Ричард Хьюз - В опасности
— Мистер Сутер, вы верите в загробную жизнь? — спросил он, когда пути его и другого дозорного пересеклись.
Сутер помедлил, обдумывая ответ.
— Да, — односложно ответил он и пошел дальше.
Но когда они повстречались снова, Сутер уже сам остановил Макдональда:
— Это трудно сказать. Много неясного в этом вопросе. Вы имеете в виду загробную жизнь личного свойства? Так я понимаю? Мою, Уильяма Эдгара Сутера, и вашу, Уильяма Рамсея Макдональда?
— Разумеется.
— Загробную жизнь каждого, рожденного женщиной?
— Каждого христианина, — уточнил мистер Макдональд.
— Пожалуй, нет. Должны ли мы считать, что христианский человек состоит из трех частей: тела, ума и духа?
Макдональд утвердительно буркнул.
— Тело умирает, дух живет?
Макдональд снова буркнул.
— Как же тогда ум? Он не дух и не тело. Но он очень связан с телом. Болезнь тела может повредить ум. Удар по телу может затмить ум. Ум, как и тело, стареет и приходит в упадок. Тогда смерть тела — что же, и смерть ума?
— Положим, да, — сказал Макдональд.
— Тогда загробная жизнь не может быть очень личного свойства. Я так думаю: мой дух без моего ума будет какой-то мягкой, бессмысленной штукой, вовсе не Уильямом Эдгаром Сутером.
И он двинулся дальше; следующий час они при встречах не разговаривали. Потом мистер Макдональд остановил его, взяв за плечо.
— Мистер Сутер, — сказал он, — человеческий ум держится на рассудке; то, что для рассудка недоступно, рассудок не может постигнуть. Может быть, в ином мире мы должны откинуть рассудок, как дитя, взрослея, откидывает пеленки.
Сутер вырвался и пошел дальше. Только при следующей встрече он нашел в себе силы ответить — и ответил с жаром:
— Господь дал нам Разум как единственную связь с Божественным — а не для того, чтобы мы его презирали. Вы рассуждаете как англичанин!
И снова они уставились друг на друга с апоплексической ненавистью. И, бессменные дозорные, разошлись.
2
(Суббота)
Когда рассвело, капитан Эдвардес с облегчением увидел, что они опять на глубокой воде. Об этом говорил и цвет воды, и более естественная форма волн. Тем не менее он решил, что масло стоит лить и дальше. Он прикинул, что через сломанные люки судно приняло в трюм не меньше тысячи тонн воды, и, подсчитав то да сё, пришел к выводу, что больше тысячи двухсот оно, скорее всего, не выдержит. Запас плавучести был уже очень маленьким.
Кроме того, неизвестно, долго ли будет под ними глубокая вода. Отмели Серрана и Серранилья — это лишь юго-восточный край длинной цепи банок и рифов, тянущейся от мыса Грасьяс-а-Дьос в Центральной Америке до самых берегов Ямайки: рифы Хафмун и банка Горда, Тандер-Ноул и банка Розалинда, громадная отмель Педро с Портленд-Роком. Если они прошли Серранилью, то с подветренной стороны должна быть Розалинда. Но если даже они благополучно минуют отмели, куда их вынесет? Юкатанский пролив от мыса Каточе до мыса Сан-Антонио — чуть шире ста миль. Много ли шансов попасть в него и выйти в открытые воды Мексиканского залива, а не разбиться о берега Юкатана или Кубы?
Однако это когда еще будет. А где они сейчас, хотя бы приблизительно? Наверное, милях в двухстах пятидесяти к востоку от мыса Грасьяс, и несет их снова на мелководье; а шторм не утихает. Вот уже четвертый день.
Так же, как механики не сговариваясь пришли в машинное отделение, капитан Эдвардес и мистер Бакстон сошлись на мостике.
Мистер Бакстон повторил в уме расчеты капитана — судно приняло около тысячи тонн воды, больше тысячи двухсот оно не выдержит — и согласился. Затем он отметил такой любопытный факт: крен немного уменьшился. Это потому, что тяжесть воды в трюме отчасти уравновешивала тяжесть намокшего груза наверху. А если бы помпы все это время работали? Раньше всего они откачали бы воду из трюма. А без ее уравновешивающего действия судно вполне могло опрокинуться. Какой же ошибкой было бы бездумное использование помп! И как же легко было бы сделать эту ошибку.
Капитан Эдвардес, засунув ладони за пояс, умудрялся даже расхаживать по мостику. Подбородок его оброс серой щетиной, щеки обвисли; но глаза по-птичьи блестели. Бакстон обратил внимание на брюки капитана — чуть ли не у единственного на судне не срезаны по колено — и, вспомнив, что сам подал пример этого дурацкого обрезания, снова покраснел от стыда.
