, что он купил их. Он тратил на марки довольно много денег. Как вы думаете, смогу я за них что-нибудь получить?
Нет, Юнг и не подозревал, чем он обладает. Не знал, что если бы я телеграфировал моим старым друзьям из фирмы Зенфов и сообщил, что у меня лежит на столе, они примчались бы экспрессом и выложили бы, скажем, пятьдесят тысяч, не меньше… Кроме шуток, он ничего не подозревал. Только пытливо посмотрел на меня, безмолвно спрашивая, выручит ли он хотя бы две сотни, чтобы оплатить счета в отеле. Это были честные, искренние, лишенные всякой хитрости простые глаза. И эта наивность, и чистый взгляд подсказали мне, что никакого мошенничества здесь нет, ни у кого он эти марки не крал, не может такой искренний и милый молодой человек совершить нечто подобное.
А если они в самом деле принадлежат ему? Тогда молодой человек принадлежит к дюжине избранных среди двух с половиной миллиардов смертных. Только эта горстка избранных может приобрести честным путем все эти J. R. Army, R. H. и прочие Official.
Но чувство почтительности пока не завладело мной полностью. Я все еще колебался. Правда, слегка. Полной уверенности у меня не было. И чтобы замаскировать это свое состояние, я небрежно сказал ему:
— Оставьте пока мне эту коллекцию. А сумеем ли мы сбыть где-нибудь ваши марки, я скажу вам денька через три.
Представляете, он еще принялся горячо благодарить меня, собственно, чужого человека, что я разрешаю ему оставить у меня на столе его марки! Одну из интереснейших коллекций на свете. После этого я окончательно убедился, что марки ему подарило лицо, способное их раздавать.
Я заинтересовался Юнгом. Кто же он такой в самом деле и что делает в Праге? На другой день я отправился на прием к британскому послу. Вначале я должен был представиться швейцару, затем — канцеляристу и только потом — секретарю. Сами понимаете на мне была одежда, в которой я хожу на работу в банк, а рекомендовал я себя только с помощью моей старой пожелтевшей визитной карточки. Так что прошло немало времени, пока я миновал швейцара, чиновника и секретаря и очутился перед самим господином послом.
— Недавно я познакомился с одним молодым англичанином, — начал я. — Он ничем не примечателен, обыкновенный молодой, веселый, очень скромный, доверчивый, быть может, чересчур доверчивый человек и простодушный…
— Погодите! — внезапно перебил меня посол. — Господин секретарь, оставьте нас с этим господином наедине, — и с этими словами он чуть ли не вытолкнул за двери своего секретаря, который только что ввел меня сюда и ждал минуты, чтобы избавиться от меня.
— Я догадываюсь, кого вы имеете в виду, — сказал посол, когда мы остались одни. Он подошел к несгораемому шкафу, с полминуты возился, открывая его, а потом принес мне маленькую фотографию.
— Это ваш молодой англичанин?
— Я все думал, кого же напоминает мне этот молодой человек, — сказал я удивленно. — Оказывается, надо было просто вспомнить ньюфаундленскую марку! Теперь я знаю, где я столько уже раз видел лицо молодого Юнга. Конечно, это он, — подтвердил я, подумав, что посол, возможно, не имеет филателистического образования.
— Славу богу! Благодарю вас от всей души, — и голос старого человека задрожал от волнения. — Сколько мы его разыскивали! Его семья и наша империя могут опять свободно вздохнуть. А теперь расскажите, как и где вы нашли его?
Я рассказал ему о Брзораде, об отеле «Оксиденталь», о красивой госпоже Юнг, глядя на которую не скажешь, что она на пару лет старше своего супруга, о торговцах марками и наших походах к ним и, наконец, о том, как молодой Юнг, сам этого не подозревая, выдал свое инкогнито коллекцией служебных британских марок, которые попадают в руки не каждому на дороге. Все эти полчаса старый посол поглаживал мой рукав и раз двадцать признательно сжимал мою руку. Видно было, что я завоевал его расположение своим рассказом и тем, что я ни о чем не расспрашивал его.
Да, он мне полностью доверился, настолько, что стал советоваться со мной.
— Как вы думаете, как нам заполучить его домой? — спрашивал он. — Мы должны быть крайне осторожны. Стоит ему почувствовать, что мы знаем, где он находится, — и тогда он снова исчезнет, ищи его тогда на другом конце света! В Праге он считает себя пока в безопасности. Кроме того, как вы говорите, у него нет денег. Значит, он в пределах досягаемости. Но как поступить, чтобы он вернулся домой? Конечно, один. Без этой, простите, дамы. Это исключается.
