Франтишек Лангер - Розовый Меркурий
Не спеша открыл я альбом.
Да, начиналось все, как всякая мальчишеская коллекция. Поймите меня верно. Вы, вероятно, представили себе, что в ней были поддельные Гамбург и Гельголанд, особенно тот, с трехцветными пометками, потом кругло вырезанные марки из американских секреток и даже несколько гербовых. А все остальные — самый обыкновенный товар, надерганный из пачек «сто штук за две кроны»?
Нет, не так это было. Коллекция Юнга была на двадцать этажей выше и тем не менее носила мальчишеский характер. У него там было — и не думайте, все в прекрасных экземплярах — с полтысячи обыкновенных марок британских колоний, но внезапно сверкнула среди них индийская телеграфная в четыре рупии 1861 г., за которую на любом аукционе началась бы драка. Или, скажем, у него было несколько Сент-Винсентов с Эдуардом, которые имеются почти у каждого коллекционера, но снова среди них оказалась пятишиллинговая Pax et justitia под короной, которые стоили, так сказать, «для брата по дешевке», по три тысячи. И так в каждой колонии оказывалось нечто подобное. Но что было самым ценным, так это множество, почти полная коллекция, благотворительных марок! Они выпускались колониями во время острой нужды в деньгах для ведения войн, для постройки больниц или футбольных площадок. Казалось, что он ходил на благотворительные базары покупать эти марки.
Надеюсь, вы поняли меня: мальчишество состояло в том, что у него были собраны обыкновенные и даже сверхобыкновенные экземпляры, правда, очень хорошие, наряду с весьма ценными и даже ценнейшими экземплярами, их ему словно дарил из своих излишков дядюшка или старший двоюродный брат. Вы ведь по себе знаете, что именно таким путем попадали в вашу коллекцию более интересные штуки.
Я составил себе список наиболее интересных марок этого парня (мои посетители тихо скучали полтора часа, причем он держал ее руки в своих) и подсчитал, что они стоят от десяти до двенадцати тысяч крон, для мальчишеской коллекции недурная сумма. Молодого супруга эта сумма вполне удовлетворила. Он согласился также с моим советом отдать Брзораду другие марки, за которые мы не получили бы больше двух сотен. Любой торговец отнесся бы к нам с сомнением, увидев их рядом с экземплярами для продажи.
Втянувшись в это дело, я пригласил Юнга пойти завтра вместе продавать марки. Я надеялся, что сумею убедить какого-нибудь торговца съездить с ними в Берлин или в Вену, после чего ему будет обеспечена стопроцентная прибыль. Правда, это было не так просто. Кого в Праге могут заинтересовать британские колонии?
Все утро до обеда я напрасно таскал по торговцам этого мальчика. Мы переходили из пассажа в пассаж, зная, что в их полумраке охотно прячутся магазины марок и фонографов. После второго пассажа господин Юнг предпочел остаться снаружи, пока я в течение двух часов уговаривал торговца в магазине. Он слушал с фонографа модные песенки и утверждал потом, что ему не было скучно. Потом, в третьем пассаже, он просадил двадцать крон, пытая счастье в игорном автомате, и я помешал его развлечению, вернувшись из магазина через полчаса с его непроданной коллекцией.
Мы договорились предпринять новый поход на следующий день, до обеда, так как после обеда молодые супруги регулярно играли в бридж. На этот раз мы предпочли центру окраину, где при меньших накладных расходах одинаково хорошо ведет свое дело еще ряд торговцев марками. Мы посетили парочку таких торговцев, одного — в Нуслях, а другого — в Вршовицах. Я ожидал, что Юнг возьмет такси, но он предпочел поехать за мой счет в трамвае. Он стоял со мной на площадке, и я должен был переводить ему остроты кондуктора, над которыми потешались пассажиры. Он тоже смеялся. И когда мы, после неудачи в Вршовицах, поехали на Жижков, он мастерски вскочил в уже отъезжающий вагон. Магазин марок на Жижкове расположен за маленькой лавочкой с канцелярскими принадлежностями. Хоть мы и не продали марки, но Юнг купил в этой лавочке для своей леди за две кроны картонного паяца. Там же любезный торговец сообщил нам, что его коллега далеко в Высочанах интересуется этими марками и готов завтра милостиво посмотреть их.