Откуда берется уверенность у этого человека? — недоумевал Бакстон.
Перед лицом опасности немногие люди способны сохранять равновесие. Наряду с другими редкими качествами мистер Бакстон обладал и этим. В опасности он оставался тем же умелым моряком, что и в спокойной обстановке: настолько вышколен и тверд был он в своем призвании, что на его способностях не сказывались ни спокойные условия, ни тяжелые. Капитан Эдвардес в этом смысле несколько отличался от него. Большинство людей опасность ослабляет: в напряженной ситуации они подобны бегущим с грузом они быстрее устают. Но есть такие, которым опасность придает сил, только под ее прессом их ум и тело работают на пике своих возможностей. Большинство людей, внезапно очутившись под дулом пистолета и зная, что они немедленно должны соврать, врать будут сбивчивей и неубедительней, чем где-нибудь в гостиной. Но некоторые станут врать без запинки, с изобретательностью, в обычное время им не свойственной. К этому типу принадлежал капитан. Он был хорошим капитаном в обычных обстоятельствах, но в опасных — чем-то большим. Бакстону всегда нравился капитан Эдвардес, но до сих пор он не подозревал, какой это гигант.
Капитан как будто уловил теплые чувства помощника: он вдруг остановился перед Бакстоном, вытащил из-за пояса правую ладонь, поддерживавшую усталый живот, который неудобно нависал над брюками, схватил помощника за руку и пожал ее.
— Скажите им, пусть пока продолжают лить масло.
Он посмотрел вслед Бакстону. Вот моряк чистой пробы: спокойный, хладнокровный, бесстрашный… (капитан мысленно репетировал свой доклад владельцам).
А у Бакстона, пока он шел к юту, возникло еще одно соображение. Что если бы трубу тогда не снесло? Если бы штаги выдержали нагрузку больше расчетной? Парусное судно давно бы перевернулось, и сейчас над водой торчали бы только голые стеньги. А сопротивление этой громадной трубы воздушному потоку было бы еще больше, чем у голых мачт. Если бы труба не оторвалась, не облегчила судно, ведь оно могло опрокинуться?
Теперь он понял с ужасом, что каждая их попытка спастись навлекала на них новую опасность. И похоже было, что до сих пор спасали их, наоборот, самые большие несчастья.
3
Счастлив, счастлив, счастлив. Капитан Эдвардес был счастлив как дитя! Зная заранее, что его ждет, был бы он так счастлив и уверен все это время? Наверное, нет. Наверное, никто не вынес бы тяжести такого предвидения. Но тут, на переходах от каждого известного момента к очередному неизвестному, его поддерживало счастье.
На нем — судно, и груз стоимостью в миллион фунтов, и жизнь восьмидесяти людей. И очень мало шансов, что он их не потеряет. Этой огромной ответственности и радовалось его сердце.
4
В полдень они снова очутились в самом центре урагана. Только на этот раз птиц не было.
И небо было другое. Не черное, штормовое, а серое, налитое светом. Но жара и разреженность воздуха угнетали дух, как и прежде. Ты готов был сесть и заплакать, если бы не так пересохли глаза.
Ни одного живого создания вокруг. Ни птиц. Ни акул. Усмиренная маслом вода колыхалась, как Стикс. Глядя в этот бугристый мрак с тонкой радужной пленкой, Бакстон обрадовался бы и улыбке акулы — как доказательству того, что мир еще не кончился.
Все собрались на палубе — даже те, кто лил масло, получили передышку. Сонно, кое-как стали поправлять люки; но в этом воздухе человек терял волю, да и леса уже не хватало.
Странно: столько всего было сброшено за борт штормом, а несколько спасательных шлюпок осталось на месте. На шлюпках есть — или должен быть аварийный запас продовольствия, сухари и вода. Капитан Эдвардес послал людей поискать в шлюпках, и они нашли, что искали, — бочонки с сухарями и бидоны с водой.
Воды они хотели раньше всего. Но бидоны затыкают деревянными пробками, а пробки имеют способность сокращаться и разбалтываться в горловине. И при сильном волнении могут вылезти. Так и случилось. Бидонов нашлось много, воды — мало, да и та частью смешалась с морской, так что пригодной для питья было совсем чуть-чуть. Ее поделили, а потом принялись за сухари.
Большинство бочонков протекло или лопнуло. Но немного сухарей им досталось. Мистер Макдональд, опаленный и рассерженный, бродил по палубе, держа в обеих руках по бесполезному сухарю. Бесполезные?
— Это молодым в самый раз, — хрипел он, — но как прикажете грызть корабельный сухарь зубными протезами? — И пустота в его желудке откликалась ритмичными гулами, похожими на удары молота.