— Мне кажется, что она из очень хорошей семьи, — заметил я. — Уж очень не хотелось мне предавать моего молодого друга.
— Да, но не в этом дело. Это невозможно. Так что же делать? Я вспомнил, как нежно посмотрел молодой Юнг на свои марки, когда сказал, что это
подарок отца. Возможно, он видел в этот момент руки, дарившие их ему, когда он был еще мальчуганом?
— А что, господин посол, если бы разнесся слух, будто захворал его отец?
— Вот это идея! Великолепно! Вы — прирожденный дипломат, господин, господин…
— Игнац Крал.
— Я передам ваш совет в Лондон.
Мы дружески простились. Он проводил меня до самой лестницы к удивлению секретаря, чиновника и швейцара, с трудом допустивших меня к нему.
Мистер Юнг не зашел справиться о своей коллекции, как было условлено. Он мог уже прочитать во всех газетах, что в Лондоне заболела очень высокопоставленная особа и что к ней были срочно вызваны все ее сыновья, один — из Либерии, где он охотился на львов, второй — с хребтов Каракорума, куда он взбирался уже несколько недель, и другие — из разных концов света, где они занимались спортом. О Праге в этих сообщениях не было ни звука. Однако Брзорад рассказал мне, как мистер Юнг вскочил и ринулся в свой номер из холла отеля, после того как вычитал что-то в «Дейли мейл». Он даже швырнул газету на пол. Через полминуты он явился к Брзораду и упросил его купить у него несессер с туалетными принадлежностями из хрусталя, золота и серебра всего за три тысячи крон. Этих денег как раз хватило, чтобы заказать особый самолет из Праги в Лондон. Молодая дама, плача, уехала в тот же день на Ривьеру. Поездом.
Альбом J. R. Official я упаковал и отослал послу для Юнга. Этим должна была кончиться эта странная история.
Примерно через три месяца меня посетил секретарь посла. Передал просьбу посла явиться к нему в будущий четверг на ужин. Одежда вечерняя— фрак.
Я отговаривался, как только мог. Дело в том, что прокат фрака стоил как будто сто крон. Об этом я знал от одного своего коллеги, бравшего фрак для женитьбы. Но секретарь так настаивал, так просил не отказывать в просьбе старому господину и его супруге, что я сдался и не пожалел. Перед ужином посол протянул мне знакомый альбом с переплетом из красной мореной кожи. Мне, мол, его посылает мистер Юнг на память и в благодарность за то, что я сопровождал его в Праге. Во время ужина я положил альбом под себя и сидел все это время на коллекции J. R. Official. Весь вечер промучился я от мысли, что создал у мистера Юнга представление, будто вся Прага состоит только из пассажей и окраинных доходных домов. Знай я, кто он такой — уж тут я развернулся бы, расположил бы его к Праге, показал бы ему Градчаны и Карлов мост и Вышеград. Ужин был великолепен и утешил меня. Я сидел рядом с супругой посла, и мы говорили о дороговизне. С нами ужинало с десяток других господ и дам из посольства. В бриллиантах и жемчугах, в глубоких декольте и фраках, и все усердно принимали участие в разговоре со мной.
Когда очередь дошла до тостов, внезапно появился лакей, неся что-то на подушечке. Это был орден для меня. Орден Бани. Я покажу его вам. Его носят только к фраку, а у меня фрака нет. Было сказано, что я получаю его за великие заслуги перед Великобританией. Мне повесили его на шею, произнесли в мою честь тосты, но вы ведь знаете, я не падок на славу. Зато коллекция, на которой я сидел, доставляла мне несказанно большую радость.
Разумеется, ни словечка не было сказано о том, за что я получил орден. Но когда я уже уходил, — посол предоставил мне свой автомобиль, — то подумал, как, вероятно, тяжко переносить разлуку со своей прекрасной дамой бедняге Юнгу. Ведь он был так счастлив с ней в Праге. И вот я решил замолвить за молодых людей словечко.
— На мой взгляд, эта парочка чертовски подходит друг другу, — шепнул я послу, проводившему меня до лестницы. — Дама произвела на меня впечатление благородной и…
— Иначе не могло быть, — улыбнулся посол. — Она — герцогиня и из очень старинного рода.
— Но почему у вас в Англии считают невозможным их брак? Разве между ними столь большая разница, между герцогиней и господином Юнгом?
— Если говорить о родовитости, то разницы нет, — откликнулся посол. — Но она старше его.