На следующий день, в воскресенье, после обеда, мы поехали в Высочаны. Дело в том, что в воскресенье набожные англичане не играют в карты. По дороге мой молодой друг заинтересовался модами наших предместий. Я сказал бы, что он изучал их очень серьезно, прямо как специалист, и даже заставил меня попросить у одного парня, который сел в Пальмовке в вагон, адрес магазина, где тот купил свой ярко-оранжевый галстук и ядовито-зеленые носки. На этот раз мы продали марки. Сделка была совершена на четвертом этаже большого доходного дома. Юнг получил чек на девять тысяч, что показалось мне теперь приемлемым. Торговыми переговорами он не интересовался, глядел все это время в окно, наблюдая, как за оградой какие-то подростки в красных и желтых майках гоняли мяч. Чек не придал ему гордости, и обратный путь мы вновь провели на передней трамвайной площадке.
Он очень сердечно поблагодарил меня, и я искренне пригласил его вскоре посетить меня. Мне нравилось то, что он интересовался сразу столькими вещами: фонографами, трамвайными остротами, футболом, носками и бог знает, чем еще. Рядом с ним я чувствовал себя лучше.
Когда Брзорад забежал похвастаться подаренной ему полутысячей британских колоний, я сказал ему, что в их отеле все же разыгрывается небольшой роман. Мне кажется, что здесь налицо брак двух бедняжек, которые не посчитались с волей мещански настроенных родителей. По-видимому, они поспешно сбежали из дому, и мне особенно понравилось в молодом человеке то, что он взял с собой лишь вещи, принадлежавшие лично ему: несколько безделушек и коллекцию марок детских лет. Впрочем, Брзорад не возражал против моего предположения и благословил такой роман в своем отеле. Дескать, ничего, только бы у них бумаги были в порядке. Юнг очень обрадовал его подаренными марками. За это он должен был выяснить для него, какая пражская футбольная команда носит желтые майки. У нее, якобы, по мнению англичанина, имеется замечательный нападающий.
Господин Юнг посетил меня недели через две. На этот раз он принес альбом из красной мореной кожи. Экономить, парнишка, не умеешь, — подумал я, глядя на него с упреком и сожалением. Ведь умудрился спустить девять тысяч за две недели.
Но это хорошее отношение к нему держалось только до тех пор, пока я не открыл второй альбом. Внезапно прежние приятные чувства, вызванные внешностью и открытым веселым характером парня, сменились завистью и подозрением.
Я завидовал. Да, потому что во втором альбоме молодого человека расположилась полная, да, совершенно полная, без пропусков, прекрасная и чистая коллекция неиспользованных служебных британских марок, в таком виде, как они употребляются различными министерствами, командованием армии, адмиралтейством, обозначенные надпечатками J. R. Official, Army Official, Admiralty Official, О. W. Official. Представьте, у молодого человека были даже все марки, от первой до последней, употребляемые королевским двором и имеющие надпечатки R. H. Official, в большинстве настолько редкие, что лишь некоторые самые распространенные из них значатся и оцениваются в каталогах. Боже правый, я ведь мог завидовать молодому человеку!
И я мог также заподозрить, что он украл их у бывшего владельца или ограбил его. Ведь я знал, что ни на какой почте Великобритании не продаются марки, используемые для официальных писем министров или королей. Так что если они появятся где-нибудь в целых сериях, то это означает, что этот их обладатель мог получить их только в виде подарка, и это в буквальном смысле слова королевский подарок, потому что с меньшей протекцией их никому не получить. Ну, так вот, если такая вещь, которой могут во всем мире похвастать два или три десятка людей, очутится в руках обыкновенного молодого человека, то невольно приходят на ум все способы, которыми он мог добыть ее, кроме одного: что он добыл ее честным путем.
Я принялся расспрашивать его исподволь, чтобы не выдать своих» подозрений.
— Откуда у вас столько разных неиспользованных марок?
— Мне их подарил отец. Когда мне было четырнадцать лет, он увидел, что я тоже начинаю интересоваться марками. — И парень с лаской посмотрел на марки, словно они напомнили ему что-то очень дорогое.
— А как они попали к отцу?
— Вот этого я не знаю, ей-богу, не знаю. Возможно, что он купил их. Он тратил на марки довольно много денег. Как вы думаете, смогу я за них что-нибудь получить?
Нет, Юнг и не подозревал, чем он обладает. Не знал, что если бы я телеграфировал моим старым друзьям из фирмы Зенфов и сообщил, что у меня лежит на столе, они примчались бы экспрессом и выложили бы, скажем, пятьдесят тысяч, не меньше… Кроме шуток, он ничего не подозревал. Только пытливо посмотрел на меня, безмолвно спрашивая, выручит ли он хотя бы две сотни, чтобы оплатить счета в отеле. Это были честные, искренние, лишенные всякой хитрости простые глаза. И эта наивность, и чистый взгляд подсказали мне, что никакого мошенничества здесь нет, ни у кого он эти марки не крал, не может такой искренний и милый молодой человек совершить нечто подобное.
